Предположим, что Пушкин не умер в свои тридцать семь лет после поражения на дуэли. Предположим, что он остался жив. Предположим, что ранним утром, когда он едет на Черную речку в дороге приключается метель, и ямщик, заблудившись в ней, теряет дорогу. Под завывание вьюги, отстреливаясь из дуэльных мушкетонов от оголодавших волков, они долго пробираются через лес, чтобы выйти к тракту, но не находят его и теряются в пространстве окончательно. Потом еще много дней они блуждают в непроглядной белесой мгле среди бескрайних степей, пересекая по льду широкие реки и безбрежные озера, потом снова начинаются леса, потом опять степи и реки.

В конце концов спустя еще какое-то время они видят вдали костры военного лагеря. Маленькие кривоноги мужчины с раскосыми глазами и желтой кожей подбирают его, совсем обессилевшего, полумертвого, выхаживают и принимают в свои ряды.

 

Иногда он вспоминает своих друзей, отважных солдат, имена которых давно забыл, и старается им подражать. Гордясь своей воинской судьбой, он сражается в долгих походах по пустыням неведомых ему стран.  Соратники зовут его Черази, что означает на их языке Отчаянный. 

 

Когда с ними расплачиваются серебром, он играет на него в кости и, как правило, проигрывает все заработанное. Но никогда не жалеет об этом. Однажды за игрой он слышит, как у соседнего костра воины, затягивают какую-то песню. Песня кажется ему знакомой, и он говорит себе:

"Слова этой песни я сочинил когда-то давно, поздней осенью, тогда еще шли бесконечные теплые дожди, дороги были перекрыты карантином и меня звали Александром". Черази тихо улыбается своим мыслям. И улыбка словно ластик, стирает из памяти его удивительные мемории. Потом он опять бросает кости и с азартом смотрит как они скачут и катятся по узорчатому керманскому ковру.

 

Такая история вполне могла иметь место, поскольку всякое произнесенное слово, со времени акта творения, по необходимости случается с вещью.....

 

Миру мурр..

Память очень интересная штука. Куда бы ты не шел и где бы не оказался твои воспоминания всегда с тобой. Не все, конечно, но многие. Однако, у памяти есть одно малоприятное свойство: одни воспоминания несправедливо забываются, другие - несправедливо остаются. И не важно - хорошие они или плохие. Память не любит разбираться кто есть кто. Однако, у нашей дорогой редакции хороших воспоминаний накопилось много, то ли наша память так устроена, то ли мы положили все плохие, которых у нас тоже есть, в какое-то место, а вот в какое конкретно - забыли. Такая у нас суперменская способность, что бы про нас люди не говорили. Сегодня мы решили поделиться с вами одной сравнительно недавней, исключительно доброй историей. Почему доброй а не злобной? Да потому, что вокруг столько говна - утонуть можно, а душа на перекор тренду просит прекрасного, про любовь и смысл жизни. Поэтому рассказываю как все было.

 

Среди моих знакомых хороших девушек была одна очень очень хорошая девушка. Ну как раз такая какие нашей дорогой редакции постоянно нравятся. Она, девушка эта, - назовем её именем Лиза - была образована, белокура, чертовски хороша собой, слегка придурковата, и, в качестве бонуса, имела маленькие аккуратные ножки с розовыми как у дитя пяточками. Ну словом, не девушка, а мечта ленивого философа в расцвете лет и сил.

 

Но был у Лизы недостаток – один, но существенный. Приходилось ей, бедной Лизе, служить в какой-то крупной кампании очень и очень ответственным хрен знает кем. Она чем-то там руководила. Не скажу чем, потому что не любопытствовал. Знаю только, что она постоянно проводила какие то брифинги, ездила на консилиумы, сидела на заседаниях, не считая самых разных летучек, сходок, курултаев, уездных соборов, стрелок, собраний и вече. Это очень мешало нам с ней встречаться будними (рабочими) днями, для того чтобы гулять в Миусском парке или по московским бульварам, кормить птиц, пить горячий чай из термоса и целоваться взасос на зависть всем, сидя на старомодных, с завитком, скамейках. Вечерами, конечно, тоже хорошо встречаться, но в дневных свиданиях есть какая-то особенная трепетная нежность, неприличная лилейная умильность и невинная душевная сердечность которые очень волнуют мои органы чувств, включая голову.

