Рассмотрим подробнее эти два толкования спора.
Спор как война: полемос
Итак, участвующие в споре/суде ясновидцы претендуют на то, что их представление является истинным. Каждый из них изрекает своё представление в виде мнения и водружает его на общее рассмотрение в центр круга (предположим, что судящиеся расположены кругом). Центр круга как пьедестал, куда водружается выстроенное речью изваяние образа истины. Поскольку пьедестал один, а изваяний много, то каждое из них подвергается жесткой критике. И вот несовершенные изваяния порушены путём анализа/расчленения и остаётся только одно, которое и признаётся истинным. Такое изваяние/изображение истины становиться господствующим, а его создатель обретает признание современников и, возможно, потомков как наимудрейший из смертных.
Метафизика как начало философской техники
Данный цикл лекций задумывался для того, чтобы облегчить понимание того, что мы обозначили туманным словосочетанием «симургетика встречи». Я, вопреки заведённому обычаю, не буду начинать с разъяснения значения данного словосочетания, а постараюсь в ближайшем будущем последовательно развернуть некоторые идеи, которые, если получиться, необходимо выведут нас к пониманию того, что может быть само собой названо «симургетикой встречи».
Я бы сегодня хотел начать с прояснения того, как мы осуществляем мышление. Или можно выразить эту задачу в виде вопроса: что мы делаем, когда говорим, что мыслим?
Мы можем иметь или демократию, или огромное состояние сосредоточенное в руках нескольких человек, но мы не можем иметь и то и другое вместе.
(из фильма Zeit Geist. Addendum, "Дух Времени. Приложение")
Луис Брендиес
Верховный судья, США
Не важно откуда Вы берете - важно КУДА...
Жан-Люк Годар (кинорежиссер)
В своей известной статье «Царство Божие и Царство кесаря» в эмигрантском журнале «Путь» за 1925 год (№1, сентябрь) Н. А. Бердяев пытается соотнести феномены Церкви Христа как Царства Божьего и государства как царства «мира сего» на основании небезызвестной Евангельской максимы. Здесь он опирается на «бергсоновскую» концептуальную оппозицию динамичного и статичного. Под «царством Божьим» Бердяев понимает Церковь Христову, имеющую свою собственную основу, независимую от «мира сего», и живущую по законам духовного бытия. «Царством Кесаря» есть обозначение царства этого мира, олицетворяющее его греховный порядок. Христианство – динамично и имеет свою историческую судьбу, но всегда существует великий соблазн в идентификации христианства с конкретным «царством Кесаря». Христианство – не революционно ни в социальном, ни в политическом смыслах. Не имеет оно и каких-либо внутренних связей с империализмом. Ведь эти явления связаны с миром «посюстороннего». Имперская власть не имеет самостоятельного христианского, новозаветного происхождения и получена по наследству миром христианским от мира древнего – языческого, так как христианство не анархично и «признает миссию власти в греховном человечестве». Ведь некогда во времена первых мучеников христианство было эсхатологично и не существовало идеала христианского государства. Царство «века сего» считалось преходящим, а лица первохристиан были устремлены на близкое пришествие («парусия») Христа, Который и установит «Царство Божье» в грядущем. Но когда надежда на близкий приход Спасителя стала угасать, христианству пришлось жить и действовать в истории. В первые три века собственного существования христианство было враждебным «стихиям мира сего». Оно действовало как сила внутренне преображающая их. Но со времен Константина Великого мы сталкиваемся с первой идеей «христианского государства», с зарождением модели христианской теократии. Это было неизбежным моментом в исторической судьбе христианства. Стал господствующим взгляд относительно вечности и сакральности христианской теократии; теперь Царство Божье и Царство Кесаря тесно переплелись в истории. Но никакое самодержавие не живет голым насилием; оно всегда держалось за свое существование через веру народа в священность данной власти. Без священной легитимации монархия превращается в жестокую тиранию и, в конечном счете, сама собой разрушается. Историческая плоть государства символизирует духовную жизнь народов. Но в силу своей условности и относительности эта символика часто меняется, выражая трансформации в духовной жизни народа. Секуляризация Нового Времени – правдивое внешнее выражение духовных изменений человечества. Секуляризация – лишь показатель исторической неудачи всех теократий. Все теократии носили условный, следовательно, преходящий характер. Они были построены на принципе ограниченного насилия, не центрируясь на главном принципе свободы личности. Христианское государство оставалось природным, языческим, не преображенным, хотя и облеченным в символы «священного», артикулирующим типично религиозные идеи.