Вчера вызвали меня в местный совет ветеранов. Обязательно просили придти. Что случилось - непонятно.

Сегодня являюсь туда - поздравляют с днем рожденья, вручают открытку, матерьяльную помощь. Не мне, конечно, просят передать - моей бабуле. Она, увы, уже давно не выходит из дому. Пускай дату ее рождения во время войны перепутали, да и поздравили спустя две недели - все равно приятно.

Когда я пишу эти строки, она уже давно спит мирным сном. Пускай отдыхает. Уже давно прошел этот кошмар, не льеться кровь и почтальон не разносит похоронки. Спокойных ей снов и пусть ей снится лишь чистое небо, трава, цветы на лугу и хвойный лес. Пускай она во снах всегда себя будет видеть молодой двадцателетней девченкой, что бегала по этим лугам. Хочу, чтоб в ее снах никогда не повторялась та война, которую ей довелось пережить.

Ночь пройдет...

Утром она медленно вползет на кухню, грохоча своей палкой и начнет жаловаться, что в боку болит и в сердце что то ноет. Похудевшая, осунувшаяся, лицо в морщинах, тело, держащееся на слабых ногах, забинтованных шерстяными платками. Может даже всплакнет, почему она - вот такая старая и больная до сих пор живет. Я всегда молчу, когда она задает этот вопрос...

Нет, она не сидела часами в засаде со снайперской винтовкой в ожидании врага, не лезла под пулями на поле, чтоб перебинтовать раненых, не отбивала ключем срочные радиограммы. Нет...

Ей было поручено спасти самое дорогое - детей. Сирот...

Испанских сирот - чужих детей не бывает. Их сотнями тогда везли в Советский Союз, чтоб здесь, вдалеке от дома, они смогли найти приют и крышу над головой. Не вышло - та мировая война опалила и нашу землю.

Эшелонами их перебрасывали на восток. В Зауралье. Днями, ночами, под обстрелом, фашисты бомбили все подряд, без разбору. В пылающем Сталинграде их поезд опять попал под бомбежку, горели последние вагоны, а черные самолеты все сыпали с неба, один за одним, нещадно трощя все вокруг. Бабушка бросилась в сторону, прочь от вагона, на землю, пытаюсь юркнуть под стоявшую на соседних путях теплушку. Но до нее она не успела - упала на землю, закрыв собой свою старшую дочурку и трех или четырех, уж не помнит, сколько их было, сирот. Позади черкнула пулеметная очередь. "Дура я, - вспоминая, плачет она: если бы меня убили, то я бы их собой задушила бы". Позади раздалось шипение и на станцию ворвался закованный в броню поезд, рассекая небо пулеметной дробью и хлопками зениток. Черные стервятники бросились в рассыпную.

Странное это свойство - память. Она, порою, теряет все, что было вчера, но всегда хранит все, что было много лет тому назад. Вот и сейчас, вглядываясь в бабушкины слезы, думаешь о том, не отскочи она тогда в сторону, подмяв под себя не в чем не повинных детей, может и не сидели бы мы теперь вместе на кухне и этот рассказ никогда мною не был бы услышан. Не было бы моей тети, не приходили бы те редкие письма и открытки из далекой Испании...

Это ли не ответ на ее вопрос? Человек, не щадявший своей жизни ради других, разве не достоин жить долго?