Постепенно и я превращаюсь в забвенье,

В полуявь – полусказку времён Геродота,

И на горьком лице страстотерпца-еврея

Проступают сигнальные знаки отлёта.

И лицо бесконечным становится полем,

И над полем летят журавли и синицы,

И летят облака, паруса моей боли,

Перелётных стихов голубые страницы.

...Где-то жил человек в ожидании чуда,

А пришло оно, чудо, – и нет человека,

И осталась свобода, осталась пичуга,

И бездомная ширь неизвестного века.