"…совершенство достигается не тогда, когда уже нечего прибавить, но когда уже ничего нельзя отнять."

"Да, конечно, самолёт – машина, но притом такое орудие познания! Это он открыл нам истинное лицо Земли. В самом деле, дороги веками нас обманывали. … . Они <дороги> обходят стороной бесплодные земли, скалы и пески, верой и правдой служа человеку, они бегут от родника до родника."

"В нашем мире всё живое тяготеет к себе подобному, даже цветы, клонясь под ветром, смешиваются с другими цветами, … - и только люди замыкаются в одиночестве.
Как отдаляет нас друг от друга наш внутренний мир!"

"…молчание ограждает душу маленькой девочки надёжнее, чем бескрайние пески Сахары ограждают одинокий оазис."

"… со смертью каждого человека умирает неведомый мир, и я спрашиваю себя, какие образы в нём гаснут?"

"Истина не лежит на поверхности. … . Если именно эта религия, эта культура, эта мера вещей, эта форма деятельности, а не какая-либо иная дают человеку ощущение душевной полноты, могущество, которого он в себе и не подозревал, значит именно эта мера вещей, эта культура, эта форма деятельности и есть истина человека. А здравый смысл? Его дело – объяснять жизнь, пусть выкручивается как угодно."

"Конечно, призвание помогает освободить в себе человека, - но надо ещё, чтобы человек мог дать волю своему призванию."

"Тоска – это когда жаждешь чего-то, сам не знаешь чего… Оно существует, это неведомое и желанное, но его не высказать словом."

"Любить – это не значит смотреть друг на друга, любить – значит смотреть в одном направлении."

"Истина, как вы знаете, это то, что делает мир проще, а отнюдь не то, что обращает его в хаос. … . Истина – не то, что доказуемо, истина – это простота."


"Мать кормила грудью младенца; смертельно усталая она казалась спящей. Среди бессмыслицы и хаоса этих скитаний передавалась ребёнку жизнь. Я посмотрел на отца. Череп тяжёлый и голый, как булыжник. Скованное сном в неловкой позе, стиснутое рабочей одеждой бесформенное и неуклюжее тело. Не человек – ком глины. Так по ночам на скамьях рынка грудами тряпья валяются бездомные бродяги. И я подумал: нищета, грязь, уродство – не в этом дело. Но ведь этот человек и эта женщина когда-то встретились впервые, и, наверно, он ей улыбнулся, и, наверно, после работы принёс ей цветы. Быть может, застенчивый и неловкий, он боялся, что над ним посмеются. А ей, уверенной в своём обаянии, из чисто женского кокетства, быть может, приятно было его помучить. И он, превратившийся ныне в машину, только и способную ковать или копать, томился тревогой, от которой сладко сжималось сердце. Непостижимо, как же они оба превратились в комья грязи? Под какой страшный пресс они попали? Что их так исковеркало? Животное и в старости сохраняет изящество. Почему же так изуродована благородная глина, из которой вылеплен человек?"