 

И вот однажды весенним погожим солнечным днем звоню я Лизе и своим вкрадчивым бархатистым баритоном говорю:

- А не пойти ли нам с тобой Лиза погулять в музей или на выставку. Уж больно нынче день хорош, а я ощущаю в себе недостаток общения и поэтому выпадаю из миропорядка, что для нас с тобой, Лиза, метафизически незаконно.

- Угу, деликатно говорит девушка на другом конце вселенной. Из чего я делаю вывод что она или на совещании, или на переговорах или на стрелке или, не приведи Господь – на вече. Я обреченно нажимаю кнопку отбой, а через минуту она мне звонит сама, и говорит голосом совершенно праздного человека:

- А пойдем куда хочешь! Хоть на край света, лишь бы сбежать из душного офиса, с окнами на Тверскую. 

Видно вырвалась из клетки патагонной системы моя птичка. Видно сказалось на ней долгое общение со мной. Видно совсем заебли её корпоративная этика и непростые производственные отношения в коллективе.

 

А я еще толком и не придумал, куда пойти, поэтому решил прямо на колене, что поведу мою рыбку в музей «Подпольная типография», что на Лесной улице - благо всё рядом или, как вариант, на выставку Тернера, в Пушкинском – без разницы. 

 

И вот минут через пятнадцать выхожу я из метро на Белорусской площади, подхожу к ДК Зуевой, прислоняюсь спиной к бежевой стене, щурюсь на солнышко сквозь круглые очки, купленные нами еще на старой Тишинке, при молодом Путине, поджидаю свою Лизу, которая вот вот должна непременно появиться в поле моего круглого зрения, движимая навстречу непостижимой и одновременно бесстыдной волей к жизни. Ведь судьбы всех людей так похожи одна на другую своей монотонностью и суетностью, напоминая роман ужасов, и только наши с Лизой легко вписывались в метафорический водевиль жизни.

Кто пьет пиво, тот быстро засыпает; кто долго спит, тот не грешит; кто не грешит, попадает в рай! Итак, давайте пить пиво!

 

Мартин Лютер - немецкий христианский богослов, бывший католический монах-августинец, инициатор Реформации, ведущий переводчик Библии на немецкий язык. Ключевой создатель протестантизма

 

Осень!

Бескорыстные подвиги деградируют, превращаясь в общественные начинания. Позолота понемногу стирается и только святые нимбы колоколен подсказывают время жизни. Приблизившись к кульминации время замедлилось и, прежде чем разжать пальцы и выронить последние листья, деревья тянутся к небу, чтобы проморгаться перед зимой и запечатлеть в капиллярах финальный аккорд тепла.

Игра пройдена. Конец.

 

Осень...

Узбеки в парках пакуют падаль в пластиковые пакеты. 

Главные слова сегодня - грусть, хлопок, прилёты, бешбармак. За каждым словом отбрасывают свои тени чувства - все разные, каждое в своей упаковке и своего размера, как рождественские подарки под елкой.. Чувства - не вещи, которые можно купить или сдать обратно в магазин, они либо появляются постепенно благодаря множеству мелочей, слов, метафор, либо падают на тебя с неба, как высокоточные обломки дронов - ахтунг! ахтунг! Работает ПВО. Но ты не в силах это контролировать. 

 

Осень.

Гордые душевные порывы низвергаются в сточную канаву, где затухают, будто дожили до своего естественного конца. Все что было создано за время лета и весны - цветы, светила, лица, запах травы, ветерок, дышащий прохладой, теплое море, лай собаки, всё, что кажется, руку протяни, и сможешь потрогать, все, что придавало вселенной благородство теперь устремляется к какому-то невразумительному концу.

 

Голые черные деревья в парке по причудливости графики превосходят даже самого дюреровского ангела Меланхолии.

 

Осень...