Место христианства в современном Бердяеву мире определится духовным содержанием жизни, а не внешними политическими формами. Русское Православие на грани катастрофы и присутствует при ликвидации постконстантиновского периода христианской истории. Эпоха христианской легитимации государственной власти, связанная с некоторой неискренностью, закончилась. Теперь христианство проигрывает в количестве, но может выиграть в качестве. Постулируется окончание эпохи смешанного состояния и кажущегося нейтралитета. В последний час истории христиане должны отказаться от символического осуществления христианства в жизни и перейти к реальному его осуществлению. Условными знаками уже невозможно довольствоваться. «Онтологическая искренность и правдивость должны быть нашим пафосом». В христианстве всегда присутствует, пусть ныне и подспудно, эсхатологическое упование, «в нем не может прейти искание Царства Божьего». Бердяев сравнивает события 20 века с первыми веками христианства и находит здесь формальные сходства, хотя и видит внутреннюю усложненность нашей эпохи. Для него Царство Божье не реализуемо в нашей исторической плоти и не имеет внешне зримых признаков, не может быть создано посредством исторической эволюции или быть укрепленной неким охранением. К Царству Божьему неприменимы никакие категории, взятые из царства Кесаря. Для Бердяева третий период христианства будет стоять под знаком религиозной борьбы. Христианство должно окончательно отказаться от внешней государственной помощи, но накапливать и развивать собственную творческую энергию. Третий период христианской истории может принести окончательное освобождение христианства от соблазнов языческого империализма, от утопической мечты о вселенской власти папы или царя, от идеи количественного универсализма. При всей социальной ориентированности философской мысли и симпатии к социал-демократическим взглядам Бердяев окончательно развенчал идею христианского государства.
Женщина была создана Аллахом из ребра Адама:
- Не из ноги, чтобы быть униженной...
- Не из головы, чтобы превосходить, а из бока, чтобы быть рядом с мужем, быть равной ему...
- Из под руки, чтобы быть защищенной и со стороны сердца, чтобы быть любимой!
(прочел на одном из исламских сайтов на которые заходила моя жена)
Реклама всегда оставалась дуальной «хреновиной». Она по-фрейдистски вызывала к себе амбивалентные: искреннюю ненависть и странную младенческую привязанность, была завлекающим знанием «мира» о вещах и сама собой представляла товар, ассоциирующийся даже с культурной ценностью. И сейчас она все более стремится стать единственно «семейной реликвией», «отеческим наследством», то есть первоначальное назначение рекламы, скрытно вынуждающее нас разродиться покупкой с метой определенного бренда, здесь, как не удивительно, нейтрализуется. Да, некогда однозначные ощущения симпатии и неприязни скрадываются в «божественности рекламного универсума»: вся маркетинговая стратегия эмансипирована до критической сентенции «все позволено, что работает» (кстати, весьма адекватный современности парафраз слов ап. Павла о «дозволенности» и «пользе»). Поэтому реклама, расслабившись, изощряется по возможности: развоплощает, разубеждает, вызывает приступы отвращения, короче, созидает тошнотворную обстановку, да и противодействовать ей – нет сил. Искреннее сопротивление ведет только к еще более уязвляющему порабощению. Ее сказочная мощь, интенсификация мифотворчества, вовлекает людские души в новейшую, свежее сфабрикованную легенду, в которую мы по причине взросления натуры не верим, но любуемся, лелеем, дорожим ей. Да и как можно относиться к той предельно эстетской заботливости, эманирующей с поверхностей экранов, мониторов, баннеров. Здесь красиво, правильно, разумно, идеально, без изъяна; какие к черту вещи! Нет, от последних, конечно, отказываться не стали. Но посудите сами насколько градус «индивидуальности товаров» повысился при мутировании рекламы. Вещь – теперь не тот очеловеченный инструмент для сугубого применения; такое определение чересчур отдает грубой архаикой. Зачем нужен предмет, который не способен заинтересовать, завлечь, заинтриговать. Необходим товар как мифологический персонаж, нацеленный на вас, любящий вас, заботящийся о вас, в конечном счете, вступающий с вами в коммуникацию. Только в окружении этой «фэнтезийной» заботы в эпоху распоясавшегося «качества» вы почувствуете себя человеком, фигурой, личностью. Реклама и весь сегмент «Public relations» своей откровенной и показной заботливостью как бы вбирают в себя наши