http://www.liveinternet.ru/users/2542277/post75816641/


_________________________________________________________--

можете надо мной смеяться:
я пробовал найти через Рамблер:
( поэзия автор ) && ( Его не бойтесь, не жалейте! Он ещё не дошёл до последней черты! )

что он мне только не выдал!!!

http://www.liveinternet.ru/users/1689714/post72747475/page1.html#BlCom454374667

Притча

Четверг, 31 Января 2008 г. 23:53 (ссылка) Цитата сообщения Mila111111
Прочитать целикомВ свой цитатник!
Всепрощение


- Ах, Любовь! Я так мечтаю быть такой же, как и ты! - Восхищенно повторяла Влюбленность. - Ты намного сильнее меня.
- А ты знаешь, в чем моя сила? – спросила Любовь, задумчиво качая головой.
- Потому что ты важнее для людей.
- Нет, моя дорогая, совсем не поэтому, - вздохнула Любовь и погладила Влюбленность по голове. – Я умею прощать, вот что делает меня такой.


- Ты можешь простить Предательство?
- Да, могу, потому что Предательство часто идет от незнания, а не от злого умысла.
- Ты можешь простить Измену?
- Да, и Измену тоже, потому что, изменив и вернувшись, человек получил возможность сравнить, и выбрал лучшее.
- Ты можешь простить Ложь?
- Ложь – это меньшее из зол, глупышка, потому что часто бывает от безысходности, осознания собственной вины, или из нежелания делать больно, а это положительный показатель.
- Я так не думаю, бывают ведь просто лживые люди!!!
- Конечно бывают, но они не имеют ни малейшего отношения ко мне, потому что не умеют любить.
- А что еще ты можешь простить?
- Я могу простить Злость, так как она кратковременна. Могу простить Резкость, так как она часто бывает спутницей Огорчения, а Огорчение невозможно предугадать и проконтролировать, так как каждый огорчается по-своему.
- А еще?
- Еще могу простить Обиду – старшую сестру Огорчения, так как они часто вытекают одно из другого. Я могу простить Разочарование, так как за ним часто следует Страдание, а Страдание очищает.

- Ах, Любовь! Ты действительно удивительна! Ты можешь простить все-все, а я при первом же испытании гасну, как догоревшая спичка! Я так завидую тебе!!!
- И тут ты не права, малышка. Никто не может прощать все-все. Даже Любовь.
- Но ведь ты только что рассказывала мне совсем другое!!!
- Нет, то о чем я говорила, я на самом деле могу прощать, и прощаю бесконечно. Но есть на свете то, что не может простить даже Любовь.
Потому что это убивает чувства, разъедает душу, ведет к Тоске и Разрушению. Это причиняет такую боль, что даже великое чудо не может излечить ее. Это отравляет жизнь окружающим и заставляет уходить в себя.
Это ранит сильнее Измены и Предательства и задевает хуже Лжи и Обиды. Ты поймешь это, когда столкнешься с ним сама. Запомни, Влюбленность, самый страшный враг чувств – Равнодушие. Так как от него нет лекарства.

Зеркало посмотрело в другое зеркало и ужаснулось.

