Гондолин, год пятьсот третий от прихода нолдор в Белерианд, весна
Он падал. Хватаясь руками за пустоту в бессильной попытке удержаться хотя бы за что-нибудь, чтобы не рухнуть на острые, жадно выставившиеся камни. Снова и снова, он кричал до исступления, но крик не мог замедлить неминуемого падения, как бы он ни надрывал горло. Он летел, моля об избавлении, обреченно понимая, что оставшихся долей мгновения не хватит на то, чтобы спастись. Удар разрывает сознание надвое, но тело все еще продолжает катиться вниз, переворачиваясь и скользя, а в ушах снова эхом звучит голос отца, говорящий слова проклятия...
Маэглин в ужасе вскинулся на постели, схватившись за грудь. По бледному лицу градом катился пот, а воздух словно отказывался проникать в легкие. Опять. Снова этот сон. Кошмар, что преследует его с самой казни. Как же он ненавидит этот сон. Это пророчество, что не дает спокойно вдохнуть. Сын Темного Эльфа отер ладонью лицо, понемногу успокаивась, и недовольно поморщился на проникающий сквозь плотно завешенные окна солнечный свет. Как и отец он предпочитал полумрак и не любил долго оставаться на ярком солнце, и потому все окна в его покоях всегда были закрыты плотными гобеленами. С усилием потерев тонкую переносицу, Маэглин отогнал остатки неприятного сна и выбрался из постели. Судя по теням на полу, был уже почти полдень, а ему еще нужно было сходить на площадь Главного Рынка за некоторыми ингридиентами и припасами для дальнейшей работы. Поэтому быстро ополоснувшись и перекусив фруктами и орехами в меду, глава Дома Крота облачился в простые, хоть и украшенные хитрым плетением одежды, накинул на голову и плечи широкий темный шарф и, прихватив с собой вместительную плетенную корзину, отправился по делам.
Преобретя почти все необходимое и перекинувшись парой слов с торговцами, принесшими последние новости о небывалом цветении на равнине, Маэглин уже собирался закончить покупки и отправиться в мастерскую, как спиной, а точнее каждой частицей предательски затрепетавшей фэа, ощутил ее приближение. Даже тонкий слух рудознатца не в силах был различить поступь Келебриндали, но ему это не было нужно. Он чувствовал ее присутствие как свет солнца сквозь плотно зажмуренные веки. Ее фэа ослепляла его белизной снежных вершин, но он рад был навсегда погрузиться в нее, не видя и не ощущая ничего, кроме этой чистоты. Но так же, как заоблачные вершины Эхориат, она была холодна и недосягаема. Он был сыном сумерек и должен был в сумерках оставаться. Однако, это не избавляло от необходимости соблюдения правил вежества. Племянник Владыки Гондолина не мог не поприветствовать его единственную наследницу, и потому Маэглин, приветливо улыбнувшись, повернулся к приближающейся Идриль.
- Приветствую тебя, белоснежный цветок Поющего Города, да будет светел твой путь, прекрасная Идриль, супруга доблестного Туора. - Маэглин поклонился, приложив правую руку к сердцу. Шарф, шелестя легким шелком по складкам одеяния, съехал на спину, обнажая иссиня-черные волосы, собранные в густой длинный хвост и забранные стальным кольцом с тонкой чеканкой.