Следующее утро тише прежнего. Молчат горлицы и бакланы. Только какая-то незнакомая, третья птица монотонно чеканит глухую сонную ноту.

Бросить курить легко - вроде бы говорил индеец у Кастанеды. Недавно тщательно перелистал эту книгу в мастерской отца, но ничего подобного не обнаружил. Кто мне сказал об индейце, уже не помню. И всё же я похитил Кастанеду, чтобы попытаться найти скорее не само высказывание, а объяснение, почему же легко. Впрочем, я быстро потерял интерес к перелистыванию этого шарлатанского труда. Тем более что меня захватила другая книга - с теми же словами, что бросить курить легко, но уже на обложке. Я закончил читать её на южном берегу, где и стал некурящим.

Поэтому на пляж я беру третью книгу. Положив на неё голову, почти засыпаю. Зашуршали камни - кто-то рядом устанавливает зонт. Женский грудной глубокий голос. Тихие императивы без единого повтора, не то что у других мам. Мальчик кидает камешки в воду: "Не задень дядю" - это обо мне. Я почти вижу точку в конце каждой её фразы. Такое контральто может принадлежать женщине не только умной, но и прекрасно сложённой. Мне ничего не стоит открыть глаза, чтобы убедиться в этом. Летучие молекулы её солнцезащитного крема наполняют мои лёгкие и одурманивают меня.

Совершим прогулку по уютной и по-своему притягательной улице Налбандяна.

В городе много зелени, которая осенью приобретает оранжево-золотой цвет. А солнце придает розовому туфу, из которого построен центр, особое сияние.

Ереван был практически полностью перестроен в 1920-1930-х годах. Из провинциального захолустья он превратился в полноценную столицу новой советской республики с широкими проспектами, площадями и величественными административными зданиями. 

Стремительной трансформации город обязан талантливому архитектору Александру Таманяну.

Жизнь длится в течение поцелуя, сказал поэт. А мне кажется, жизнь длится, пока спускаешься к морю.

Выхожу за ворота. Белый шум тополя перерастает в прибой. С каждым шагом всё выше горизонт. Куда иду – не знаю. Никуда. В область сингулярности. Я сын цыганки и считаюсь только со своей волей. Хотя на побережье это «никуда» часто означает путь к пристани или пляжу. Почти не отбрасывая тени, прохожу под циферблатом на автостанции. Стрелки неподвижны как гномоны.

Астрофизики, кузены поэтов, говорят, что мы живём в точке пересечения огромных скоростей. Представляю, как несётся в космосе лента Мёбиуса – сонная улица Ленина. Бешено вращаясь, летит киоск с узбекскими дынями. И вместе с ним кафе «Ветерок». И красивая бабушка, которая отбилась от экскурсионной группы и камнем на парапете раскалывает зелёный замшевый миндаль.
На площадке безлюдной лестницы, мощённой диабазом, в каменной стене открывается калитка. Выходит женщина – с высокой причёской, одетая в магазин, – и вспыхивает от лёгкого удовольствия: как быстро её свежий марафет нашёл свидетеля. Хорошенькой ручкой, избегая столкновения, приподнимает ветку инжира с антропоморфными плодами. Я смотрю ей вслед чуть дольше, чем позволяют рамки приличия.

Беззвучные пенные валы над крышей дома. Хвост разодранного кошками голубя в расщелине подпорной стены. Переплетение нагих фигур на горельефе «Араминды». Развилка, сбавляю шаг. Куда идти: к пристани – по Тимуру Фрунзе, или вверх – по Розе Люксембург?

Люксембург – это безотрадные, острые, как ланцеты олеандров, воспоминания о прострации юности с её сценариями будущей жизни. Затянувшееся студенчество, бочковое пиво, очередь в железнодорожные кассы.

И скорые дети. Конечно, они ангелы, но одновременно и хронометры твоего существования. Сначала отправляешь сына к музыкантам: отнеси купюру, пусть сыграют «Сингареллу». А потом чувствуешь ногу ангела на горле собственной песни. Потому что дети крадут энергию бунта.