Сдвинув эти бумаги в сторону, я перевернул картонный лист и прочёл на нём:
«Дело: Пётр Пустота».
Я сел в кресло Тимура Тимуровича.
Самая первая запись – отдельная тетрадка, вложенная в папку, - была настолько давней, что фиолетовые чернила, которыми она была написана, выцвели и приобрели какой-то исторический цвет, как это бывает в документах, где речь о людях, ни одного из которых уже давно нет в живых. Я углубился в чтение.
«В раннем детстве жалоб на психические отклонения не поступало. Был жизнерадостным, ласковым, общительным мальчиком. Учился хорошо, увлекался сочинением стихов, не представляющих особ. эстетич. ценности. Первые паталог. отклонен. зафиксированы в возрасте около 14 лет. Отмечается замкнутость и раздражительность, не связанная с внешними причинами. По выражению родителей, «отошёл от семьи», находился в состоянии эмоц. отчуждения. Перестал встречаться с товарищами – что объясняет тем, что они дразнят его фамилией «Пустота». То же, по его словам, проделывала и учительница географии, неоднократно называвшая его пустым человеком. Существенно снизилась успеваемость. Наряду с этим начал усиленно читать философскую литературу – сочинения Юма, Беркли, Хайдеггера – всё, где тем или иным образом рассматриваются философские аспекты пустоты и небытия. В результате начал «метафизически» оценивать самые простые события, заявлял, что выше сверстников в «отваге жизненного подвига». Стал часто пропускать уроки, после чего близкие вынуждены были обратиться к врачу.
На контакт с психиатром идёт легко. Доверчив. О своём внутреннем мире заявляет следующее. У него имеется «особая концепция мироощущения». Больной «сочно и долго» размышляет о всех окружающих объектах. Описывая свою психическую деятельность, заявляет, что его мысль «как бы вгрызаясь, углубляется в сущность того или иного явления». Благодаря такой особенности своего мышления в состоянии «анализировать каждый задаваемый вопрос, каждое слово, каждую букву, раскладывая их по косточкам», причём в голове у него существует «торжественный хор многих «я», ведущих спор между собой». Стал чрезвычайно нерешителен, что обосновывает, во-первых, опытом «китайцев древности», а во-вторых, тем, что «трудно разобраться в вихре гамм и красок внутренней противоречивой жизни». С другой стороны, по собственным словам, обладает «особым взлётом свободной мысли», которая «возвышает его над всеми остальными мирянами». В связи с этим жалуется на одиночество и непонятость окружающими. По словам больного, никто не в силах мыслить с ним «в резонанс».
Полагает, что способен видеть и чувствовать недоступное «мирянам». Например, в складках шторы или скатерти, в рисунке обоев и т. д. различает линии, узоры и формы, дающие «красоту жизни». Это, по его словам, является его «золотой удачей», то есть тем, для чего он ежедневно повторяет «подневольный подвиг существования».
Считает себя единственным наследником великих философов прошлого. Подолгу репетирует «речи перед народом». Помещением в психиатрическую больницу не тяготится, так как уверен, что его «саморазвитие» будет идти «правильным путём» независимо от места обитания».

Кто-то подчеркнул несколько фиолетовых словосочетаний жирным синим карандашом. Я перевернул страницу. Дальнейший текст был озаглавлен «Органолептические показания». В нём был явный переизбыток латинских слов. Я стал торопливо листать страницы. Тетрадь, исписанная фиолетовым, даже не была подшита в папку – скорее всего, она перекочевала в неё из какого-то другого дела. Перед следующим, самым толстым в папке блоком, была вставлена страница, на которой я прочёл:
«ПЕТЕРБУРГСКИЙ ПЕРИОД
(условное обозначение по самой устойчивой характеристике бреда. Повторная госпитализация.)»
Но я не успел прочесть ни слова из второй части. За дверью послышался голос Тимура Тимуровича, что-то раздражённо объяснявшего неизвестному собеседнику.

