Маяковский в "серебряном веке" - особняком. Никакого "серебра" в палитре, разве что дензнаки, да один раз - портсигар, символ превосходства человеческого дела над необработанной природой. Слова "чернь" Маяковский не любит. Любит: "пролетариат", "крестьянство", "смычку". Цветопись скупа, как ни странно для живописца: в основном красный (знамена), реже синий (небосвод, океан). Без полутонов.
С другими великими поэтами Серебряного века Маяковского объединяет только век: время, когда мир распадается, и его можно удержать страшной ценой, равной самому миру.
Экспозиция трагедии - зияние на месте центра. "Я дедом - казак, другим - сичевик, а по рожденью - грузин".
Как у всех его сверстников, интерес к современности - с момента Японской войны. У него - следующим образом: грузины начинают вешать прокламации - казаки начинают вешать грузин. "Мои товарищи - грузины... Я СТАЛ НЕНАВИДЕТЬ КАЗАКОВ."
Формула самоопределения - момент начала ненависти. Заполнение вакуума. Вексель для сведения счетов.
Экзамен в кутаисскую гимназию. Священник: "что такое око?" - "Три фунта" (так по-грузински). Чуть не завалили! "ВОЗНЕНАВИДЕЛ СРАЗУ - все древнее, все Церковное и все славянское..."
Пару лет спустя - уже в Москве - голодуха: начинает подрабатывать. Расписывает пасхальные яйца. В кустарном магазине на Неглинной берут по 10 копеек штука. "С ТЕХ ПОР БЕСКОНЕЧНО НЕНАВИЖУ... русский стиль и кустарщину".
А если бы брали по рублю? Или: если бы священник не спросил про око? Все равно возненавидел бы? Сама эта зависимость от обиды выдает изначальную обделенность. Ненависть к России и к "русскому" - словно бы упрек судьбе за отсутствие. За то, что России - нет. Раннее воспоминание: "Снижаются горы к северу. На севере разрыв. Мечталосъ - это Россия. Тянуло туда невероятнейше".
Тянет - а нету. Мечтается - а не возьмешь. На месте России - разрыв, зияние, пустота. За отсутствие и мстит ей. Самой жизни мстит - за невменяемость. За отсутствие смысла, средоточия, центра.С отрочества помнит: объяснять, откуда хаос, и утверждать, что такое центр, лучше всех умеют социалисты. Поэтому Поэзия (поиск Смысла) изначально сливается с Революцией. "Принимать или не принимать? Такого вопроса не было. Моя революция. Пошел в Смольный. Работал. Все, что приходилось".
Что же приходилось?
"Начали заседать..."
Далеко ли до "Прозаседавшихся"?
Так где Смысл, а где - Революция? А это одно и то же, как бы в разных жанрах. Есть будни, проза, текучка, граничащая с хаосом. Партия метет все это железной метлой. И есть Поэзия, делающая то же самое. В Поэзию Маяковский вступает как в партию. В Поэзии можно "смазать карту будня". В ней можно проклинать хаос, упиваясь ненавистью к нему.
Начало Маяковского - проклятья тому миру, в котором он появился на свет среди враждующих грузин и казаков, вдали от России, от Смысла, от Бога.
Запальчивое его богоборчество - никакая не борьба с Вседержителем, а скорее примеривание к Его месту - перебор фальшивых претендентов, прикрытый панибратством. Похлопывать "бога" по плечу: "Послушайте, господин бог! Как вам не скушно?..", пугать его, делая вид, что достаешь из-за голенища сапожный ножик, - это не богоборчество. Это нервная игра не находящей себе места души. Это лихое кружение около священного места, пустого и страшного. И плакатное водружение самого себя на небесный престол - вовсе не самовозвеличивание. Это шутовская самореклама, выворачивающая в абсурд любые претензии и тем самым подтверждающая неприкосновенность Места. Поэтому с вознесшимся в "бездну" Маяковским ангелы беседуют в таком стиле; "Ну, как вам, Владимир Владимирович, нравится бездна?..." - "Прелестная бездна. Бездна - восторг!" (При социализме "бездна", не ломая ритма, перестроится в "ванну"). Вышеописанный "Владимир Владимирович" - столько же новый Христос, "нюхающий незабудки", сколько и новый Нерон, "пьяным глазом обволакивающий цирк". И на цепочке у него - Наполеон вместо
Прохожу ночной деревней,
В тёмных избах нет огня,
Явью сказочною, древней
Потянуло на меня.
