Маленькая церковь в провинции России. Склонялись к реке покорные ивы; желтела трава, предчувствуя осень. Темнело; сумерки окутывали часовню, вливаясь внутрь сквозь разбитые стекла. Звезды бликами отражались в воде, кидая неровный свет на старые церковные стены. Сверчки затянули знакомую песню и временами раздавалось пронзительное карканье вороны. Сюда иногда кто-то приходит; об этом можно догадаться по могиле на заброшенном кладбище: свежие полевые цветы аккуратно лежат на могильной плите. Сейчас здесь никого нет, но все равно чувствуется чье-то присутствие. Поднимаясь по каменной лестнице, ведущей наверх, за тобой молча следуют тени. Каждый камень, освещенный пламенем свечи провожает тебя взглядом; и в этой тишине, нарушаемой лишь шагами, можно услышать далекие отзвуки голосов. Это голоса местных жителей ближайших деревень. Они говорят полушепотом, немного испуганным голосом о том, что живет в церкви душа священника, которая ждет какого-нибудь заблудшего путника, чтобы забрать его тело и вселиться туда; но другой голос шепчет, что священник святой и хранит от невзгод всю округу; тихо смеется третий, уверяя, что это был вовсе не священник, а переодетый маньяк, который убил всех жителей деревни и теперь живет в часовне, замаливая грехи.
Рассказы этих голосов совсем не кажутся глупыми. Почему-то хочется верить, что все это правда. Ты стоишь перед дубовой дверью. С усилием толкаешь ее и она со скрипом открывается. Входишь в маленькую комнату, там находится только потертый временем письменный стол, табуретка и подсвечник. Аккуратно ставишь свечу на стол и воздух наполняется запахом тающего воска. Достаешь ручку, лист бумаги и кладешь их перед собой. Еще не знаешь, о чем писать, но кто-то рядом шепчет, что расскажет тайну, которую хранят эти стены. Ты наблюдаешь как ветер играет с пламенем, и оно потрескивая, прогибается под его дыханием. Неподалеку бежит река, ты не видишь ее, но из разбитого маленького окна слышишь тихое журчание. Пахнет сеном и немного плесенью, и как будто ладаном. Возможно, запах ладана сохранился в камнях, которые впитали его за много лет шедших здесь богослужений.
Ты начинаешь водить по бумаге, оставляя на ней след синих чернил. И с каждым новым словом ощущаешь, как тени, одна за другой, встают за спиной, наклоняются ближе, смотрят через плечо, чуть не касаясь лица. Ты не пытаешься обернуться, чтобы рассмотреть их, потому что они мгновенно растворятся в густом мраке; и ты превращаешь их шепот в буквы на бумаге.

С ранних лет, он готовился стать священником, учился в духовной семинарии и был молчаливым, покорным юношей. Не было ничего иного, кроме его деревни, церкви и молитв; кроме зеленой травы, маминых теплых рук и запаха блинов, которые он любил больше всего. Иногда он выезжал в ближайший город, иногда покупал себе ботинки из дорогих красивых магазинов, но по приезду в деревню, ботинки становились не нужны. Он понимал почему все едут в город, понимал, что многим жить здесь скучно. У него был компьютер и телефон, как у всех ребят и красивое одеяло, купленное им в Амстердаме, но и это его не интересовало. Он всегда возвращался, с радостью ступая по раскаленным солнцем камням, по скошенной мягкой траве, направляясь в родной дом, открывая старую калитку.
Однажды, уехав в город, он не вернулся к вечеру. Видимо, не успел на автобус, думала мать, закрывая дверь на засов. Но и к обеду следующего дня он не вернулся. Она выходила к дороге, в надежде увидеть вдали силуэт сына; не закрывала дверь, чтобы он смог придти в дом, когда она спит и каждый день готовила его любимые блины, чтобы знал — она не будет его ругать.
Прошел месяц. Она стояла у дороги и смотрела вдаль. Желтые листья вереницей кружились у ног, небо немного хмурилось, бросая тень на землю. Она ждала, стоя у склона, откуда было хорошо видно дорогу. Глаза ее теперь покраснели от слез и в их холодной голубизне таился маленький огонек надежды.
Местные ее жалели и пытались подбодрить разговорами, но она ни с кем не говорила, лишь слегка кивала в ответ, когда с ней здоровались.
Однажды она не вышла к дороге. И все, кто шел с утра работать на поля, ловили себя на одной мысли и испуганно переглядывались: «Умерла?».
Ее похоронили на церковном кладбище. О матери и сыне с каждым разом вспоминали все реже. Кто-то говорил, что тот юноша встретил в городе девушку. Кто-то слышал, как она сказала, что если он поедет сейчас с ней в Москву, она станет его женой; кто-то видел, как он бежал за ней следом, садясь в автобус, кто-то узнал, что в Москве он так и не женился, устроился на работу и не вернулся в свою деревню, не в силах вынести осуждения и боли в глазах матери. Говорят, он не знает, что она умерла...
Постепенно, деревня пустела. Люди уезжали кто в город, кто в деревни побольше. Дома почти все снесли и о прошлой здесь жизни напоминало лишь старое кладбище и молчаливые церковные стены.
Иногда сюда заходили туристы или молодежь, выезжавшая на природу подальше от городского шума. И все чаще они рассказывали, что на одной из могил кладбища появляются свежие полевые цветы. В этой могиле покоится какая-то женщина, надписи на плите уже стерты и почти не читаются, фотография на надгробии пожелтела, но по-прежнему видно, как со старого снимка на тебя смотрят большие печальные глаза.
Видели, как по вечерам в окнах церкви горит пламя свечи и чья-то тень отражается в ее свете. Обойдя все комнаты и часовню, никого не находили. Но, говорили, что одна из дверей бывает всегда заперта изнутри...

Я поднимаю голову, отрываясь от бумаги и слышу, как за стеной раздаются неторопливые шаги. Беру свечу, выхожу в темный коридор и толкаю соседнюю дверь. Она скрипит, немного поддается вперед, но засов, задвинутый с другой стороны, не дает ей открыться. Возвращаюсь в комнату, беру бумаги и ручку и спускаюсь по каменной лестнице вниз. Задуваю свечу, кладу ее на деревянные перила и останавливаюсь у входа в церковь. Небо проясняется, начиная светлеть. Предрассветные лучи еще только пробиваются в облаках. Я подхожу ближе к реке и оборачиваюсь, чтобы посмотреть как восходящее солнце золотит купол часовни и вижу, как в одном из ее окошек отражается одинокое пламя свечи, откидывая на каменные стены чью-то тень.

(фото предоставил Anahaton: церковь покрова пресвятой богородицы под Тюменью)