Думать мне пришлось недолго – дверь распахнулась, и я увидел Чапаева. На нём был чёрный бархатный пиджак, белая сорочка и алая бабочка из такого же переливающегося муара, что и красные лампасы на его шинели. Следом за Чапаевым в салон вошла девушка.
Она была острижена совсем коротко – это даже трудно было назвать причёской. На её еле сформированную грудь, обтянутую тёмным бархатом, спускалась нитка крупных жемчужин; её плечи были широкими и сильными, а бёдра чуть узковатыми. У неё были слега раскосые глаза, но это только добавляло ей очарования.
Несомненно, она могла бы быть эталоном красоты, но эту красоту сложно было назвать женской. Даже моя раскованная фантазия не смогла бы перенести эти глаза, лицо и плечи в горячий мрак алькова. О нет, она не годилась для трипперных бунинских сеновалов! Но её легко можно было представить, например, на льду катка. В её красоте было что-то отрезвляющее, что-то простое и чуть печальное; я говорю не о том декоративно-блудливом целомудрии, которое осточертело всем в Петербурге ещё до войны – нет, это было настоящее, естественное, осознающее себя совершенство, рядом с которым похоть становится скучна и пошла, как патриотизм городового.
Она поглядела на меня, повернулась к Чапаеву, и жемчуг сверкнул на её обнажённой шее.
- Это и есть наш новый комиссар? – спросила она.
Голос у неё был чуть глуховатый, но приятный. Чапаев кивнул.
- Знакомьтесь, - сказал он. – Пётр. Анна.
Я встал из-за стола, взял её прохладную ладонь и хотел поднести к губам, но она не позволила мне сделать этого, ответив формальным рукопожатием в манере петербургских emancipe. Я чуть задержал её ладонь в своей.
- Она великолепная пулемётчица, - сказал Чапаев, - так что опасайтесь вызвать у неё раздражение.
- Неужели эти нежные пальцы способны принести кому-то смерть? – спросил я, отпуская её ладонь.
- Всё зависит от того, - сказал Чапаев, - что именно Вы называете смертью.
- Разве на этот счёт бывают разные взгляды?
- О да, - сказал Чапаев.
Мы сели за стол. Башкир с подозрительной ловкостью открыл шампанское и разлил его по бокалам.
- Я хочу поднять тост, - сказал Чапаев, остановив на мне свои гипнотические глаза, - за то страшное время, в которое нам довелось родиться и жить, и за всех тех, кто даже в эти дни не перестаёт стремиться к свободе.
Мне показалась странной его логика, потому что страшным наше время сделалось именно из-за стремления, как он метко выразился, «всех тех» к так называемой свободе – кого? От чего? Но вместо того, чтобы возразить, я отхлебнул шампанского (этому простому рецепту я следовал всегда, когда на столе было шампанское, а разговор шёл о политике). Сделав несколько глотков, я вдруг понял, до чего я голоден, и принялся за еду.