В настоящем разуверясь,
Стародавних полон сил,
Распахнул я лихо ферязь,
Шапку-соболь заломил.
Свистнул, хлопнул у дороги
В удалецкую ладонь,
И, как вихорь, звонконогий
Подо мною взвился конь.
Прискакал. Дубровным зверем
Конь храпит, копытом бьёт, –
Предо мной узорный терем,
Нет дозора у ворот.
Привязал гнедого к тыну;
Будет лихо али прок,
Пояс шёлковый закину
На точёный шеломок.
Скрипнет крашеная ставня...
"Что, разлапушка, – не спишь?
Неспроста повесу-парня
Знают Кама и Иртыш!
Наши хаживали струги
До Хвалынщины подчас, –
Не иссякнут у подруги
Бирюза и канифас…"
Прояснилися избёнки,
Речка в утреннем дыму.
Гусли-морок, всхлипнув звонко,
Искрой канули во тьму.
Но в душе, как хмель, струится
Вещих звуков серебро –
Отлетевшей жаро-птицы
Самоцветное перо.
1912
Из логова змиева
Из логова змиева,
Из города Киева,
Я взял не жену, а колдунью.
А думал – забавницу,
Гадал – своенравницу,
Весёлую птицу-певунью.
Покликаешь – морщится,
Обнимешь – топорщится,
А выйдет луна – затомится,
И смотрит, и стонет,
Здравствуйте! Накануне рождества решила с вами поделится одной методикой: www.dreamlight.ru/site/node/675. Может быть кто-нибудь пробовал? Я собралась сегодня ночью экспериментировать, т.к. с ОСами совсем туго в последнее время.
Иван Бунин
На дальнем севере
Так небо низко и уныло,
Так сумрачно вдали,
Как будто время здесь застыло,
Как будто край земли.
Густое чахлое полесье
Стоит среди болот,
А там – угрюмо в поднебесье
Уходит сумрак вод.
Уж ночь настала, но свинцовый
Дневной не меркнет свет.
Немая тишь в глуши сосновой,
Ни звука в море нет.
И звёзды тускло, недвижимо
Горят над головой,
Как будто их зажег незримо
Сам ангел гробовой.
1898
Константин Бальмонт
Высоты
Безмолвствуют высоты,
Застыли берега.
В безмерности дремоты
Нагорные снега.
Здесь были океаны,
Но где теперь волна?
Остались лишь туманы,
Величье, глубина.
Красивы и усталы,
В недвижности своей,
Не грезят больше скалы
О бешенстве морей.
Безжизненно, но стройно,
Лежат оплоты гор.
Печально и спокойно
Раскинулся простор.
Ни вздоха, ни движенья,
Ни ропота, ни слов.
Безгласное внушенье
Чарующих снегов.
Лишь мгла долин курится,
Как жертвы бледный дым.
Но этой мгле не слиться
С тем царством снеговым.
Здесь кончили стремленья
Стремительность свою.< br> И я как привиденье
Над пропастью стою.
Я стыну, цепенею,
Но всё светлей мой взор.
Всем сердцем я лелею
Неизреченность гор.
