Все, наверное, помнят либо из фильма М.Захарова, либо из мультфильмов такого странного и интригующего персонажа как барон Мюнхгаузен. Эти невероятные истории, об олене с вишневым деревом вместо рогов, полет на ядре ну и многие прочие подвиги сего достопочтенного героя. Изучая историю России, особенно за 20-й век, у меня настойчиво вертится в голове сравнение этого периода с подвигом барона, когда он сам себя за волосы вытянул из болота, иным образом никак нельзя интерпретировать данное время в нашей истории, поверьте мне. Однако, размышляя о Мюнхгаузене, я все же хочу отойти от политики и исторических оценок, а обратиться именно к тому образу данного персонажа, который сложился в международной литературе за два с лишним века. Иероним Карл Фридрих барон фон Мюнхгаузен действительно жил в России, куда он приехал 18 летним юношей в середине 18 века. Он служил в кирасирском полку, затем, получив очередное воинское звание, он взял отпуск и вернулся на родину в Германию, где и остался навсегда. У себя на родине барон, уладив все наследственные дела, вел праздный образ жизни, устраивал пирушки в знаменитом парке в своем имении, на которых забавлял гостей рассказами о своей жизни и приключениях в далекой России, однако, выпивая изрядное количество алкоголя он начинал безмерно преувеличивать свои «подвиги» и, в конце концов, доходило до того, что он сам не мог разобрать, где реальность а где вымысел в его рассказах. Скажем, он действительно был в Петербурге, но въехал туда не на запряженном волке как говорил, а в обычной почтовой карете. Уже при жизни вышли сборники его рассказов, впрочем, гонорары достались не настоящему автору, а проходимцу немцу, который чтобы прокормиться принес в одно лондонское издательство сборник невероятных историй подслушанных им, будучи в гостях у Мюнхгаузена. Т.е. барон Мюнхгаузен был не то чтобы лжецом, нет, это слово слишком грубое для столь милого персонажа, скорее он был вралем, любителем приукрасить в позитивном, и любителем преувеличить в несколько негативном плане. Но что такое лёгкая доля неправды в добротной, интересной истории? Наверняка среди и ваших знакомых есть такие, которые любят, мягко говоря, приукрасить некоторые события из личной жизни. Это милые люди, которые могут из любого пустяка сделать подвиг, маломальский риск превратить в смертельную опасность, причем делают это так искренне и со вкусом, что даже становится совестно поправлять их, если ты был участником или свидетелем описываемых событий. Откуда эта тяга лгать? Откуда идет это прилюдная бравада, и зачем она нужна, давайте зададимся такими вопросами? Эзра Паунд американский поэт и переводчик написал интереснейшую статью «Психология и трубадуры», в которой выдвинул гипотезу о том, что средневековые трубадуры и сочинители кантат (собственно он занимался их переводами с французского) восходят к средиземноморскому женскому культу, толи Изиды толи еще кого. Вслед за установлением доминанты христианства в Европе служители этого (как и многих других) культа растворились в людской массе либо ушли в подполье, а из религиозной жизни в коллективное бессознательное ушел сам этот языческий культ. Однако его следы проявились в таком секуляризованном виде искусства как поэзия. Американский поэт довольно убедительно показал происхождение любовной лирики из сакральной мифологии. Так вот, что если и нам поискать корни мюнхгаузщины в истории? Если мы обратимся к образу барона, то однозначно можно сказать, что это рассказчик, однако рассказчик он, по нашим меркам, конечно второсортный, ну кому охота слушать заведомую ложь, это интересно раз, два прослушать, но не более, ложь быстро надоедает, особенно когда заведомо известно, что это неправда. То, что повествует Мюнхгаузен о своей жизни, скорее напоминает легенду, миф, нежели правдивую историю и тогда, если посмотреть на него именно с этой стороны, то все становится намного интереснее и понятнее. Мюнхгаузен как мифотворец и персонаж собственных мифов. Здесь следует заметить что рассказчик, повествователь, т.е. человек, излагающий некоторые события имел в древности определенную социальную (и сакральную) позицию, скандинавский скальд, кельтский бард, русский боян, причем это, если угодно сословие, было свойственно практически для всех индоевропейцев, в особенности для германских племен, где культ война имел особое значение, и все эти сказители были непременными спутниками дружин и героев. Все эти люди, слагали песни, стихи рассказы о тех или иных событиях, и именно в их изложении события обретали значение истинности. Здесь следует заметить, что истинность этих рассказов, с нашей точки зрения была, как правило, никакой, «истинным» то или иное событие или повествование становилось только тогда когда, оно соотносилось с сакральным, с каким либо мифом. И именно эти рассказчики, и только они, обладали теми навыками, благодаря которым события вписывались в нерушимые вечные рамки мифов космогонии. Как сказали бы сегодня, они интерпретировали события в соответствии с теми культовыми представлениями, к которым относились сами повествователи. Зачастую, для того чтобы тот или иной персонаж стал действительно героем, ему приписывали неординарное (скажем…божественное) происхождение, он обладает либо какой-то особенной способностью (неуязвимость Ахилла), либо владеет неким артефактом (Эскалибор у Артура, Дюрандаль у Роланда и т.д.) которые его выделяют из всех остальных людей. Соответственно события приобретают «настоящее», «истинное» значение только тогда, когда в структуру повествования проникает нечто иррациональное, нечто такое чего не бывает в «обычной жизни», что бы свидетельствовало о том, что это была именно иерофания, сакральное, а не нечто иное, - профанное. Христианство не вытеснило (хотя и потеснило), эту необходимость иерофании, экстраординарного в повествовании. Просто с приходом христианства герой имеет артефакт с иной сакральной легитимацией, тот же самый Дурандаль Роланда, меч в рукоять которого были инкрустированы мощи святого, и этим мечем Роланд косил сарацинов сотнями. Уход от преувеличения в повествовании начался несколько позже, с приходом Нового времени и воцарением разума, рациональности. На мой взгляд, барон был едва ли не последним ярчайшим представителем той породы людей, которые, воздав должное Бахусу принимались погружать собутыльников в коллективное бессознательное, и разыгрывать забытые мистерии. Но в те дни эпоха буржуа набирала обороты, и именно поэтому Мюнхгаузен был выставлен в таком невыгодном для себя свете. Сейчас этот отказ от «чудесного» в искусстве достигло апогея, мы видим – бурное развитие нонфикшен культуры (к примеру, этот ЖЖ который вы сейчас читаете и который ведете сами тоже является частью этой самой культуры), и отмирание любого фикшен. Иными словами явись Мюнхгаузен сегодня к нам, он сидел бы в сумасшедшем доме, под уколами, шоковой терапией и ласковым надзором врачей (В медицине даже существует такой термин как «синдром Мюнхгаузена»), однако я не знаю, что больше свидетельствует о болезни: фантастическая история, о том, как один офицер летал на пушечном ядре; или же кадры вполне реальной казни российского военнослужащего, которые тысячи, казалось бы «нормальных» людей носят в своих телефонах и при случае демонстрируют друзьям и знакомым.