Броневик стоял возле украшенной скрещённым флагами дощатой трибуны, похожей на эшафот. На ней переговаривались несколько человек военных; при нашем появлении они зааплодировали. Чапаев быстро взошёл по скрипучим ступеням вверх; стараясь не отставать, я поднялся следом. Бегло поздоровавшись с парой военных (один из них был в перетянутой ремнями бобровой шубе), Чапаев подошёл к ограждению эшафота и поднял вверх ладонь в жёлтой краге, призывая людей к молчанию.
- Ребята! – надсаживая голос, крикнул он. – Собрались вы тут сами зниете на што. Неча тут смозоливать. Всего навидаетесь, всё испытаете. Нечто можно без этого? А? На фронт приедешь – живо сенькину мать куснёшь. А што думал – там тебе не в лукошке кататься…
Я обратил внимание на пластику движений Чапаева – он говорил, равномерно поворачиваясь из стороны в сторону и энергично рубя воздух перед своей грудью жёлтой кожаной ладонью. Смысл его убыстряющейся речи ускользал от меня, но, судя по тому, как рабочие вытягивали шеи, вслушивались и кивали, иногда начиная довольно скалиться, он говорил что-то близкое их рассудку.
Кто-то дёрнул меня за рукав. Похолодев, я обернулся и увидел короткого молодого человека с жидкими усиками, розовым от мороза лицом и цепкими глазами цвета спитого чая.
- Ф-фу, - сказал он.
- Что? – переспросил я.
- Ф-фурманов, - сказал он и сунул мне широкую короткопалую ладонь.
- Прекрасный день, - ответил я, пожимая его руку.
- Я к-комиссар полка ткачей, - сказал он. – Б-будем работать вместе. Вы с-сейчас будете говорить – п-пожалуйста покороче. Скоро посадка.
- Хорошо, - сказал я.
Он с сомнением посмотрел на кисти моих рук.
- Вы в п-партии?
Я кивнул.
- Д-давно ли?
- Около двух лет, - ответил я.
Фурманов перевёл взгляд на Чапаева.
- Орёл, - сказал он, - только смотреть за ним надо. Г-говорят, заносит его часто. Но б-бойцы его любят. П-понимают его.
Он кивнул на притихшую площадь, над которой разносились слова Чапаева:
- Только бы дело своё не посрамить – то-то оно, дело-то!.. Как есть одному без другого никак не устоять… А ежели у вас кисель пойдёт – какая она будет война?.. Надо, значит, идти – вот и весь сказ, такая моя командирская зарука… А сейчас комиссар говорить будет.
Чапаев отошёл от ограждения.
- Давай теперь ты, Петька, - громко велел он.
Я подошёл к ограждению.
Было тяжело смотреть на этих людей и представлять себе мрачные маршруты их судеб. Они были обмануты с детства, и, в сущности, для них ничего не изменилось из-за того, что теперь их обманывали по-другому, но топорность, издевательская примитивность этих обманов – и старых, и новых – поистине была бесчеловечна. Чувства и мысли стоящих на площади были так же уродливы, как надетое на них тряпьё, и даже умирать они уходили, провожаемые глупой клоунадой случайных людей. Но, подумал я, разве дело со мной обстоит иначе? Если я точно так же не понимаю – природу управляющих моей жизнью сил, то чем я лучше пьяного пролетария, которого отправляют помирать за слово «интернационал»? Тем, что я читал Гоголя, Гегеля и ещё какого-нибудь Герцена? Смешно подумать.