Декаданс | |
— обозначение кризисных явлений в европейской эстетике, литературе и искусстве конца XIX - начала XX в. Термин возник в 1886 году в кругу французских поэтов-символистов (Рембо, Верлен). В начале XX в. декаданс связывают и с другими нереалистическими течениями - футуризмом, акмеизмом, экспрессионизмом, имажинизмом. Его влияние сказывается в творчестве некоторых реалистов. Названные направления отличаются друг от друга и содержанием, и формальными исканиями; многие декаденты субъективно ощущали себя бунтарями (футуристы). В целом декаданс отражает трагическую отчужденность человека в условиях буржуазного общества, уже приближавшегося к катаклизмам первой мировой войны. Нередко декадансу сопутствуют показной разрыв с традициями мировой культуры, разочарование в ценностях старого мира и попытки обрести новые духовные ориентиры. |
Нет, я не выплакала их.
Они внутри скипелись сами.
И все проходит пред глазами
Давно без них, всегда без них.
Без них меня томит и душит
Обиды и разлуки боль.
Проникла в кровь - трезвит и сушит
Их всесжирающая соль.
Но мнится мне: в сорок четвертом,
И не в июня ль первый день,
Как на шелку возникла стертом
Твоя страдальческая тень.
Еще на всем печать лежала
Великих бед, недавних гроз,-
И я свой город увидала
Сквозь радугу последних слез.
(31 мая 1946, Фонтанный Дом)
не знаю почему мне снятся кошмары...
раньше я думала потому что в жизне всё хреново...,
но сейчас всё хорошо....,
а умершая 2 года назад бабушка по прежднему снится почти каждую ночь...
умершие родственники, соседи и просто визуально знакомые люди, чья смерть меня совершенно не касается и о ком я не думаю...
что все они хотят от меня?
мне не понятно...
я давно уже привыкла к этим снам, они больше не пугают меня, скорее раздражают...
мёртвые к мёртвым, живые к живым, помоему должно быть именно так...
но в моих снах все в месте...
причём если раньше во сне хватало одного покойника, то теперь они предпочитают сниться небольшой группой...
что им надо от меня?
они всегда молчат!
стоят смотрят мне в глаза, молчат, иногда улыбаются...
во сне я всегда спешу от них уйти, всегда уйти очень трудно и я опаздываю...., очень тороплюсь на какой то транспорт, но не успеваю...
в итоге и от них ухожу, и туда куда надо не прихожу....
зависаю в опустевшем чужом, пустом городе....
Кто нибудь, когда нибудь оказывался на яву, из вас, ночью в чужом городе без документов и копейки денег в кормане?
Я оказывалась..., не самое лучшее, что может случиться(((
в моих снах, всегда чужие дома, жужие города, чужие мертвецы...
только бабушка по которой я очень скучаю во снах родная, живая и улыбается, такая какая она была до болезни...
только после самой смерти она снилась мнек в кошмарах, в ужасном состоянии гнеения...
сейчас нет, сейчас она в снах имлая и добрая...
иногда я прихожу к ней в дом, там во сне, там всё как было в моём детстве...
на столах скатерти, она сидит на стуле в платочке..., улыбается...
что же они хотят? почему молчат?
одна умершая девушка предала мне записку, но я не смогла прочесть там были буквы, цифры..., она повесилась пол года назад, почему?, никто не знает, а в жизне я с ней не общалась...
устала я от таких снов, так хочется радости... света..., счастья...
один раз мне приснилось, что я умерла, я парила над людьми и была счастлива, было легко и хорошо, только родных было жаль...
как мне понять, что хотят мёртвые от меня?
И я такая добрая,
Влюблюсь — так присосусь.
Как ласковая кобра я,
Ласкаясь, обовьюсь
И опять сожму, сомну
Винт медлительно ввинчу,
Буду грызть, пока хочу.
Я верна — не обману.
Гиппиус
Углем круги начерчу,
Надушусь я серою,
К другу сердца подскачу
Сколопендрой серою.
Плоть усталую взбодрю,
Взвизгну драной кошкою,
Заползу тебе в ноздрю
Я сороконожкою.
Вся в мистической волшбе,
Знойным оком хлопая,
Буду ластиться к тебе,
Словно антилопа я.