горести и тревоги, а мы, как благодарные пациенты, в ответ включаемся общество ценников и прилавков. К тому рекламный дискурс становится общественным благом, самым демократичным продуктом, получаемым «в дар» и доступным для всех. Еще недавно европейцы дохли с голоду, а теперь каждый мещанин способен «разделить» услады «красивой» жизни – эдакая издевательская интерпретация старого милосердия, наш теперешний ответ на ваши «хлеба и рыбу на 5000». Мифотворческое знание о товаре проникло в пористую структуру социума, поэтому нелепо обжаться на то, коммерческие отношения постепенно превращаются в замену личностных. Реклама – симптом возможной покупательской способности. Я могу обладать или нет данной вещью, но я «живу и дышу» этой «потенцией». Предыдущие горько-игривые значения «импотент» нужно отмести как не столь глобальный в сравнении с «неспособностью приобрести, купить». Реклама как верный отражатель общества, конформна в своей глубине. Каждый ее кадр, тщательно маскируя реальные процессы, наушничает нам: «Общество всецело приспосабливается к вам, включайтесь же и сами в него», – но эта взаимность, конечно, с подвохом, как речи президентов. «Продать душу за бесплодные обещания», - об этом не мечтал даже князь тьмы. К вам приспосабливается чистейший предмет воображения, вы же взамен приспосабливаетесь ко вполне реальному неприглядному общественному строю. Здесь открывается огромная политическая роль распространения рекламы: они, по сути, приходит на смену старинным моральным идеологиям. О безболезненном контроле, мягких технологиях прессования много говорили франкфуртцы: потребитель включается в социум и воспринимает его нормы уже посредством жеста потребления, с помощью покупки и продажи. Имеешь амбиции прослыть нонконформистом – вперед в леса (да, конечно, можно и главные финансовые здания подорвать, но выглядит это чрезмерно по-книжному). В чащобах анти-цивилизации занятно и полезно подискутировать о свободе воли и необходимости, потому как «в миру» community предъявляет возможность одной-единственной свободы, ни капельки ни завязанной с дорогими сердцу проблемами. «Свободой быть самим собой» становится произвольный выбор и обладание промышленными изделиями. «Свобода проецирования желаний на вещи», - здесь на хрен совершенно не важно, кто (или что) свободу мотивирует или энергетически подкрепляет, главное – вещи. Здесь и заключается мораль эпохи, нравственность цивилизации, ответственность порядочного индивида. Потребительская свобода в принципе безобидна, правда, она невольно истребляет в человеке творческие способности в отношении построения нового общества, делает закрепощенным в своей приспособленности. В то же время реклама подавляет, изображая мир, расположенный, дескать, у ног индивида;
Что бы там ни говорили о конфликте поколений, но особая связь, существующая между матерью и ребенком, остается на всю жизнь, и не важно, что судьба разметала их по планете, - эта тонкая нить вибрирует на пыльных перекрестках и трепещет от каждого переживания, от каждого вздоха родного человека.
Борис Кригер "Южные кресты"
Быть матерью - это постоянно жить в центре урагана.
Сидни Шелдон "Мельницы богов"
Денег не хватает всем, но богатым не хватает гораздо больше.
Михаил Мамчич
.
мысль изреченная есть ложь
от многого - несет частицу...
но это и не повод злиться
так ближе к истине придешь...
Ю.К.
.
Наше бытие испепеляется легко и незаметно, как китайская палочка, курящаяся сама собой до полного своего затухания.
Тарелка пельменей – самый неустойчивый объект во Вселенной.
Отказавшись от самореализации, мы уподобляемся автомобилю, который потребляет горючее, простаивая в гараже и отравляя окружающих выхлопными газами.
Это цитата сообщения E-psy Оригинальное сообщение
Бруно занимался философией. В своих произведениях Бруно обращался к имени Гермеса Трисмегиста. Большое влияние на Бруно имело учение Коперника и заново открытые в результате переводов, осуществлённых Марсилио Фичино, идеи Платона. Среди других влияний можно упомянуть Фому Аквинского, Аверроэса, Дунса Скота и Николая Кузанского. В философии Бруно идеи неоплатонизма (в особенности представления о едином начале и мировой душе как движущем принципе Вселенной, которые привели Бруно к гилозоизму) перекрещивались с сильным влиянием воззрений античных материалистов и пифагорейцев. У Николая Кузанского Бруно почерпнул идею «отрицательной теологии», исходящей из невозможности положительного определения Бога. Это дало ему возможность противопоставить схоластическому аристотелизму свою пантеистическую натурфилософию. Бруно считал, что целью философии является познание не сверхприродного Бога, а природы, являющейся «богом в вещах».