Груз здравого смысла делает меня плоским. Чтобы прервать порочный круг благоразумных действий, необходимо в каком-то смысле выпить. Там внизу, на пристани, есть кабак, зимой это шофёрская столовая. Сколько мне расхламлять гараж, ездить на бакалею, ухаживать за опунциями и вообще быть архистратигом своих ангелов, – вместо того чтобы писать по тысяче слов в день, как Джек Лондон? По тысяче слов оголтелой и элегантной прозы. Так думаю я, осторожно ступая по диабазу, скользкому как московский асфальт в ночном декабре. Но музыканты, поди, состарились, и репертуар в этом кабаке совсем другой.

Куда же повернуть – на Розу или Тимура?

Современный облик города во многом стал таковым благодаря архитектору Александру Таманяну. Он разработал генплан города, а его центральная часть сделана по европейскому образцу: кольцо, окружающее центр, и ровная сетка улиц внутри.

Улица Абовяна богата красивыми самобытными домами, множеством уютных кафе и ресторанчиков, национальных галерей прикладного искусства, сувенирными магазинчиками.

Предлагаю прогуляться по улице, носящей имя армянского писателя, основоположника новой армянской литературы Хачатура Абовяна. 

Улица начинается у площади Республики и проходит через весь центр города на северо-восток к подножию Норкского плато.

Площадь Республики – сердце города, место, куда сходятся все основные улицы Еревана.

Площадь окружена пятью главными зданиями из розового и белого туфа в неоклассическом стиле с отличительными армянскими мотивами. В этот архитектурный ансамбль входят: здание Правительства Армении, Музей истории Армении и Национальная галерея, отель Марриотт, Центральное здание почты и Министерство иностранных дел, транспорта и коммуникаций.

Не видеть его, быть почти равнодушным к нему. Когда за рулём. Не смотреть, не впускать в сознание. Иными словами, в движении, с Южнобережного шоссе не видеть его бесспорно. А краем глаза. Или как чуждый элемент пейзажа. К которому, кажется, уже утрачена чувствительность. Не смотреть назад в зеркала.

А когда я приехал и спустился с улицы Первого Мая в наш двор, вообще было не до него – чинил водопровод. Трубу в стене прорвало.

Самому его не видя, приходилось и постояльцам, приехавшим в ночи, говорить: «Вон – сразу за можжевельником. Да чего там смотреть, завтра увидите». Хотя, признаться, мне вообще непонятно, что в нём можно увидеть и как на него смотреть. На нём же невозможно сосредоточиться. Чем больше охватываешь его взглядом, тем меньше постигаешь. Восторг перед ним лицемерен и лишь откладывает скуку.

Смотреть на него мы приходили с мамой на капитанский мостик – верхнюю площадку разрушенной железной лестницы, которая когда-то вела к малому пляжу. Мама была здесь восемь лет назад, а ничего не изменилось. Почти. Лестница сгнила, отстроили новую. Но те же заросли. Не подходи близко. Помойка. И пляж как на ладони. Помню, по краю обрыва гулял с Джеком в шторм. Джек прижимал уши и жался ко мне. А у меня на груди от шквала свистел висящий на шнурке свисток.

Все кругом говорят: надо много ходить. Вот мама и ходит вдоль берега. И к чёрту эти скандинавские палки. На малый пляж она не спускается: галька на нём крупнее, чем на городском, того и гляди споткнёшься. И если я отправляюсь её искать – а она часто не берёт трубку, – то начинаю с городского.

С малого пляжа раньше уходит солнце, после обеда он совсем пустынный. Можно почитать книжку, а то и просто поспать. Сегодня я был там дольше прежнего, а когда вернулся, мама сказала – тихо, но всё же во всеуслышание, – что видела меня с капитанского мостика. А как узнала издалека, подумал я. Да конечно по плавкам. Сигнально-красным. Махала тебе рукой, а ты вроде смотрел в мою сторону и не видел. У меня плохое зрение вдаль, и, похоже, она не знает об этом, ведь мы живём разными домами несколько десятков лет. Не видя вдаль, и сам ведёшь себя как невидимка. Или желаешь быть незаметным. Забытым. Обычная детская игра. Но ты не спешишь назвать причины, по которым не пришёл на обед. Потребность в эмоциональной разгрузке. Тёплые камни, сонный плеск волн.