Я свершений не терплю,
Я люблю — возможности.
Всех иглой своей колю
Без предосторожности.
Винт зеленый в глаз винчу
Под извив мелодии.
На себя сама строчу
Злейшие пародии...
Эрота выспренних и стремных крыльях на
От мирных пущ в волшбе мечты лечу далече.
Чувств пламных посреди горю, как купина,
С тобой — безликой алчу встречи.
Виюся в кольцах корч, желанием пронзен.
Змий, жду тебя, змею, одре на одиноком.
Струится нарда вонь и ладан смольн возжен,
Меня коснися змеиным боком!
Одре сем на позволь, прелестница, и впредь
Мне уст зной осязать и пышну персей внятность.
Пиит истомных «сред» воздам я мзду и Тредь-
Яковского стихом твою вспою приятность...
Не похож я на певца.
Я похож на кузнеца.
Я для кузницы рожден,
Я — силен!
Скиталец
Мне вместо головы дала природа молот,
Не сердце в грудь, а горн, не руки, а клещи.
В безумной роскоши тонул ваш гнусный город,
А я ел щи!..
К вам, трупы палые, прогнившие колосья,
Я вдруг упал, как гром, покрыв ваш совий визг.
И кузнеца девиз в поэзию принес я:
«Бей вдрызг!..»
Вампиры-богачи, удавы, змеи, жабы,
Вы пролетария затискали в норы!..
Отрыжка сатаны, как вас спихнуть пора бы
В Тартарары!!.
Ах, уста, целованные столькими,
Столькими другими устами,
Вы пронзаете стрелами горькими, —
Горькими стрелами, стами...
Кузмин. «Любовь этого лета»
Ах, любовь минувшего лета
За Нарвской заставой, ставой,
Ты волнуешь сердце поэта,
Уж увенчанного славой, авой.
Где кончался город-обманщик,
Жили банщики в старой бане.
Всех прекрасней был Федор банщик
Красотою ранней, анней.
Ах, горячее глаз сверканье,
Сладость губ мужских и усатых!
Ах, античное в руку сморканье,
Прелесть ног волосатых, сатых!..
Не сравнить всех радостей света
С Антиноя красой величавой!
Ах, любовь минувшего лета
За Нарвской заставой, ставой!..
...Томится пол, смеситься алчет с полом...
Вяч. Иванов.
Из книги «Любовь и смерть»
Томится пол, смеситься алчет с полом,
А потолок смущен, от злости бел,
Волнуется и свой клянет удел,
И сам мечтает о разврате голом.
О, пол, гори пожаром вожделенья,
Рисуй себе хоть Магометов рай,
Но похоти таи обнаруженья
И потолка не соблазняй!..
Свет от света оторвется,
В недра темные прольется,
И пробудится яйцо.
Хаос внуку улыбнется...
С. Городецкий. «Ярь»
Тучи в кучу взбаламучу,
Проскачу волчком качучу,
Треском рифм наполню свет.
Как звонки двуконных конок,
Стих мой тонок, ломок, звонок, —
Звону много, смыслу нет.
Я нашел под подворотней
Приболотный, приворотный
Легкой славы корешок...
Трех чертяк с лесных опушек,
Двух поповен, трех старушек
На Парнас я приволок.
Нет дня, чтоб я не думал о тебе,
Нет часа, чтоб тебя я не желал.
Проклятие невидящей судьбе,
Мудрец сказал, что мир постыдно мал.
Постыдно мал и тесен для мечты,
И все же ты далеко от меня.
О, боль моя! Желанна мне лишь ты,
Я жажду новой боли и огня!
Люблю тебя капризною мечтой,
Люблю тебя всей силою души,
Люблю тебя всей кровью молодой,
Люблю тебя, люблю тебя, спеши!
Хороша эта женщина в майском закате,
Шелковистые пряди волос в ветерке,
И горенье желанья в цветах, в аромате,
И далекая песня гребца на реке.