Стоит какому-нибудь робкому бунту восторжествовать, как у него оказывается масса сторонников, масса стукачей и несколько героев. Два - три, не больше. Герои больше трех не собираются. Как и ленивые философы, которые говорили летом, что ни у кого не получится склеить традиционными ценностями обломки отдельной цивилизации, как не склеить слюной ласточки разорванный Крымский мост, как не потушить слезой ребенка горящую нефтебазу..

 

Так откровение становится всеобщим. В этом состоит драма сердца и негативный смысл времени, трагедия истории и каждый человек, словно рогатое животное на бойне, испытывает на своей шкуре проистекающие из этого последствия.

 

Однако, никто не может агонизировать бесконечно. Тут все просто - ты или сдохнешь или нет. То, что нас не убивает делает нам только хуже. Свежесть ледяного воздуха и прощальное тепло солнца украшает меркнущий блеск распада. 

 

Осенью все знают или ощущают, что жизнь ничего не значит. Так пусть же её спасет хотя бы какой-нибудь оборот речи. Какая-нибудь фраза, произнесённая в этот решающий момент, когда ты, стоя у неровной стены, словно полковник Аурелиано Буэндиа в ожидании расстрела, вытянув шею, ловишь своим постаревшим лицом прощальное тепло солнечных лучей.

Нас тянет в Коктебель ушедших лет,

Которого уже на свете нет,

В тот Коктебель, где ждал нас милый Дом.

О, как давно мы не бывали в нем!

 

Внучатый племянник Муси Изергиной 12-и летний Илья сидел на пробитой золотыми солнечными лучами знаменитой тётушкиной коктебельской веранде с забытой кем то из постояльцев гитарой в руках и, замирая от счастья, второй час подряд брал только что выученный первый в своей жизни аккорд. Аккорд состоял из трех нот Ля-До-Си. Тем утром добрый человек - высокий, с небольшими усиками грузин, которого звали то ли Халат, то ли Булат то ли еще как-то не менее странно, перед уходом на пляж показал ему как зажимать тремя пальчиками непослушные струны - указательным пальцем на первом ладу ноту до, безымянным на втором - ля, а средним на том же втором ладу непослушную ноту ми. Пятую струна (тоже ля) высокий господин приказал Илье держать открытой. Это был знакомый и столь дорогой сердцу всякого ценителя блюза печальный и светлый ля минор. Его можно было играть переборами, а можно было просто бренькать. Илья бренькал. Звучание гитары было мягкое и немного грустное, а лицо юного музыканта сосредоточенное и, одновременно, праздничное. Мальчик ощущал себя ка минимум юным Робертом Леройем Джонсоном или на крайняк - Джоном Ли Хукером.

Брррм... ... Бррррым.... ... Брррррм... ... Бррррым ....

 

Звуки прекрасной, но несколько однообразной музыки плыли в горячем летнем воздухе поселка, проникали в каждый пустующий уголок дворика, в каждую комнату и даже на чердачок, где после трех утренних стопочек трех зирочек (коньяка "Коктебель" 3 звездочки) отдыхал Князь*. Время было дневное и дом был пуст. Жильцы разбрелись кто куда, коты спали, и только Илья внизу и Князь наверху мечтали. Каждый о своем. Илья о том, как станет знаменитым музыкантом и виртуозом, Князь о том, как он потратит гонорар, полученный накануне лета за консультации для аукционного дома Кристис. 

Брррм... ... Бррррым.... ... Брррррм... ... Бррррым .... 

 

В отличие от детских грез выбор мечтаний Князя. был чрезвычайно широк:

Во первых, ему хотелось бы по мере сил и возможностей выкупить все запасы "Коктебеля" в окрестностях Коктебеля (авторы просят прощения за столь навязчивый негламурный каламбур). Так можно было одним взмахом кинжала логики рассечь гордиев узел вельможных сомнений, связанный с походами в магазин за бухлом 

