Белорусскую столицу посетил режиссер-мультипликатор, автор легендарных мультфильмов «Ежик в тумане», «Сказка сказок» и многих других Юрий Норштейн. Творчество знаменитого режиссера наполнено христианским смыслом, его светлые образы рождают в душах зрителей чувства милосердия и сострадания. А сам Юрий Борисович — натура творческая, неравнодушная, он не стесняется остро высказываться на злободневные темы. Мы побеседовали с Юрием Норштейном о честности в искусстве, христианских ценностях, проблемах современного общества, воспитании детей и вере в Бога.
«Хотите воспитывать детей — показывайте им советскую мультипликацию»
— Юрий Борисович, советские фильмы были со смыслом: учили сочувствию, милосердию, поднимали проблемы, развивали образное мышление. Сегодня на место простоты, которая присуща подлинному искусству, пришел примитивизм. Кого воспитает такой продукт? Что с этим делать?
— Я не знаю. Мой итальянский друг-критик рассказывал, что Папа Римский Иоанн Павел II говорил: «Хотите воспитывать детей — показывайте им советскую мультипликацию». Откуда в стране, которую Иоанн Павел II называл «исчадьем ада», гуманистическое искусство? Антисоветский человек, но вот вам итог…
— На Западе показывают наши мультфильмы, а мы транслируем то, что производится там, и это, на мой взгляд, калечит наших детей…
— Это такая для меня боль!.. У власти в искусстве стоят невежественные люди. Старая мультипликация до сих пор дает большой доход, и чем эти люди занялись? Отъемом авторских прав! Им не нужна гуманистическая мультипликация, им нужна студия, чтобы пользоваться тем, что до них сделали другие. Придумывают каких-то монсиков, соединяют их с персонажами «Союзмультфильма» — этими дивными героями, нарисованными прекрасными художниками. Они, мол, товарищами будут. И куда дальше?..
У нас само понятие смысла жизни уже до такой степени искажено, что мы даже не можем зайти в хвост тому зыбкому началу, которое обозначило смысловые законы жизни. И вдруг выясняется, что жизнь — нелегкая штука и достаточно драматичное явление, но видеть это не хотят. И дальше следующая фаза — они не хотят, чтобы искусство об этом говорило. Им нужно, чтобы их услаждали. Сегодня самое часто употребляемое слово — «комфорт»: «Тебе комфортно, старик?» Мне не комфортно, если мне показывают фальшивки! Я понимаю, куда меня вгоняют, куда вгоняют моих детей и внуков.
У нас с Франческой восемь внуков, я смотрю на них и думаю: «Как они будут жить?» Либо надо брататься с этой мафией, и тогда они перестанут быть людьми, либо жить отдельно, а это будет невероятно трудно. Я думаю, Федор Михайлович многое переписал бы в своем романе. «Тварь ли я дрожащая или право имею?» — сегодня вопрос «право имеешь?» уже звучит с такой силой!..
«Произошел сдвиг в понимании и ощущении самой жизни, и в этом смысле теряется суть. Зачем тогда искусство? Для прикрытия подлости? Карманы оттопыриваются, а они продолжают говорить о гуманизме. Такие фарисейские времена…»
«Сегодня пошлость стала привычкой»
— Любой здравомыслящий человек понимает, что продукт, в котором вместо христианских ценностей проповедуется агрессия, жажда наживы и цинизм, рубит под корень основу. Почему творческие люди молчат, глядя на то, во что превращают молодое поколение?