Однако надо было что-то сказать.
- Товарищи рабочие! – крикнул я. – Ваш комиссар товарищ Фурманов попросил меня быть покороче, потому что сейчас уже начнётся посадка. Я думаю, что у нас ещё будет время для бесед, а сейчас скажу вам только о том, что переполняет огнём всё моё сердце. Сегодня, товарищи, я видел Ленина! Ура!

Мы оказались в полной темноте. Я не видел ничего – только слышал ровный шум мотора (кстати сказать, звуковая изоляция этого бронированного автомобиля была превосходной – с улицы не долетало ни малейшего шума) и ощущал лёгкое покачивание. Чапаев зажёг спичку и поднял её над столом.
- Смотрите на лезвие, - сказал он.
Я посмотрел на размытое красноватое отражение, появившееся на стальной полосе. В нём была какая-то странная глубина – казалось, я гляжу сквозь слегка запотевшее стекло в длинный, слабо освещённый коридор. По изображению прошла лёгкая рябь, и я увидел расслабленно идущего по коридору человека в расстёгнутом френче. Он был небрит и лыс; ржавая щетина на его щеках переходила в неряшливую бородку и усы. Он наклонился к полу, протянул вперёд подрагивающие руки, и я заметил жмущегося в угол коридора котёнка с большими печальными глазами. Изображение было очень чётким, но искажённым, словно я видел отражение на поверхности шара. Вдруг, неожиданно для себя, я кашлянул. И тут Ленин – а это, несомненно, был он – вздрогнул, повернулся и уставился в мою сторону. Я понял, что он видит меня – в его глазах на секунду мелькнул испуг, а затем они стали хитрыми и как бы виноватыми; он с кривой улыбкой погрозил мне пальцем и сказал:
- Мисюсь! Где ты?
Чапаев дунул на спичку, и картинка пропала; я успел заметить удирающего по коридору котёнка и вдруг понял, что видел всё это вовсе не на шашке, а только что каким-то непонятным образом был там и мог бы, наверно, коснуться котёнка рукой.
Зажёгся свет. Я изумлённо поглядел на Чапаева, который уже вложил шашку в ножны.
- Владимир Ильич перечитывает Чехова, - сказал он.
- Что это было? – спросил я.
Чапаев пожал плечами.
- Ленин, - сказал он.
- Он меня видел?
- Не думаю, что Вас, - сказал Чапаев. – Скорее, он ощутил некое присутствие. Но это вряд ли его особенно потрясло. Он привык к подобным вещам. На него много кто смотрит.
- Но как Вы… Каким образом… Это был гипноз?
- Не более, чем всё остальное, - сказал он и кивнул на стену, подразумевая, видимо, то, что было за ней.
- Кто Вы на самом деле? – спросил я.
- Вы задаёте мне этот вопрос уже второй раз за сегодняшний день, - сказал он. – Я уже ответил, что моя фамилия Чапаев. Пока это всё, что я могу Вам сказать. Не торопите события. Кстати, в наших приватных беседах Вы можете звать меня Василием Ивановичем – «товарищ Чапаев» звучит слишком торжественно.

