Виктор Боков
ПАМЯТИ ЕСЕНИНА
На Ваганьковском кладбище
осень и охра,
Небо - серый свинец пополам с синевой.
Там
лопаты стучат, но земля не оглохла -
Слышит, матушка, музыку
жизни живой.
А живые идут на могилу Есенина,
Отдавая ему и
восторг и печаль.
Он - Надежда. Он - Русь. Он - ее
Вознесение.
Потому и бессмертье ему по плечам.
Кто он?
Бог
иль безбожник?
Разбойник иль ангел?
Чем он трогает сердце
В
наш атомный век?
Что все лестницы славы,
Ранжиры и ранги
Перед званьем простым:
Он - душа-человек!
Все в нем было -
И
буйство, и тишь, и смиренье.
Только Волга оценит такую
гульбу!
Не поэтому ль каждое стихотворенье,
Как телок,
признавалось:
- Я травы люблю!
И снега, и закаты, и рощи, и
нивы
Тихо, нежно просили: - От нас говори!-
Не поэтому ль
так охранял он ревниво
Слово русское наше, светившее светом
зари.
Слава гению час незакатный пробила,
Он достоин ее,
полевой соловей.
Дорога бесконечно нам эта могила,
Я стою на
коленях и плачу над ней!
1965
Ну, целуй меня, целуй,
Хоть до крови, хоть до боли.
Не в ладу с холодной волей
Кипяток сердечных струй.
Опрокинутая кружка
Средь веселых не для нас.
Понимай, моя подружка,
На земле живут лишь раз!
Припев: Увядающая сила!
Умирать — так умирать!
До кончины губы милой
Я хотел бы целовать.
Оглядись спокойным взором,
Посмотри: во мгле сырой
Месяц, словно желтый ворон,
Кружит, вьется над землей.
Ну, целуй же! Так хочу я.
Песню тлен пропел и мне.
Видно, смерть мою почуял
Тот, кто вьется в вышине.
Припев.
Чтоб все время в синих дремах,
Не стыдясь и не тая,
В нежном шелесте черемух
Раздавалось: «Я твоя».
И чтоб свет над полной кружкой
Легкой пеной не погас —
Пей и пой, моя подружка:
На земле живут лишь раз!
Припев.
Возвращение на родину
Я посетил родимые места,
Ту сельщину,
Где жил мальчишкой,
Где каланчой с березовою вышкой
Взметнулась колокольня без креста.
Как много изменилось там,
В их бедном, неприглядном быте.
Какое множество открытий
За мною следовало по пятам.
Отцовский дом
Не мог я распознать:
Приметный клен уж под окном не машет,
И на крылечке не сидит уж мать,
Кормя цыплят крупитчатою кашей.
Стара, должно быть, стала...
Да, стара.
Я с грустью озираюсь на окрестность:
Какая незнакомая мне местность!
Одна, как прежняя, белеется гора,
Да у горы
Высокий серый камень.
Здесь кладбище!
Подгнившие кресты,
Как будто в рукопашной мертвецы,
Застыли с распростертыми руками.
По тропке, опершись на подожок,
Идет старик, сметая пыль с бурьяна.
"Прохожий!
Укажи, дружок,
Где тут живет Есенина Татьяна?"
"Татьяна... Гм...
Да вон за той избой.
А ты ей что?
Сродни?
Аль, может, сын пропащий?"
"Да, сын.
Но что, старик, с тобой?
Скажи мне,
Отчего ты так глядишь скорбяще?"
"Добро, мой внук,
Добро, что не узнал ты деда!.."
"Ах, дедушка, ужели это ты?"
И полилась печальная беседа
Слезами теплыми на пыльные цветы.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
"Тебе, пожалуй, скоро будет тридцать...
А мне уж девяносто...
Скоро в гроб.
Давно пора бы было воротиться".
Он говорит, а сам все морщит лоб.
"Да!.. Время!..
Ты не коммунист?"
"Нет!.."
"А сестры стали комсомолки.
Такая гадость! Просто удавись!
Вчера иконы выбросили с полки,
На церкви комиссар снял крест.
Теперь и богу негде помолиться.
Уж я хожу украдкой нынче в лес,
Молюсь осинам...
Может, пригодится...
Пойдем домой -
Ты все увидишь сам".
И мы идем, топча межой кукольни.
Я улыбаюсь пашням и лесам,
А дед с тоской глядит на колокольню.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
"Здорово, мать! Здорово!" -
И я опять тяну к глазам платок.
Тут разрыдаться может и корова,
Глядя на этот бедный уголок.
На стенке календарный Ленин.
Здесь жизнь сестер,
Сестер, а не моя, -
Но все ж готов упасть я на колени,
Увидев вас, любимые края.
Пришли соседи...
Женщина с ребенком.
Уже никто меня не узнает.
По-байроновски наша собачонка
Меня встречала с лаем у ворот.
Ах, милый край!
Не тот ты стал,
Не тот.
Да уж и я, конечно, стал не прежний.
Чем мать и дед грустней и безнадежней,
Тем веселей сестры смеется рот.
Конечно, мне и Ленин не икона,
Я знаю мир...
Люблю мою семью...
Но отчего-то все-таки с поклоном
Сажусь на деревянную скамью.
"Ну, говори, сестра!"
И вот сестра разводит,
Раскрыв, как Библию, пузатый "Капитал",
О Марксе,
Энгельсе...
Ни при какой погоде
Я этих книг, конечно, не читал.
И мне смешно,
Как шустрая девчонка
Меня во всем за шиворот берет...
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
По-байроновски наша собачонка
Меня встречала с лаем у ворот.
Хочу я написать о 112 Дне Рождения (не говорю Дне Памяти,потому что такие люди,как Есенин,не умирают) поэта - 3 октября 2007года.
На Ваганьковском кладбище,на его могиле,собралась толпа разношерстного народу.Пьющая водку и отвратительно читающая его стихи.Каждый из них думал,что он этим отдает дань памяти.Да,не спорю,каждый отдает дань как может..Каждый любит,как умеет.А могильный памятник ему стоит и смотрит куда-то вдаль,мимо всего этого...Молчаливо так смотрит и без боли..Жалеет как-будто их всех,тоскует
Как Есенина не понимали,так и продолжают его не понимать.Понимают,да не всё..Потому что каждый стоит на множество ступеней ниже,и попросту не чувствует всего того,что чувствовал Он,в полной мере..
Посмотрев на это все стало мне просто противно и мерзко.Поставив свечку за упокой,я пожелала одного: чтобы пришло время,когда люди научатся хотя бы чему-то и станут лучше,когда они научятся так-же чувствовать мир..
Есенин похож на Бога.Люди сами же его уничтожили,а теперь прославляют,да и то,неумело..И не место ему на этом переполненном холодном кладбище,окруженном загазованным мегаполисом..Хотя душа его и так где-то далеко.Но тело Есенина должно лежать на его малой Родине,на берегу реки,под березой,шелестящей ветвями,где все дышит спокойствием и умиротворенностью,которую он так и не обрел при жизни,но которая всегда была в его святой русской душе,которую он всегда любил,и по которой он тосковал..
Мученник он,а не самоубийца..мается он за нас,всей своей душой,переисполненной любви.