— Боюсь, что сегодня пошлость стала привычкой. По-моему, человек уже не различает, где заканчивается пошлость и начинается подлинное, он просто не знает подлинное. Как-то Сергей Довлатов пожаловался Виктору Шкловскому, что книги пишутся, но не читаются, на что Шкловский сказал: «Понимаете, трудно объяснить человеку вкус дыни, если он всю жизнь жевал сапожный шнурок». Вот и ответ…
«От "быстрой еды" становится тучная голова. Внешне вроде бы есть подобие человеческого существа, а внутреннее духовное состояние больное, и излечивается это тяжелое заболевание очень медленно…»
— Юрий Борисович, как Вы относитесь к компьютерной
Белорусскую столицу посетил режиссер-мультипликатор, автор легендарных мультфильмов «Ежик в тумане», «Сказка сказок» и многих других Юрий Норштейн. Творчество знаменитого режиссера наполнено христианским смыслом, его светлые образы рождают в душах зрителей чувства милосердия и сострадания. А сам Юрий Борисович — натура творческая, неравнодушная, он не стесняется остро высказываться на злободневные темы. Мы побеседовали с Юрием Норштейном о честности в искусстве, христианских ценностях, проблемах современного общества, воспитании детей и вере в Бога.
«Конфетка в хорошей обертке, развернешь — мыло»
— Юрий Борисович, в одном из интервью Вы сказали, что, создавая фильм «Ежик в тумане», смотрели на икону «Спас» Андрея Рублева. Почему образ Христа?
— У Христа был путь... Он был обозначен внутри, Христос знал о Себе все. Если внутри живого существа не проложен путь, оно пустое, нет поступка. Ежик случайно, в силу любопытства, попадает в обстоятельства, о которых ничего не знает, погружается в них и испытывает разные чувства — от любопытства и задиристости до драматизма, когда он на грани гибели.
Изображение должно иметь такое содержание, чтобы даже в статике говорить о ситуации больше, чем если бы все двигалось внутри кадра. А где как не в изобразительном искусстве искать подтверждение твоих намерений?
Мы с моей женой Франческой Ярбусовой (она автор-художник Ежика) во время работы оба смотрели на образ Христа. У «Спаса» Рублева устремленность в бесконечность, это один из мировых шедевров. В европейском искусстве много произведений, связанных с бытием Христа, с Его Страстями, но в статике сделать бесконечность почти никому не удавалось. Как это удалось Рублеву, я не знаю, но это что-то запредельное, что-то идущее с Небес.
В подлинной живописи я нахожу содержание, которое с каждым новым обращением меняется. Для меня мучительна сама изобразительная материя. Если материя выходит впереди содержания, получается эффект на несколько мгновений, кроме любования материей ничего не остается. Важно найти состояние, чтобы персонаж был разным. Даже Франческа, автор Ежика, не всегда может его нарисовать. Конечно, любой человек скажет, что это «Ежик в тумане», но передать то самое глубокое содержание ей удается не всегда. Во время работы никто не предполагал, что мы делаем фильм, который на протяжении 40 лет будет на слуху.
— Иконописцы говорят, что церковное искусство — это всегда сотворчество Бога и человека. Вам не кажется, что в какой-то мере это характерно для любого вида творчества?
— Конечно, для любого. Иконописцы должны находиться в таком состоянии, чтобы забыть обо всем мелочном, но при этом я утверждаю: если бы эти художники не сталкивались с бытовым — со страстями, с ужасами жизни, — они ничего не могли бы сделать, у них было бы конфетное искусство. Оно и есть очень часто: смотришь на иконы и понимаешь, что это конфетка в хорошей обертке, развернешь — мыло. Я говорю такие резкие слова, но я отвечаю за эти слова.
«Искусство делается в уединении, надо, как монах, оторваться от всего. Чтобы войти в состояние творчества и приблизиться к чему-то бесконечному, нужно так себя истерзать!.. Это не просто, знаете, сидишь с чашкой чая и что-то делаешь, это такое перенапряжение, которое не каждый выдержит…»
— А потом люди скажут себе: «А зачем я перенапрягаюсь, если можно сделать попроще? Все равно едят». «Ежик в тумане» и «Сказка сказок» сделаны не попроще — это сложное соединение.
— После еды попроще не остается послевкусия... Кроме живописи, в чем еще Вы ищете вдохновение при создании образов?
— В «Сказке сказок» у нас волчок нарисовался, когда я увидел фотографию котенка, которого вытащили из воды. Я эту фотографию принес Франческе и сказал: «Вот глаза волчка — теперь он смотрит из бездны». Как мы можем понять переживание ребенка, он нам ничего не может сказать, он еще не обладает словарем? Только по переживаниям на его лице.