Моя свеча, бросая тусклый свет
в твой новый мир осветит бездорожье.
А тень моя, перекрывая след,
там, за спиной, уходит в царство Божье.
И где б ни лег твой путь: в лесах, меж туч
— везде живой огонь тебя окликнет.
Чем дальше ты уйдешь — тем дальше луч,
тем дальше луч и тень твоя проникнет
Пусть далека, пусть даже не видна,
пусть изменив — назло стихам-приметам, —
но будешь ты всегда озарена
пусть слабым, но неповторимым светом
Пусть гаснет пламя! Пусть смертельный сон
огонь предпочитает запустенью.
Но новый мир твой будет потрясен
лицом во тьме и лучезарной тенью.
до 1 мая 1965
Играл скрипач в осеннем сквере, я тихо слушал и стоял.
Я был один — по крайней мере, я никого не замечал.
Я плакал, и дрожали руки, с пространством переплетены.
И пусть я знал, что лгали звуки, но я боялся тишины.
Ирина Емельянова, дочь Ольги Ивинской, вспоминала о том, как Борис Пастернак страдал от травли, организованной после публикации за границей “Доктора Живаго”.
«Одна сцена, разыгравшаяся вечером в переделкинской конторе, до сих пор не идёт у меня из головы. Режим дня был для Бориса Леонидовича почти ритуалом. И по этому ритуалу полагалось перед сном, часов в девять, звонить из переделкинской конторы в город. Заранее составлялся список обзваниваемых, рядом с именем указывалась цель звонка — устные ответы на письма, распоряжения по поводу романа и т.д. Но он был уже «вне закона», обвиняемым, приговор которому ещё не произнесён, но ожидается с часу на час, и неизвестно ещё, каков он будет. Поэтому эти вечерние звонки стали для Бориса Леонидовича мучением — он боялся услышать грубость, ожидая её даже от так называемых друзей, и, сознавая, что это мучительно для него, — всё-таки звонил.
Помню, мы с мамой проводили его до крыльца конторы, он вошёл в обычно пустовавшее вечером помещение с листком бумаги, на котором были записаны телефоны. Дверь в контору осталась полуоткрытой. Мы ждали его и о чём-то переговаривались, как вдруг услышали громкий плач, почти рыдания. Вбежав в контору, увидели, что Борис Леонидович не может из-за прорвавшихся рыданий продолжать разговор по телефону. Так и не справившись с собой, он положил трубку.
Оказалось, он звонил Лиле Брик, и та, как только услышала его голос, отозвалась так взволнованно и внезапно, как будто всё время ждала его звонка: «Боря, дорогой мой, что же это происходит?»
И понятно, что он, выдерживавший грязные оскорбления, на это встревоженное сочувствие не мог не отозваться слезами».

Ты так похожа на цветок,
Подарок из далеких стран.
Ты наступаешь на песок,
И след смывает океан.
Идешь одна куда-то вдаль,
Навстречу утренней заре.
Пусть ветром унесет печаль,
Она должна в лучах сгореть.
Ты ловишь бабочек в саду,
И отпускаешь в небеса...
А знаешь, я к тебе приду,
Как утром солнечным роса...
Я опущусь в твою ладонь
Пером жар-птицы с высоты,
Не погаси любви огонь,
Я буду вечно там, где ты.
Дыханьем ветра с берегов
Сотру печаль с твоих ресниц,
И из дворца из облаков
Я выпущу волшебных птиц.
Пусть между нами целый мир,
В дороге дней не сосчитать.
Все ближе звуки райских лир,
Нам нужно только подождать.
Аня-Юнона

Европейские размеры: 34/36 (38/40) 42/44.
Российские размеры: 40/42 (44/46) 48/50.
Для вязания нам потребуется 150 (150) 175 г кремовой (цвет № 7) пряжи LANA GROSSA "Cashmere Garzato": 48% кашемир, 34% хлопок, 18% натуральная шерсть; 170 м/25 г.
Спицы № 4 или 4,5. А также круговые спицы № 4 или 4,5.