Хороша эта дикая вольная воля;
Протянулась рука, прикоснулась рука,
И сковала двоих - на мгновенье, не боле,-
Та минута любви, что продлится века.
(1921)
начинается он на ж\д вокзале города Пенза, куда я приехал после выпуска к своей девушке. Раннее утро, 5 часов утра. На у перрона стоит мой поезд. мы стоим около вагона и целуемся. я чувсвую запах её волос, они пахнут медом и пшеницей, чувствую вкус её губ... Вот я уже в вагоне. стою около окна, она смотрит мне в глаза. а я в её... такое ощущение буд-т погружаюсь в бездонный омут... На её глазах появляются слезы. а я едва сдерживаю свои.. В её глазах просьба: "Останься!!!". А я не могу, мне в домой, а потом в часть. Поезд тронулся, я не сдерживаю слёз... звоню... в ушах звенят её слова:"Я буду ждать!"...
Темнота...
Часть... едем на учения на Донгузкий полигон под Оренбургом... Оренбург... Война... Мой рапорт... Я доброволец... Аэродром 114 Берлинского транспортного авиаполка... Взлётка... ИЛ-76В... Грузимся.... Аэропорт "Северный" Чечня... Представляют взводу... Колонна идем на Цхинвал через Владикавказ... Кадор. ночь, виден горящий Цхинвали, видны черточки в ночном небе, которые оставляют за собой грузинские НУРСы(неуправляемые ракетные снаряды)... Северная окраина... Боевой Приказ на штурм командира батальона... Входим... Развалины... Воронки... Около дороги лежит труп женщины... Начинает светать... Разворачиваемся для перехода в атаку... "ОБОРОТЫ вашу мать!!!"... Выходим к улице Мирной... Грузинский солдат кидает гранату в окошко подвала... Не смотря на канонаду слышна длинная очередь. он падает... "Вперёд!!!"... В подвале трупы женщин. детей, стариков... Кровавые ошметки, стоны, чья-то оторванная кисть.. Санитару остаться. остальные вперед... Короткая перестрелка... Утро... Перегруппировка в районе мемориала борцов за независимость... Вперед!!!... Бежим через площадь интенационалистов... Танк... Не наш... Очередь из ТПК (танковый пулемёт калашникова)... Саню рвет буквально на части... Одновременно с этим в танк попадает ракета ПТУРа... Взрыв... Он окутывается дымом... Башня словно в замедленном кино подлетает метров на двадцать, одновременно с этим сносит с ног и оглушает взрывная волна... Вперед Ё"№; в рот!!!...
Темнота...
Дом... Какая то квартира... Передомной солдат, не наш... Я режу ему горло... Кровь течёт с лезвия на руку... Толкаю теперь уже тело и оно падает... Звука не слышно... Стоит Ужасный грохот выстрелов и взрывов... Его глаза, в них детская наивность и нежелание осознавать, что это всё правда...
Темнота...
Горный склон, покатый, уже с завядающими стеблями травы, с чёрными зазубринами острых камней... Завывает хветер, холод вползает в тело... Темнеет, в лагере горит теплый свет. там наверное сейчас ужинают... Каша с тушёнкой, горячая... Еще бы картошечки с жёлто-циплячьим маслом... Сменился... Леха плеснул нам с Данькой по целой кружке спирта... Доплелся до нар и упал.. в Сон...
Темнота...
-"Подем!"-крик из ниоткуда-"Черные!" С этими словами слились взрывы... Один за другим... чётко. отчётливо... Все стреляют, орут, матерятся... Всё сливается в один монотонный гул... Взрывы, выстрелы, крики... Я слышу плохо... толчок в плечо... ранило... упал, боль... упал... ранило... кто-то тянет за лямку броника... тащит. кажется в окоп... взрыв... адская боль... в штанину бежит кровь, пульсируя и обжигая... ни чего не слышу... теряю сознание... темнота... вертолет... боль... чьё-то лицо... шприц-тюбик... темнота... чьи-то руки.. мои слёзы, крик...тепло... ни чего не болит... спокойно и конфортно... Любимая... "Держись..."... адская боль... сон... утро... владикавказский госпиталь... палата №3... 3-е хирургическое...
