Хулиган, поэт кудрявый…
Литературовед;
(расхаживая, декламирует)
Хулиган, поэт кудрявый,
В Петербург зашел за славой.
Выступал он в Англетере,
Перебрал в своей манере…
Случай здесь был за поэта -
Избежал он пистолета…
Смерть сказала ему – стой!
Труп его нашли с петлей…
Знаю, были там чекисты,
А они у нас артисты -
Учат, если убивать,
Своих улик не оставлять.
Все замяли и решили -
Это зло известно в мире.
Неврастеник был поэт,
Сам решил покинуть свет!
Смерть Владимир осудил,
Но частенько тоже пил…
Денег не жалел в картишки
И за дамские штанишки.
Знал народ, был осторожен,
Против тех, кто лучше сложен
Мог помочь лишь пистолет.
С ним играл, грустил поэт…
Решительно:
Да, чекисты гражданину,
За широкую штанину
Подарили пистолет:
Сам решай судьбу, поэт!
Обращается к режиссеру:
Так и ты: смотри, решай…
А за вывод отвечай!
Смерть поэтов их судьба…
Жизнь чекистов их борьба!
Директор музея:
Вам бы только обличать!
Жить ведь надо, не играть.
И обдумывать поступки,
Как цену своей покупки…
Литературовед:
Был Агранов незаметный,
Вел отдел Чека секретный…
Следствием руководил умело,
Сам прочел записку смело…
Где Владимир признавался,
Что со всеми разругался,
Нелюбим и одинок.
Жизни тем подвел итог.
Режиссер:
Ну, а как же понятые?
Директор музея:
(отворачивается от режиссера)
Подпишут показания любые…
С властями надо не зевать…
Свободу можно потерять!
Искусствовед:
(Иронически смотрит на обоих)
Да, а пистоль тот был утерян.
В результате - след потерян!
Здесь кого подозревать?
Что народ, всем наплевать!
Кто у власти – все решает
А народ все понимает…
Было так сто тысяч лет,
Видно так устроен свет!
Все понимающе смотрят друг на друга
И раскланиваются …
Work of artЧто можно сказать по поводу работы В. М. Лурье «История Византийской философии» (Лурье, В. М. История Византийской философии. Формативный период. – СПб.: Axiôma, 2006. – XX+553 с.)? Классическая «постмодернистская» (столь странная характеристика для с виду традиционной работы объясниться позже) компиляция по поводу истории теологии, долго собираемая из «лего»-статей специалистом в области мировоззрения Восточных дохалкидонских церквей. Именно такой – неоднородно текстуальный – облик получает любая книга, бывшая обобщающей историософской попыткой узконаправленного специалиста. Такой объемный ресурсоемкий труд облегчен ныне цифровой технологией обработки текстов, поэтому стоит сказать, что подобных книг в будущем даже в теологически отсталой РФ будет все больше и больше. Сразу стоит оговориться, предваряя критический посыл рецензии, что сие произведение обязательно для детального ознакомления всем российским теологам – от студентов «молочной кухни богооткровенных слов» до крупнейших специалистов в области византийской догматики; одни в короткое время приобретут ключевые пункты «картографии» христианской ортодоксии, а другие, заметив в авторе крупную полемическую фигуру, обратятся к насколько интереснейшему, настолько неоднородному и спорному компендию. Начальное впечатление от книги обескураживающе парадоксальное: само название «История Византийской философии», которое как будто пришло со времен советского подпольного богословствования, вводит в заблуждение «профессиональных философов», пришедших за гносеологией, онтологией, и т. п., а получивших в ответ раздутую историю-схолию христиански модифицированных аристотелизмов («природы» и «ипостаси»); первая сотня страниц (вплоть до обсуждения христологических споров V века) вообще прочитывается в недоумении «Кому понадобились консервативно примитивное переложение нескольких умеренных протестантских библеистов, отдельных идей Парижской богословской школы, «бессмертных» для студенческих курсовиков В. Н. Лосского и И. Мейендорфа?»; к тому же общий настрой портит отсутствие адекватных сносок на чужую рефлексию (выявление кантианских антиномизмов в ортодоксальной вероучительной системе, инициированное о. П. Флоренским, мысль католического иезуита-литургиста М. Арранца о принципиальной догматичности первохристианских богослужебных компонентов, суждение В. Н. Лосского о сотериологическом критерии всей догматико-полемической истории, и т. д., - эти и подобные теологообразующие мнения введены в русскую богословскую традицию конкретными