Переживание единого поля составляет одну из основ мистического опыта, доступного человеку, и многократно описанного в религиозно-философской и художественной литературе. Несмотря на то, что само по себе единое поле, как предельное состояние общей всем живым существам реальности, должно представлять собой максимально объективную и категорическую действительность, его переживание носит крайне субъективный характер, тяготеющий к духовному солипсизму[1]. Причиной такого парадокса является сама природа дуализма объекта-субъекта, материи-идеи, конкретного-абстрактного, полноты-пустоты, интегральное состояние которых потенциально содержит в себе обе полярности.
Отсюда, описание соответствующего переживания носит у большинства авторов вышеуказанного опыта крайне субъективный характер, поскольку тут речь идет не только о синестезии сенсорных реакций, но и о своеобразной синлогике речевых единиц.
«Сама умственная операция выделения объекта из бесконечной объективности, его детализация и классификация по субстанциальным категориям, невозможна без изначально заданной интуиции некоторого «единства», которое, по аналогии с синестезией (единство ощущений), можно охарактеризовать как «синлогику» (единство представлений), она же – чистая «идея» Платона или примордиальный «логос» Иоанна Богослова».
В.Видеманн.Тайн
[700x440]а черного мурти
В качестве примера переживания единого поля опишем наш собственный опыт, имевший место в горах Западного Памира. Однажды я отправился в паломничество на один из мазаров (могила святого) в районе верховий реки Обимазар. Сюда я пришел вместе с группой паломников, преодолев пешком, по горной тропе вдоль русла стремительного потока, около двух десятков километров. Помолившись, они ушли назад, а я решил остаться на этом месте на несколько дней, тем более, что около мазара был устроен паломниками склад с припасами, теплыми одеялами и даже полностью заряженной керосиновой лампой.
Обычно, в период летнего сезона, паломники приходили сюда чуть ли не каждый день, но в тот раз, километрах в двадцати от мазара, сель снес автомобильный мост, и таким образом вся территория выше по реке оказалась полностью отрезанной от мира. Я тогда этого еще не знал, а просто удивлялся, что после группы бабаев, с которыми я сюда пришел, больше никто на мазаре так и не появился. Таким образом я оказался на несколько недель в полном одиночестве, в приятном высокогорном ландшафте, рядом с могилой известного во всем регионе святого, с палаткой, запасами еды и керосина.
Это было у меня далеко не первое путешествие в горы, и я давно заметил, как моя психика реагирует на пребывание в режиме относительной изоляции от цивилизации и активного человеческого присутствия. Сначала, в течение первых четырех-пяти дней я начинаю видеть очень интенсивные и яркие сны, как будто открывается некий внутренний шлюз. Но я давно смекнул, что это просто психика «сливает» накопившуюся в мозгах энергию впечатлений, которую мы не замечаем в состоянии обычного экзистенциального стресса в привычной среде, но которая становится видимой в ситуации изоляции и отсутствия ежедневных поступлений новых «активных» впечатлений из окружающей среды.
Наконец, на пятый-шестой день сны становятся более спокойными, но и более глубокими. Начинает меняться сама природа сновидений, их содержание становится все более символическим и абстрактным, менее бытовым и связанным с моей внешней личностью состояния бодрствования (эго). Напротив, даже после пробуждения усиливается присутствие субъектности сновидений (авто) как своеобразного фона. Это можно также расценить как смещение порога бодрствования в сторону сновидений, сам мир вокруг обретает характер не совсем реальный.
И вот, приблизительно на пятый-шестой день своего пребывания около мазара, я вдруг услышал, как где-то на расстоянии очень тихо играет какая-то спокойная музыка, что-то типа органной оратории. Я, конечно, сразу же подумал, что это идут какие-то люди, включившие радио: то ли паломники, то ли геологи или альпинисты, тоже ходившие по этим горам, откуда было рукой подать до пика Коммунизма (сегодня это пик Сомони)