Темнота...
Госпиталь... корридор, кровавое пятно под каталкой у стены... Неподвыжное тело под простынёй. Чёрная чернильная печать госпиталя на простыне... Там где сердце...
Темнота...
Открываю глаза и включаю телефон... сообщение... Извини, нам нужно расстаться...
[173x240]Дон-Аминадо (Аминадав Пейсахович Шполянский)
Через 200 – 300 лет жизнь будет невыразимо прекрасной.А.П. Чехов
Россию завоюет генерал,
Стремительный, отчаянный и строгий.
Воскреснет золотой империал.
Начнут чинить железные дороги.
На площади воздвигнут эшафот,
Чтоб мстить за многолетие позора.
Потом произойдет переворот
По поводу какого-нибудь вздора.
Потом придет конногвардейский полк,
Чтоб окончательно Россию успокоить,
И станет население, как шелк,
Начнет пахать, ходить во храм и строить.
Набросятся на хлеб и на букварь.
Озолотят грядущее сияньем.
Какая-нибудь новая бездарь
Начнется всенародным покаяньем.
Эстетов расплодится, как собак.
Все станут жаждать наслаждений жизни.
В газетах будет полный кавардак
И ежедневная похлебка об отчизне.
Ну, хорошо. Пройдут десятки лет
И смерть придет и тихо скажет: баста.
Но те, кого еще на свете нет,
Кто будет жить – так, лет чрез полтораста,
Проснутся ли в пленительном саду
Среди святых и нестерпимых светов,
Чтоб дни и ночи в сладостном бреду
Твердить чеканные гекзаметры поэтов
И чувствовать биение сердец,
Которые не выдают печали,
И повторять: «О, брат мой, наконец!
Недаром наши предки пострадали!» мН-да-с. Как сказать… Я напрягаю слух,
Но этих слов в веках не различаю,
А вот что из меня начнет расти лопух,
Я знаю.
И кто порукою, что верен идеал,
Что станет человечеству привольно?
Где мера сущего?! Грядите, генерал!
На десять лет! И мне, и вам – довольно!
1920
Про белого бычка
Мы будем каяться пятнадцать лет подряд
С остервенением. С упорным сладострастьем.
Мы разведем такой чернильный яд
И будем льстить с таким подобострастьем
Державному Хозяину Земли,
Как говорит крылатое реченье,
Что нас самих, распластанных в пыли,
Стошнит и даже вырвет в заключенье.
Мы станем чистить, строить и тесать.
И сыпать рожь в прохладный зев амбаров.
Славянской вязью вывески писать
И вожделеть кипящих самоваров.
Мы будем ненавидеть Кременчуг
За то, что в нем не собиралось вече.
Нам станет чужд и неприятен юг
За южные неправильности речи.
Зато какой-нибудь Валдай или Торжок
Внушат немалые восторги драматургам.
И умилит нас каждый пирожок
В Клину, между Москвой и Петербургом.
Так протекут и так пройдут года:
Корявый зуб поддерживает пломба.
Наступит мир. И только иногда
Взорвется освежающая бомба.
Потом опять увязнет ноготок.
И станет скучен самовар московский.
И лихача, ватрушку и Восток
Нежданно выбранит Димитрий Мережковский.
Потом… О, Господи, Ты только вездесущ
И волен надо всем преображеньем!
Но, чую, вновь от беловежских пущ
Пойдет начало с прежним продолженьем.
И вкруг оси опишет новый круг
История, бездарная, как бублик.
И вновь по линии Вапнярка – Кременчуг
Возникнет до семнадцати республик.
И чье-то право обрести в борьбе
Конгресс Труда попробует в Одессе.
Тогда, о, Господи, возьми меня к Себе,
Чтоб мне не быть на трудовом конгрессе!