Я вдруг понял, что музыка мне не снилась – она отчётливо доносилась из-за стены. Я стал соображать, как я здесь оказался, и вдруг меня словно ударило электричеством – в одну секунду я припомнил вчерашнее и понял, что нахожусь на квартире фон Эрнена. Я вскочил с кровати, метнулся к двери и замер.
За стеной, в той комнате, где остался фон Эрнен, кто-то играл на рояле, причём ту самую фугу фа минор Моцарта, тему из которой кокаин и меланхолия заставили меня вспомнить вчера вечером. У меня в прямом смысле потемнело в глазах – мне представился кадавр, деревянно бьющий по клавишам пальцами, высунутыми из-под наброшенного на него пальто; высунутыми из-под наброшенного на него пальто; я понял, что вчерашний кошмар ещё не кончился. Охватившее меня смятение трудно передать. Я оглядел комнату и увидел на стене большое деревянное распятие с изящной серебряной фигуркой Христа, при взгляде на которую у меня мелькнуло странное чувство, похожее на déjà vu – словно я уже видел это металлическое тело в каком-то недавнем сне. Сняв распятие, я достал из кобуры маузер и на цыпочках вышел в коридор. Двигало мной примерно такое соображение – если уж допускать, что покойник может играть на рояле, то можно допустить и то, что он боится креста.
Дверь в комнату, где играл рояль, была приоткрыта. Стараясь ступать как можно тише, я подошёл к ней и заглянул внутрь. Отсюда был виден только край рояля. Несколько раз глубоко вдохнув, я толчком ноги распахнул дверь и шагнул в комнату, сжимая одной рукой тяжёлый крест, а другой – готовое к стрельбе оружие. Первым, что я увидел, были сапоги фон Эрнена, торчащие из угла; он мирно покоился под своим серым английским саваном.
Я повернулся к роялю.
За ним сидел человек в чёрной гимнастёрке, которого я видел вчера в ресторане. На вид ему было лет пятьдесят; у него были загнутые вверх густые усы и лёгкая седина на висках. Казалось, он даже не заметил моего появления – его глаза были закрыты, словно весь он ушёл в музыку. Играл он и правда превосходно. На крышке рояля я увидел папаху тончайшего каракуля с муаровой красной лентой и необычной формы шашку в великолепных ножнах.
- Доброе утро, - сказал я, опуская маузер.
Человек за роялем поднял веки и окинул меня внимательным взглядом. Его глаза были чёрными и пронизывающими, и мне стоило некоторого усилия выдержать их почти физическое давление. Заметив крест в моей руке, он еле заметно улыбнулся.
- Доброе утро, - сказал он, продолжая играть. – Отрадно видеть, что с самого утра Вы думаете о душе.
- Что Вы здесь делаете? – спросил я, осторожно укладывая распятие на крышку рояля рядом с его шашкой.
- Я пытаюсь, - сказал он, - сыграть одну довольно трудную пьесу. Но, к сожалению, она написана для четырёх рук, и сейчас приближается пассаж, с которым мне не справиться одному. Не будете ли Вы так любезны помочь мне? Кажется, Вам знакома эта вещь.
Словно в каком-то трансе, я сунул маузер в кобуру, встал рядом и, улучив момент, опустил пальцы на клавиши. Мой контрапункт еле поспевал за темой, и я несколько раз ошибся; потом мой взгляд снова упал на раскинутые ноги фон Эрнена, и до меня дошёл весь абсурд происходящего. Я отшатнулся в сторону и уставился на своего гостя. Он перестал играть и некоторое время сидел неподвижно – казалось, уйдя глубоко в свои мысли. Потом он улыбнулся, протянул руку и взял с крышки распятие.
- Бесподобно, - сказал он. – Я никогда не понимал, зачем Богу было являться людям в безобразном человеческом теле. По-моему, гораздо более подходящей формой была бы совершенная мелодия – такая, которую можно было бы слушать и слушать без конца.
- Кто Вы такой? – спросил я.
- Моя фамилия Чапаев, - ответил незнакомец.
- Она ничего мне не говорит, - сказал я.
- Вот именно поэтому я ей и пользуюсь, - сказал он. – А зовут меня Василий Иванович. Полагаю, что это Вам тоже ничего не скажет.
Он встал со стула и потянулся; при этом суставы его тела издали громкий треск. Я почувствовал лёгкий запах дорогого английского одеколона.
- Вчера, - сказал он, пристально глядя на меня, - вы забыли в «Музыкальной табакерке» свой саквояж. Вот он.
Я посмотрел на пол и увидел стоящий возле ножки рояля чёрный саквояж фон Эрнена.
- Благодарю Вас, - сказал я. – Но как Вы вошли в квартиру?
- Я пытался звонить, - сказал он, - но звонок, видимо, не работает. А ключи торчали из двери. Я увидел, что Вы спите, и решил подождать.
- Понятно, - сказал я.
На самом деле ничего понятно мне не было. Как он узнал, где я? К кому он вообще пришёл – ко мне или к фон Эрнену? Кто он и чего он хочет? И почему – именно это мучило меня невыносимо – почему он играл эту проклятую фугу? Подозревает ли он что-нибудь? (Кстати сказать, накрытый пальто труп в углу смущал меня меньше всего – это был вполне обычный для чекистских квартир предмет обстановки.)
Чапаев словно прочёл мои мысли.
- Как Вы, очевидно, догадываетесь, - сказал он, - я к Вам не только по поводу Вашего саквояжа. Сегодня я отбываю на восточный фронт, где командую дивизией. Читать далее...

