""Слишком поспешный отъезд всегда похож на бегство, а отъезд тайный, второпях, на рассвете – вдвойне...
Но знаешь, я хотела просто исчезнуть из твоей жизни, но вовремя поняла, что это будет подло; и потому я пишу это письмо, призванное объяснить необъяснимое на посторонний взгляд: почему женщина убегает от умного, доброго, безукоризненно порядочного мужчины, который хочет на ней жениться. Причем убегает после прекрасных трех недель, проведенных вдвоем на морском побережье; убегает, когда всё хорошо, что лучше и быть не может.
Прости меня, любимый. Я знаю, что эти дежурные слова не залечат и десятой доли той боли, которая охватит тебя, когда ты обнаружишь мое отсутствие. Видит бог, я не хотела, я никогда не хотела причинять тебе боль, но ведь так бывает всегда: мы сильнее всего мучаем тех, кого больше всего любим. А я люблю тебя и долго еще буду любить. И именно поэтому я ухожу.
Все так просто, все можно изложить в двух словах: я поняла, что мы не пара, и что мы никогда не будем счастливы. И как же недостаточно этих слов, как мало они могут объяснить – как, впрочем, и любой словесный штамп. Мы не пара, при том, что мы оба молоды, умны, образованны, недурны собой; мы не пара, мы слишком разные люди. И снова штамп, который ничего не означает; снова общие слова, не способные передать очень не общий, очень особый смысл, стоящий за ними в нашем случае. Мы разные люди, но это пока сумела понять только я.
Не мучайся подозрениями, милый, не терзай себя ревностью: у тебя нет соперника ни в настоящем, ни в прошлом. Ты самый лучший из всех мужчин, которых я когда-либо встречала. Но избыток хорошего также невыносим, как и пресыщение горем. Я говорю это не для того, чтобы тебя обидеть, я хочу только объяснить.
Помнишь, ты говорил о своей требовательности к людям? Ты прав, ты имеешь право очень много требовать от людей, потому что много даешь им сам. Ты не прощаешь не только преступления или низости, но и расхлябанности, скудоумия, пошлости. Как ты умеешь уничтожить человека одним взглядом, одним словом! Так и должно быть, наверное: человек, сознающий свои достоинства, не может ставить себя на один уровень с кем угодно. Блестящий хирург, в тридцать два года делающий сложнейшие операции на сердце, кандидат меднаук, и прочая, и прочая; умница, в совершенстве знающий три языка, читающий Пруста на языке оригинала; спортсмен, мастер спорта по шахматам, и при этом холост, целомудрен, строг в моральных понятиях – не слишком ли много достоинств для одного человека? Ты стремишься к вершинам, и я гордилась тобой, пока не поняла: там, на этих горних высотах, слишком холодно для меня. Я там жить не смогу. Извини.
Ты добр, ты так добр, что жалеешь не только «нищих и кошек» (я помню, как ты цитировал это письмо Чехова к брату), но знаешь, однажды я представила себе, что я совершила ошибку – и мне стало страшно. Что, если я оступлюсь? Что, если я сделаю что-то не так, неважно даже, что: напьюсь до поросячьего визга на вечеринке или изменю тебе с твоим другом? На сколько хватит твоей строгой доброты: на то, чтобы уйти сразу, или ты еще попытаешься «спасти» меня, читая мне мораль и упражняясь в моем перевоспитании?
Ты идеалист, ты ужасный, законченный идеалист, и в этом вся проблема. Никакой садист не мучит так своих ближних, как идеалист, переполненный любовью к человечеству. Ты не можешь понять, что как бы не были прекрасны идеалы, они недостижимы в обыденной, земной жизни, и пытаться втиснуть другого человека в пусть самые совершенные, но чужие рамки – значит непоправимо его искалечить. Но тебе и втискивать не надо было: ведь ты вообразил, что нашел идеал, вот в чем дело! Ты нашел его во мне, но не во мне подлинной, какая я есть. Ты нашел идеал в придуманной женщине, которая по роковой случайности носит мое имя.
Да, ты влюбился в созданный тобою же образ, с которым я имею мало общего. Ты наделил меня тысячью достоинств, ты возвел меня на трон, а я, я обыкновенная женщина, милый, и горностаевая мантия мне ни к лицу. Я лузгаю семечки (помнишь свое брезгливое недоумение?), я переживаю, когда у меня «едут» колготки, и даже, о ужас, я иногда смотрю телесериалы. Я не прочь посплетничать и очень тщеславна. А главное – я совсем, совсем не актриса. И если в начале я честно пыталась быть тем, чем ты хотел меня видеть, то по прошествии двух месяцев я так устала, что готова бежать куда угодно… и бегу, как видишь.
Я устала соответствовать твоим представлениям обо мне. Это так утомляет: быть не собой! Фильтровать слова, мысли, поступки, все обдумывать, стараться подстроиться под тебя, всякий раз замирая: а вдруг сорвусь? Вдруг сделаю что-то не так и свалюсь с пьедестала? Я все время ощущала себя каким-то канатоходцем, балансирующим на канате над пропастью. Одно неверное движение – и сорвешься, точнее, нарвешься на леденящий взгляд твоих холодных голубых глаз. Ты не замечал моей постоянной напряженности, милый? Значит, наблюдательность не входит в число твоих многочисленных достоинств. А зря.
Только
Читать далее...