Основной единицей бытия является монада, в деятельности которой сливаются телесное и духовное, объект и субъект. Высшая субстанция есть «монада монад», или Бог; как целое она проявляется во всём единичном — «всё во всём». Эти идеи Бруно оказали большое влияние на развитие философии Нового времени: идея единой субстанции в её отношении к единичным вещам разрабатывалась Спинозой, идея монады — Лейбницем, идея единства сущего и «совпадения противоположностей» — в диалектике Шеллинга и Гегеля. Таким образом, философия Бруно явилась переходным звеном от средневековых философских систем к философским концепциям Нового времени.
Подобно Раймунду Луллию, Бруно был знатоком искусства памяти. Он написал книги по мнемонической технике «О тенях идей» (1584) и «Песнь Цирцеи», которые, по мнению исследователей творчества Бруно, восходит своими корнями к герметизму.
Развивая гелиоцентрическую теорию Коперника, Бруно высказывал идеи о бесконечности природы и бесконечном множестве миров Вселенной, утверждал физическую однородность мира (учение о 5 элементах, из которых состоят все тела, — земля, вода, огонь, воздух и эфир).
В космологии Бруно вслед за Николаем Кузанским высказывал ряд догадок, опередивших эпоху и обоснованных лишь последующими астрономическими открытиями: о бесконечности Вселенной, о том, что звёзды — это далёкие солнца, о существовании неизвестных в его время планет в пределах нашей Солнечной системы, о том, что во Вселенной существует бесчисленное количество тел, подобных нашему Солнцу. Бруно отвергал средневековые представления о противоположности между Землей и небом и говорил об обитаемости других миров.
Как поэт Бруно принадлежал к противникам литературного гуманизма. В своих художественных произведениях — антиклерикальной сатирической поэме «Ноев ковчег», философских сонетах, комедии «Подсвечник» (1582, русский перевод 1940) — Бруно порывает с канонами «учёной комедии» и создаёт свободную драматическую форму, позволяющую реалистически изобразить быт и нравы неаполитанской улицы. Бруно высмеивает педантизм и суеверие, с едким сарказмом обрушивается на тупой и лицемерный аморализм, который принесла с собой католическая реакция.
Филиппо Бруно родился в семье солдата Джованни Бруно в местечке Нола близ Неаполя в 1548 году. В 11 лет его привезли в Неаполь изучать литературу, логику и диалектику. В 15 лет в 1563 он поступил в местный монастырь Святого Доминика. Здесь в 1565 он стал монахом и получил имя Джордано. Вскоре за сомнения относительно пресуществления и непорочного зачатия Девы Марии он навлёк на себя подозрения. Начальству пришлось начать расследование его деятельности. Не дожидаясь результатов, Бруно бежал в Рим, но, посчитав это место недостаточно безопасным, двинулся на север Италии. Здесь он стал зарабатывать на жизнь преподаванием, не задерживаясь подолгу на одном месте. С этих пор он скитался по Европе. Во Франции на Бруно обратил внимание присутствовавший на одной из его лекций король Генрих III Французский, на которого произвели впечатление знания и память Бруно. Он пригласил Бруно ко двору и предоставил ему несколько лет (до 1583) спокойствия и безопасности, а позднее дал рекомендательные письма для поездки в Англию.
Сначала 35-летний философ жил в Лондоне, затем в Оксфорде, но после ссоры с местными профессорами опять перебрался в Лондон, где издал ряд трудов, среди которых один из главных — «О бесконечности вселенной и мирах» (1584). Несмотря на покровительство высшей власти Англии, уже через два года, в 1585 он вынужден был фактически сбежать во Францию, затем в Германию, где ему тоже было вскоре запрещено читать лекции.
Бруно обладал удивительным талантом наживать себе врагов. Он отказывался от любой традиции, которую не воспринимал его разум, и прямо заявлял спорящим с ним, что они
Это цитата сообщения Ленивый_Консерватор Оригинальное сообщение
США предерекают распад России:им мечтать не вредно, но нам все же стоит задуматься
России предсказано умереть
http://mk.ru/blogs/MK/2009/02/25/society/396470/
В ЦРУ просчитали: наша страна развалится на несколько государств
Автор фото: ГЕННАДИЙ ЧЕРКАСОВЧем глубже кризис внедряется в нашу повседневщину, тем отчетливее понимаешь, что вслед за ним должно произойти что-то еще более ужасное. Нет, речь не о падении жизненного стандарта — тут как раз все равно, на “уровень” давно никто не надеется.
Не только американские, но и некоторые отечественные эксперты считают, что песенка России спета, что рано или поздно — к 2015, 2030 или 2050 году она развалится на 6—8 самостоятельных государств со своими валютами, дипломатами и бюджетами.