людьми, а так как они еще не до конца влились в «абстрактное православное мышление», то и не стоит их распространять как само собой разумеющиеся истины, как очевидности «символьного» порядка, исходящие из уст любого правоверного). Но не спешите выставлять «смертный приговор» за нелепое школярство вводных глав такой классной для «рассейских земель» богословской работе, начиная с обещанной по предисловию пространной «христологической» части о VI веке, выявляются все мастерство и компетентность исследователя. Здесь в отличие от эпигонский рецитаций зачина господствует легкость, полемичность, склонность к здравым обобщениям, правдоподобным историческим реконструкциям, адекватным оценкам, и главное – встречается редкий источниковедческий материал, нащупываются недавно открытые сферы. Да, пусть в данном случае труд является детализированной калькой с фундаментальных исследований Грилльмайера и Co, монографий Мёллера, Лоофса, Брока, Эсбрука; но это поистине органичный, понимающий, продуманный опыт рецепции, когда ученый еще по сути ничего не открыл, но его потенциал огромен и он готов к решающему порыву. Здесь идет схватка на плоскости мировых научных стандартов (все-таки специалистов в области восточно-христианской теологии VI века не так уж и много, их легко идентифицировать). Причем из исследовательских творений выверенный взор автора выделяет крыло консервативнейших представителей католицизма XX века, игнорируя умеренное критиканство римских собратьев или протестантов. Проявляется «консервация» в мелочах; библейские книги Ветхого Завета датируется намеренно более ранними сроками (Священнический кодекс относится к допленному периоду, когда академическим консенсусом он датирован поздним послепленным временем; в действии неписаный принцип «чем древнее, тем духовнее»), официально канонизированные святые «по указке автора» действуют только вдохновенно и рационально (например, неприглядная роль св. Феофила Александрийского в деле Златоуста объясняется более важной церковной икономией по изъятию оригенизма, совершенно неудачные религиозные эдикты императора Юстиниана трактуются в свете неких высших мотивов), везде ощущается «поиск ведьм» и довольно оригинально
Marjolein Bastin родилась в 1943 году в Loenen aan de Vecht. Она является заслуженным автором, специализирующимся на изображении природы а так же писателем (детским в том числе). Она создала такой персонаж, как Мышка Вера ("Vera the mouse"). Марджолин отучилась в Академии искусств в Arnhem, где встретила своего мужа, по совместительству ее менеджера. Ее любимыми местами для времяпрепровождения являются Нидерланды, Миссури и Кайманские острова. Расцвет ее популярности пришелся на 1960-1965 года. По сей день ее календари и работы являются бестселлерами.
[700x581]Ну, вот затрещали?! Любая, уважающая быстрый и надежный заработок (даже самая провинциальнейшая), представительница СМИ возрадовалась и воспела заупокойное Аллилуйя. В предновогодний период, в принципе богатый на скандалы и непотребности, новостные каналы сейчас будут перенасыщены легкодоступной и не затратной информацией: масс-медиа всегда ставила на «черное» смерти и в большинстве конов не прогадывала. А здесь кончина «духовного лидера», «отца православного люда», «главы возрождающейся нравственности» и тому подобное. Как только не поизгаляются консюмеристские писаки над тленной персоной довольно обыкновенного, очень состоятельного, в меру влиятельного, обшитого недугами и болезнями (наследники-злопыхатели ожидали этой смерти на 5 – 7 лет раньше) старца, дедушки. Не нужно быть опытным предсказателем, чтобы не предполагать на будущей неделе в пространствах СМИ следующего прейскуранта. Несколько жестко критиканских пасквилей, смещенных к периферии общественного мнения (критиковать было за что, но прижизненная критика выглядит честнее, последовательнее, актуальнее) и даже публично осужденных, как прилюдное попрание «доброй памяти» авторитетной фигуры. Сотня масштабных исторических экскурсов и параллелей, превращенных институциональный, дисциплинарный предмет гуманитарных наук: перед бурсаками и религиоведами открывается простор для написания стандартизированных трактатов о жизнедеятельности одной авторитетной