1920
ПРЕДИСЛОВИЕ
Когда я в стихах фривольно
Пишу о минувшем дне,
Я делаю многим больно,
Но делали боль и мне...
Ведь все-таки я ироник
С лиризмом порой больным...
Смешное семейных хроник
Не может не быть смешным...
И все вы, и все вы, все вы,
Кого осмеял, шутя,
Простите мои напевы,
Затем, что поэт — дитя!..
Чем проще стих, тем он труднее
Таится в каждой строчке риф.
И я в отчаяньи бледнею,
Встречая лик безликих рифм.
И вот передо мной дилемма:
Стилический ли выкрутас,
Безвыкрутасная ль поэма,
В которой солнечный экстаз?..
Пусть будет несколько сырое,
Обыденное во втором,
Но выбираю я второе
Своим пылающим пером!
И после Белого и Блока,
Когда стал стих сложней, чем танк
Влюбленный в простоту глубоко,
Я простотой иду ВА-БАНК!
АХМАТОВА
Послушница обители Любви
Молитвенно перебирает четки.
Осенней ясностью в ней чувства четки.
Удел — до святости непоправим.
Он, Найденный, как сердцем ни зови,
Не будет с ней в своей гордыне кроткий
И гордый в кротости, уплывший в лодке
Рекой из собственной ее крови.
Уж вечер. Белая взлетает
Игорь Северянин - один из самых любимых моих поэтов.
Хотя его современники и кривили пренибрежительно свои гениальные лица, называя его "позером", "вульгаристом" и "пошляком",
нельзя упускать тот факт, что из всех своих "собратьев по перу", именно его наградили титулом Короля поэзии, и именно он ввел моду на публичные выступления - чтения стихов со сцены. Он ездил по стране с поэтическими концертами, доводя восторженных барышень до припадков фанатизма. Вот это и не могли простить ему другие поэты, считая само таинство написания и
прочтения стихотворения - священным, и уж конечно, гений всегда должен быть бедным, а на протяжении нескольких лет Северянин среди поэтов был
самым востребованным, а значит - обеспеченным. Его эго-футуризм, и нарочные неологизмы, которыми пестрят его строчки были просто данью моде -в то время любой мало-мальски амбициозный поэт пытался придумать что-то, до чего его соратники и враги еще не успели додуматься, и этим «что-то» удивить так, чтобы в богемной среде непременно поднять целую волну хулы и восторженных воплей (желательно и того и другого). Чего стоят одни только эксперименты кубо-футуристов со словом, все эти «зауми» и нечленораздельные мычания. Но – не нам судить новаторов.
А между тем, если внимательно вчитаться в стихи Северянина, то легко можно заметить его виртуозное владение словом, профессионализм и яркий мир образного письма. Когда увлечение поэзами пошло на убыль и фразы типа «У зеркалозера, в лесу одобренном, в июне севера» и «Я, белоснежный, печально юный бубенчик-ландыш, шуршу в свой чепчик», то стал проступать истинный Северянин – талантливый и трагичный, пресыщенный фальшью окружающих и искусственностью быта, в котором состояла тогда вся интеллигенция. Он устал веселить всех и быть для одних ярмарочным уродом, для других - новенькой и блестящей погремушкой. И когда прямое издевательство и сарказм не помогли -
Культура! Культура!" - кичатся двуногие звери,
Осмеливающиеся называться людьми,
И на мировом языке мировых артиллерий
Внушают друг другу культурные чувства свои!
и
Каждая строчка - пощечина. Голос мой - сплошь издевательство.
Рифмы слагаются в кукиши. Кажет язык ассонанс.
Я презираю вас пламенно, тусклые Ваши Сиятельства,
И, презирая, рассчитываю на мировой резонанс!
то Игорь Северянин стал писать так как от него не ожидали – лаконично, осмысленно, и академично – по всем канонам поэзии.
Он тем хорош, что он совсем не то,
Что думает о нем толпа пустая