Питеру отводится почетная роль столицы северо-западной части России, еще не утратившей способности интегрироваться в западное сообщество. Не зря же Петр I именно тут прорубил окно в Европу.
Остальным территориям, по сценарию американских спецслужб, повезет меньше: если не прямо, то косвенно уже очень скоро они попадут под влияние соседних государств. На нашем Дальнем Востоке бал будут править Китай и Япония, Камчатка, Чукотка и Сибирь “лягут” под США. Свои образования получат поволжские регионы и Северный Кавказ…
Собственно, ничего удивительного в таком перекраивании карты для нас нет. В 90-е годы прошлого столетия свердловский губернатор Эдуард Россель от безысходности вынашивал планы создания Уральской республики, жители пограничного Ивангорода ходили по домам и собирали подписи, чтобы войти в состав Эстонии, а юг России тоже бурлил — там мечтали о казацкой республике.
Тогда страна удержалась, хотя федеральные правила игры с тех пор изменились не сильно. По-прежнему все финансовые ресурсы стягиваются в центр, оттуда же и определяется, какому субъекту и как развиваться. Мягко говоря, не всем региональным элитам это нравится.
И при известном раскладе — затяжной кризис, социальная напряженность — сепаратистские устремления могут превратиться в снежную лавину. Враг не дремлет. Например, Балтийская республиканская партия в Калининграде ратует за выход из состава РФ. Временами в обществе вспыхивает дискуссия на тему: не пора ли восстановить историческую справедливость и вернуть Калининград-Кенигсберг Германии?
Нет сомнения, что под такой развеселый проект развала “шестой части света” найдутся и деньги, и властные чиновники, которые их очень любят. А там — Дальневосточное княжество, Уральское…
Реально? Как заявил однажды Борис Грызлов, сегодня угроза развала России гораздо меньше, чем была на рубеже 2000 года. Однако западные спецслужбы в рассекреченном докладе ЦРУ “Глобальные тенденции-2015” и некоторые отечественные ученые иного мнения. Уже почти 20 лет Россия вырабатывает уникальный по своей природе “механизм самопроизводящейся бедности” (термин академика Львова), когда богатые богатеют, а бедные беднеют, экономика умирает. Когда-нибудь эта гремучая смесь рванет — мало не покажется.
В конечном итоге в советские годы прошлого столетия тоже не верилось подобным прогнозам — но касательно СССР. Как говорится, состоялось — как только в магазинах опустели полки.
* * *
Причин предрекаемого развала нашей Родины-матери у западных экспертов несколько, одна из главных — демография. Хочется нам этого или не хочется, но и при увеличении рождаемости и при усилении миграции соплеменников из стран СНГ население страны будет убывать, к 2050 г. оно не превысит 100 млн. человек. Россия для нас самих станет слишком большой.
И даже при оптимистическом сценарии (если возродится промышленность, заводы и фабрики) производство товаров нам будет обходиться дороже, чем в странах компактного проживания. Это экономический закон, и против него не попрешь, о конкурентоспособности продукции лучше забыть.
Теперь что касается самой экономики. Збигневу Бжезинскому приписывают слова, которые вполне могут принадлежать этому “ястребу”: “В XXI веке США будет развиваться против России, за счет России и на обломках России”. Западные политики, в частности бывший госсекретарь США Мадлен Олбрайт, уже открыто заявляют, что необустроенная Сибирь с ее нефтью, газом и бездорожьем является достоянием всего мирового сообщества. Что Северный морской путь — тоже не Россия, поскольку она (мы) не в состоянии его оборудовать портами, пристанями и причалами. А деловой мир в результате этого теряет экономическую выгоду, в Тихий океан из Атлантического попадает не через Северный Ледовитый, а через Суэцкий или Панамский каналы. В общем, в Ригу через Горловку — и все по той причине, что Москва не поспевает за мировым прогрессом, тормозит, и с этим пора кончать.
Звучит все это кощунственно, диковато. Как так, взять и прибрать к рукам? Но вспомним Карла Маркса: нет той силы, которая остановит капиталиста в погоне за прибавочной стоимостью. Не остановилась же Америка перед ковровыми бомбардировками территории
Пигмалион изваял Галатею вовсе не для того, чтобы она стирала ему носки.
Борис Кригер
Жизнь напоминает кабак. Засидевшимся посетителям не хочется уходить.
Преподавание - попытка делать деньги на невежестве студентов. Наука - попытка делать деньги на невежестве политиков. Политика - попытка делать деньги на невежестве народных масс. Бизнес - попытка просто делать деньги и не попасть при этом в тюрьму.
Всякий имеет право мечтать, но не вправе навязывать свои мечты другим.
Борис Кригер