Анекдот:
В поле встречаются двое с мешком за плечами - царь и богатырь.
Богатырь говорит: Я выполнил обещание. В мешке - голова дракона.
Царь говорит: Я тоже выполнил обещание.
В мешке - рука и сердце принцессы.

"Но в нас горит ещё желанье,
К нему уходят поезда,
И мчится бабочка сознанья
Из ниоткуда в никуда."

Слушать этот музыкальный файл

I Am Just A Girl
(B. Andersson, S. Anderson, B. Ulvæus)

I am just a girl, one among the others, nothing much to say
Plain and simple girl, not a special type in any way
Just one look, and you will surely see
That the true Miss Nobody is me
It's an evil world that has only made me a girl

I am just a girl, not the kind of woman men would like to meet
Just another girl no-one ever looks at in the street
But today, I can't believe it's true
When you smiled and whispered "I love you"
Darling I could see, I was meant to be your girl

It's a funny feeling when you get to love someone
And thinking that he'll never look your way
But then he says he loves you, and life has just begun
It's so much more than any words can say

I am just a girl, not the kind of woman men would like to meet
Just another girl no-one ever looks at in the street
But today, I can't believe it's true
When you smiled and whispered "I love you"
Darling I could see, I was meant to be your girl

La la la la la, la la la la la-la, la la la la laa
La la la la la, la la la la la-la, la la laa
But today, I can't believe it's true
When you smiled and whispered "I love you"
Darling I could see, I was meant to be your girl

©1973 Union Songs AB

Он спрятал меч обратно в ножны, покачнулся и снова припал к бутылке.
- Если между двумя благородными мужами и возникает какое-нибудь мелкое недоразумение, разве ж оно не рассыплется в прах, если оба они направят на него острия своих умов? - спросил он, передавая бутылку Сердюку.
Сердюк допил остаток.
- Конечно, рассыплется, - сказал он. - Ясное дело.
Кавабата поднял голову и мечтательно поглядел в небо.
- К чему слова, когда на небе звёзды? - продекламировал он. - Ах, как хорошо. Вы знаете, мне очень хочется отметить этот удивительный момент каким-нибудь жестом. Не отпустить ли нам наших коней? Пусть пасутся на этой прекрасной равнине, а по ночам уходят в горы. Ведь они заслужили свободу?
- Вы очень сердечный человек, - сказал Сердюк.
Нетвёрдо шагая, Кавабата подошёл к дереву, выхватил меч и почти невидимым движением рубанул по нижней ветке. Она повалилась на асфальт. Кавабата замахал руками и громко закричал что-то нечленораздельное - Сердюк понял, что он отгоняет коней. Потом Кавабата вернулся, поднял бутылку и разочарованно вылил из неё на асфальт несколько оставшихся капель.
- Становится холодно, - заметил Сердюк, оглядываясь по сторонам и чувствуя инстинктом, что ещё чуть-чуть, и из сырого московского воздуха соткётся милицейский патруль. - Не вернуться ли нам в офис?
- Конечно, - сказал Кавабата, - конечно. Там и пожрём.

Сердюк решил, что умнее не спорить. Покрутив руками над верхней веткой, он затем поводил ими над нижней.
- Совсем другое дело, - сказал Кавабата. - А теперь полагается сложить стихи о том, что видите вокруг.
Он закрыл глаза, несколько секунд помолчал, а потом произнёс длинную гортанную фразу, в которой Сердюк не уловил ни ритма, ни рифмы.
- Это примерно о том, о чём мы говорили, - пояснил он. - О том, как невидимые кони щиплют невидимую траву, и ещё о том, что это куда как реальней, чем этот асфальт, которого, по сути, нет. Но в целом всё построено на игре слов. Теперь Ваша очередь.
Сердюк почувствовал себя тягостно.
- Не знаю даже, что сказать, - сказал он извиняющимся тоном. - Я не пишу стихов и не люблю их. Да и к чему слова, когда на небе звёзды?
- О, - воскликнул Кавабата, - великолепно! Великолепно! Как Вы правы! Всего тридцать два слога, но стоят целой книги!
Он отошёл на шаг и дважды поклонился.
- И как хорошо, что я первый прочёл стихи! - сказал он. - После Вас ни за что не решился бы! А где Вы научились слагать танка?
- Так, уклончиво сказал Сердюк.

[400x114]

Даа!

Слушать этот музыкальный файл

NUTROCKER
Fowley, arranged Emerson / Lake / Palmer


Instrumental

Инфа полезная! Цитата от Госпожа_Чу

Пятница, 13 Июля 2007 г. 14:56 (ссылка)редактировать
Дошло!

Дошло насчет исчезающих симп!
Когда Вам выражают сердечко, симпа исчезает))))
А я то голову ломала)))

В колонках играет - Аквариум: 2-21-85-06
Настроение сейчас - видеоклип на эту песню чуть больше 40МБ:(




Я - чудище! Страшное, но несъедобное.
При этом, увы, к сожалению, доброе!
:)))


Всем: чмоки в щёчку!

Фотографии Большая_Белая_Лужа :


Большая_Белая_Лужа