Во вторых ему хотелось немедленно приобрести себе кунью шубу в пол, или крайнем случае до щиколотк. Шуба в его грёзах была с серебряным шелковым подкладом и с отложным воротом из снежного барса. Именно её, вожделенную и прекрасную он видел на одном из гостей в доме знаменитого аукциона во время торгов и позже на небольшом банкете, куда пригласили наиболее именитых клиентов дома. Обладателем недосягаемого (пока) сокровища был то ли певец и пианист Элтон Джон, то ли кто то очень на него похожий. Красота увиденного несколько месяцев назад одеяния словно стрела шубного купидона поразила Ю. в его, столь чуткое ко всему прекрасному, нежное сердце. Кунья шуба в пол, бежевые брюки из тосканского вельвета и туфли Moro Monk Strap от Testoni за 38 000 долларов на босу ногу - утешат и наполнят любовью самую взыскательную, жаждущую невыносимого аристократичную душу. Даже такую взыскательную и требовательную как душа нашего героя.

 

Но сейчас, лежа в узкой девичье кровати на чердачке, устремив туманный взгляд своих прекрасных печальных глаз в треугольный потолок, обшитый много лет назад и потому почерневшим от старости, рассохшимся тёсом, сквозь щели которого горячими летними ночами в светлицу иногда заглядывали спелые звёзды, будущий обладатель куньих шуб и несметных коньячных сокровищ воспаряя в мечтах, одновременно ощущал себя не совсем здоровым. Несмотря на утреннее лекарство, принятое согласно выданному рецепту, трижды по пятьдесят в течение часа  его проверенному временем и микстурами организму лучше не становилось. Хуже тоже не становилось,

 

Наша дорогая редакция сейчас проживает в дельте великой реки Волги. И ещё несколько недель будет. До холодов. Последние четыре года сильно изменили здесь почти все, особенно людей. О прекрасной, невероятной красоты природе, вообще смолчу, поскольку слёзы мешают говорить.

Бузан разводит берега

Как ноги женщина. Порою

В нем мирно гибнут острова

И бредят осетры икрою.

 

Плывут над гладью облака

Как рыбы в разноцветном бредне

Пока паром лежит как Рембрандт

Бортами впитывая вар.

Красоты все меньше, говна и мусора - всё больше. Красота нежная и хрупкая. Сломать ее проще простого, как два пальца об асфальт, создать заново - нельзя. О её хрупкости нам напоминают тревожные предуведомления, означающие угрозу нашего изгнания из лона времени. Вчера вечером мы всей редакцией сидели и перебирали старые, ещё довоенные фотографии тех мест, людей и лиц, где мы нынче обосновались на какое-то время. Память интересная штука. Сначала ты помнишь всё, потом только самое важное, а потом что-то еще помнишь, а что-то забываешь и не вспомнишь никогда. Память как любовь. Тоже со временем выгорает, как цвета на старой фотографии.

 

Вот несколько картинок тех прекрасных, не слишком далёких дней жизни. Это село Красный Яр, что до сих пор расположено в месте слияния двух великих рек - Бузана и Ахтубы. По суббота на небольшой площади в центре села на регулярной основе собирались местные мужики - в обычной жизни браконьеры, рыбаки, слесаря, подёнщики, - ставили перед собой на пюпитры ноты, доставали из черных дермантиновых футляров сияющие духовые и весь вечер играли как боги. А я катался неподалёку на велосипеде и фотографировал. Вот несколько фоток тех таких недавних - пяти\шести летней давности - и, одновременно, столь далёких дней.

 

Сейчас временами и туда, в те места тоже прилетает и долетает и высокоточные обломки и особые места на новом кладбище и всё остальное. А вот оркестр по субботам на площади больше не собирается. Музыка не играет. То ли музыканты спились, то ли поумирали, а может просто муза улетела туда, где поспокойнее и потише. Ах, скучно теперь стало жить в дельте Волги, господа. Может быть прав был молодой Михалков - Господа, вы звери.

 

МУЗЫКА

Моисей сорок лет водил евреев по оккупированным палестинским территориям.

Настоящий еврейский дипломат всегда знает, что спросить, если не знает, что ответить.

Если в кране нет воды,
И взрывчатка в рации,-
Это всё опять следы
Всем известной нации...

Евреи всех стран, не прибедняйтесь!

- Рабинович, вы верующий?
- Нет, слава Богу!
Читать далее

И собрал Господь израильтян, и сказал им:
— Люди, отныне вы все будете называться евреями.
Сказал - как обрезал...