организации в конце XX века. Тысячи искренних сетований и рыданий со стороны молчаливого плебса, полюбившего знакомый многим образ «телевизионного архипастыря», вероятно, мало схожего с реальным человеком, ныне почившим (жаль, действительно, жаль, но они совершенно не знали человека в куколе). И миллионы строк, гигабайты текстов с формализованными официальными соболезнованиями, ритуально церемониальными причитаниями, луковыми слезотечениями, которые в течение нескольких будущих недель будут отрабатывать гигантские барыши своих носителей и по ходу дела разъедать нам мозг. Даже не знаю, как можно после подобных хреновин включать мерзотный ящик или загружать глючные «окна», но рука так и тянется совершить нечто подобное, чтобы не было смертельно скучно. «Вселенная» (если уж выражаться языком коммерческих игроделов и книгоманов) РПЦ с ее текущим сеттингом о возрождении, поднятии, освобождении, которая мерными дозами мифологизирует наше сознание посредством такого отвратительного медиатора как СМИ, естественно не имеет ничего общего с действительностью происходящего. Лишь редкие аутсайдеры (пример Диомида здесь интересен как недавний) сливают фрагменты настоящего, отрывки утраченной правды, чтобы вскоре померкнуть в безвестности, слиться с общей массой недовольных, и до конца жизни не избавиться от недоброжелательных взглядов своих бывших собратьев, скончавшись с клеймом ренегата. РПЦ – крепкая, централизованная, пирамидальная организация, которая секретами делиться не собирается и довольно жестко защищает права на 3 – 4 % «клиентской» базы (лишь какие-то кардинальные изменения могут этот процент уменьшить или увеличить, но в нынешний сезон «застоя» они вряд ли осуществимы даже перед столь интересной вещью, как Поместны Собор). Мы, простые верующие, пока изъятые из соборного управления можем лишь делать «претенциозное» предположения, погрузившись в ничего не значащие беседы и россказни, а «там» идет жестокая бойня и дележка сытного пирога. Как будто придя из 80-х, нас ожидает закулисная брань двух «К», а в случае, если перевес кого-то из них не будет значительным, то придется возвращаться к известному правилу: «избирайте старого и больного, пока его правление не утихомирит властолюбивый шторм и не приведет к тихой гавани единственного победителя». РПЦ во многих своих качествах по-настоящему остановилась в 70 – 80 годах, когда дружба митры и скипетра была как никогда крепка. Уровень «рациональности» той и другой структуры зашкаливал… И теперь явленное монструозное скопление добропорядочного, эффективного, строгого, исполнительного чиновника пусть и невидимо сопровождает образ образованного, моралистичного, социально активного священника преследует нас повсюду. Да, а за маской таких нравственных красот чаще всего прятались нелицеприятные морды похоти, корыстолюбия, тщеславия, жажды власти. Но маска настолько приклеилась к телу, что действительность как бы и потеряна, с точки зрения статистики и компаративистики она вообще совершенно неправдоподобно. Синдром «публичного человека» дает о себе знать, и мы не желаем свидеться с наличием потаенного, темного, скверно интимного. И вообще ни слова о будущем Поместном соборе: поставят начальника по лекалам единогласных избраний «Единой России» и продолжат осваивать жирнучие остатки нефтедолларов. Реформа, Диомид, скандалы, дебаты останутся за рамками ящика как несуществующие. «Зачем что-то изменять, если все идет замечательно».
Муром, городок старинный,
Муром, маленькая Русь.
Муром, ?богатырь былинный?,
Муром, я тебя боюсь.
На каждого из нас этот месяц в армии наложил свой отпечаток. Хорошо, что я взял туда свой "Зенит", чтобы добить его о камни и окончательно засыпать песком, так что отпечаток остался лишь пропущенным сквозь пятигранную призму на сетчатке, ну и преимущественно на пленке, к счастью. Показываю то, что пропускает моя внутренняя "этическая цензура".
В Российской Армии любой авантюрист моментально найдет приключений на свою задницу, достаточно невовремя не там зевнуть.
Здравия желаю!
До Зенита был опыт с каким-то безымянным советско-польским ужасом, потом с ФЭДом, потом с цифровой мыльницей. Сейчас руки до Зенита дошли.
Посоветуйте, пожалуйста, макро-объектив для ТТЛ.