И вчерашняя знакомая, которая пришла проститься с ним. Наверное, только перед отъездом его можно увидеть по-настоящему. По крайней мере, если всматриваться в него так же настойчиво, как она. Ай-Петри, Чёрный бугор, храм Архистратига Михаила, дворец, мыс Ай-Тодор. Наверху кукуют горлицы, а где-то фырчит газель. Она откидывает мокрые волосы в сторону, приседает к сумочке, достаёт планшет и, стараясь удерживать горизонт, снимает панораму – вместе с берегом и со мной.

Во всем мире одним из самых главных символов Армении считают гору Арарат. Величественная и знаковая, она олицетворяет силу, выносливость и стойкость армянского народа, служит символом национальной идентичности, единства и гордости.

Согласно древнему повествованию, Ноев ковчег во время Великого потопа пристал к горе Арарат. Это событие имеет большое значение для армян, поскольку, по легенде, армяне являются потомками сына Ноя Иафета.

Главный храм Соловецкого монастыря возводился в 1558-1566 годах. Спасо-Преображенский собор стал важнейшим сооружением архитектурного ансамбля. Он является своеобразным символом величия Соловецкого монастыря.

Он имеет высокие стены, объединяет несколько престолов на разных ярусах. Подножие его до создания каменной паперти включало лестницы, деревянные паперти, звонницы, деревянно-каменные переходы. Благодаря разнообразию компонентов и живописности композиции он выглядел как город, что особенно наглядно видно на иконах XVI–XVII веков. Характерной особенностью собора являются мощные наклонные стены толщиной 4 метра.

Успенский трапезный комплекс возводился в 1552–1557 годах, с его сооружения началось каменное строительство в Соловецком монастыре. В его состав входит Трапезная, Келарская палата и церковь Успения Пресвятой Богородицы.

Трапезная палата принадлежит к числу шедевров древнерусского зодчества. Самая большая одностолпная палата, выстроенная русскими мастерами в XVI веке. Площадь ее составляет 483 кв. метра, что немногим уступает площади Грановитой палаты Московского Кремля. Палата отличается красотой пропорций, высокохудожественным воплощением конструкций, профессиональным мастерством.

Спасо-Преображенский монастырь – визитная карточка Соловков. Он стоит около бухты Благополучия, пригодной для подходов и стоянки кораблей. Здесь швартуются все малые суда, прибывающие с Большой земли.

Будучи хорошо укрытой от морских штормов, бухта была избрана для места основания монастыря. Находящийся на низком берегу монастырь особенно нуждался в защитных водных рубежах, и они у него были.

 На Соловецких островах мы останавливались в гостинице "Соло".

Имеет много плюсов: находится в центре поселка. В 10 минутах ходьбы от Соловецкого монастыря и пристани. Про минусы уже забыли.

Монастырь-крепость посреди бушующего Белого моря, далекие и неприступные Соловецкие острова. 

Их пространство хранит в себе следы великих страданий и духовных исканий, поэтому поездка в эти святые места не похожа на другие.  Работа души, сердца и ума здесь неизбежна.

 На теплоходе "Василий Косяков" отходим от поселка Рабочеостровск.

Рейсовые катера и теплоход уходят на Соловки в 8 и 12.30, кроме них иногда бывают частные небольшие суда, которые могут ходить без расписания, если собирается группа и позволяет погода. Попасть на архипелаг теплоходом можно с июня по октябрь.

          У железных дорог есть свое особое обаяние.

Стук колес созвучен стуку сердца, мельканье пейзажа за окном вызывает лирическую грусть, а поездка в новые места дарит ощущение романтики.

              Архитектурные термины в картинках

Иногда приходится сталкиваться с ситуацией, когда человек, побывавший в другом городе, а тем более за границей, пытаясь рассказать о каком-либо сооружении, испытывает значительные трудности в описании того, что поразило его воображение. В помощь им - подборка архитектурных терминов. Материал найден в интернете.