 

 

Предуведомление авторов: Так как некоторые герои описанных ниже событий живы и здоровы, некоторые умерли, другие переехали жить в недружественные страны подальше от нашей дорогой редакции - всякое совпадение имен, событий, мероприятий, оказий, инвентов, а также места и образа действия считается случайным. И все мы на время договоримся и сделаем вид, что ничего такого на самом деле не было и быть никогда не могло.

 

Еще совсем недавно, до эпохи великого крымского возвращения, поселок Коктебель в летнее время являл собой зрелище поразительное. Чего только не увидишь на его улицах и в его кривых переулках. Каких только событий, явлений и феноменов не повстречаешь. Таких порой повстречаешь, от которых эрудитам впору схватиться за голову, а теологам – ужаснуться. И не только во время ночное, во время утреннее или во время дневное. Но и во время совсем неурочное, а совсем наоборот в урочное, то есть во время обеденное.

 

Словом возвращались ветры на круг своя и казалось - ничего нового не было и быть не могло под солнцем, когда из Долинного переулка, со двора Муси Изергиной вышла печальная, скорбная процессия и, неспешно повернув направо за угол, двинулась по улице имени Вождя Всего Прогрессивного Человечества в сторону старого коктебельского рынка.

 

Печальна процессия была в обеих пяти смыслах. И в эпическом и в бытовом, и в метафизическом, и в мифологическом, и даже в эпистемологическом.

 

Процессия состояла из того человекоминимума, который необходим для образования процессии, то есть из двух человеков. Первым шел – в условном смысле слова «идти» - сраженный алкогольным полиартрозом Князь Ю. Оговоримся сразу - Князь был им сражен, но не побежден.

Полиартроз – это когда у вас плохо гнутся ноги и болят колени.

Алкогольный полиартроз – это когда вы пьете и у вас от этого плохо гнутся ноги и болят колени. А когда не пьете то все с вами с точность до наоборот: колени гнутся хорошо а ноги не болят совершенно и вам под силу сплясать не только польку-пиздорубку в кафе "Богема" но и сложный раздюдюх их балета Чайковского "Щелкунчик" на сцене больших и малых театров.

 

Но с Князем Ю. была необычная, но привычная закавыка, которую простой неглубинный коктебельский народ прозвал парадокс ебозус (Paradox Ebozus) Князя Ю.. Выпивал Ю. в Коктебеле перманентно или, переводя с философского на простой - постоянно, а посему находился подшофе все время своей коктебельской жизни, поэтому некоторые псевдодоктора и прочие убийцы в белых халатах ошибочно считали, что у него простой полиартроз, а не алкогольный.

Вообщем, как писал в своей прозе великий Бомарше, описывая подобный тип выдающихся исторических личностей:

Как яблочко румян

Одет слегка беспечно

Не то чтоб очень пьян

Но весел бесконечно

 

Одет Князь был, согласно с Бомарше, в шорты бежевого цвета, в светлую джинсовую курточку, в кепку, в бежевые носочки и в сандалии. Его совершенные колени аристократично стягивали бинты столь милого сердцу любого военного человека цвета хаки. Князь обреченно ковылял, покачиваясь на нервностях дороги. Помимо этого он делал красивые жесты и громко ругался матом по-французски. Позади Князя, крепко вцепившись костлявой рукой в его правое плечо, словно брейгелевский слепец, шел как мог мой старый товарищ Нос по прозванию Зуб. 

 

И для такого печального прогулочного шпритцера были свои достаточные основания и весомые причины. Всё дело в том, что левый глаз Носа перестал видеть белый свет во всей его красе. Правый смотрел нормально, а вот левый вообще нихуя. При коллективном открывании

Нет, не новый (откуда у бедного еврея такие деньги?). Да, б/у, но в очень хорошем состоянии.

В эти выходные осваивал. Интересно. Люблю осваивать новые операционные системы. Расширяет кругозор.

Теперь начинаю понимать тех, кто тащится от этого изделия от Apple. Реально крутая штука. Но очень дорогая, конечно.