Born in Israel, 1974
1997-2001 Studied at the Wizo Academy of Design & Education, Haifa, Israel
Пробыв несколько месяцев в блогерском «community» (правда, весьма поверхностно) я отметил несколько присущих особенностей постов и их авторов. Ни слова о банальностях вроде «интернет отражает реальное, не фиктивно-политическое, положение вещей в обществе, а блогосфера стала зеркалом думающей, дискутирующей части сетевой общественности». Естественно, речь не пойдет о потрясающе «капиталистической» жажде набивания посещений, френдов, ПЧ, о тех хитрейших методиках достижения столь корыстолюбиво-виртуальных целей, и о громадном рекламном потенциале дневников, достигшем невероятных размеров в воображении искусных маркетологов. Интерес зарыт в другой локации. Прежде всего, это выпяченный «патернализм» практически каждого первого блого-мэна, абсолютизация собственного мнения, равнодушно-пренебрежительное отношение к чужим суждениям, не маркированным популярностью и «многофрендностью». Впрочем, то же самое, что в реальной жизни, но в разы помноженное, радикализированное. Какую бы «херню» не написал автор, как бы случайно она ни всплыла в его наэлектризованном мозгу, он будет нудить и все-таки заставит уважать свое мнение, чтобы, успокоившись, защищать новое. Вообще постсовременность потакает таким людям, сглаживает их напряженно-противоречивое состояние: безумие вылезло «на улицы», хотя оно обязано соблюдать некоторые ключевые правила, существенно сужающие их свободы (богатым и знаменитым не станешь), но позволяющие в «строго установленном» месте возвещать свою крутость. «Ты ощущаешь себя сверх-интеллектуалом, провидцем, пророком будущих катастроф? Хорошо! Позволительно даже, чтобы некоторые, небольшое число, поверили в сию «истину». Но будь любезен отказаться и не думать о шикарных наслаждениях, соучастии во власти, и реально оставаться недочеловеком, впрочем, не следует забивать голову этими проективными глупостями». Так постсовременная демократия представляет каждому взамен призрачной человечности в среде «достойных» очень даже симпатичное «королевство на словах». И массы соглашаются: каждый занят своей короной и своим фиктивным «высоким» статусом, ведь он может кричать, чтобы быть не услышанным, а может топнуть ногой, чтобы быть «зевотно» проигнорированным. Ну, а блоги – прекрасная арена для подобного рода опытов. Отличная виртуальная груша президента или начальника. Вперед, разряжай энергетический заряд ненависти и недовольства, «элиты» заботливо представили механизм по избавлению от душевного дискомфорта. Вот, рефлектирующий люд, выкладывая отточенные или небрежные посты с чувством любящего родителя, защищая родное чадо от оскверняющих комментов, погружается в малую емкость «словесной семейственности» и ее скудных почитателей. Нам разрешено лелеять мысли о собственной исключительности, правоте, их можно даже прилюдно артикулировать, правда, с опаской быть осмеянным, но их точно не получиться осуществить. Чужое воспринимается индифферентно, с тонким налетом заносчивости и пренебрежения, часто «праведный гнев» чередуется с политкорректной «теплохладностью», сарказм и горькая ирония высвечиваются с мониторов. Парадоксальное скрещивание одинокой любви к «своему» и едкого неприятия «другого». Совершенно нормальный, с точки зрения социобиологии, принцип приобретает монструозные габариты в сфере виртуального, на страничках дневников. Такая крайность, «чернота сознания», сбивается при соблюдении определенных конвенций и преобразуется в более приемлемое явление – во взаимное любвеобильное «поглаживание» словами. Многочисленные сообщества, будто бы хронически страдающие нехваткой ласки и внимания, культивируют всяческие любезности в чатах и комментах, возвращая нас в какое-то несуществующее «хиппанско-бардовское» прошлое. Единственную «болезнь», которая существенно отличает обитателя блогов от простого обывателя, я бы назвал «синдромом потерянной новизны». С таким запалом, энергетикой, вдохновением, свободно и прозревающе, об одном и том же и множество раз способен вещать только блогер. Неважно, каков индекс интеллекта или как пройден жизненный путь, в этом смысле бесконечные восторженно-девчачьи вопли «какой же он милый!», или жутко критические отзывы на новый фильм, или очередная послеобеденная мысль о жизни, или прикольная фотка ни о чем, расположены на одной горизонтали – плоскости циклических повторений. Что за зуд не оставляет в покое нашего протагониста, но пока пара комментов не очеркнуто, несколько смайлов не отправлено, с десяток гениальных мыслей не выставлено напоказ, бессонница обеспечена. А как эти аналитики паразитируют на текущих новостях – это вообще мастерская уловка иллюзиониста. Утрамбованная пороховая бочка ждет малейшей искорки в известии милицейского беспредела, педофильского износа, президентского указа, чтобы порвать здесь всех в клочья (а если таких бочек поле бескрайнее?). И биться, и биться, и биться, не уставая вбивать своеобразные клейма на шкурки разношерстных событий, набивая «экспу» авторитета и славу человека правдолюбивого и сочувствующего, грубо говоря, борца за права. Профессия