~ Глава 1 ~
~ Часть 1 ~
Я обернулась на Прошлое. Прошлое выматерилось, зевнуло и спросило:
- Ну что на этот раз?
- Да как всегда, покажи мне детство.
- Хех, сумасшедшая! Зачем? Тебе мало его было?
- Просто хочу помнить.
- Ну дело твое.
Прошлое дернуло занавеску и на белой ткани запрыгали картинки из моего детства. А вот и я. Сижу в комнате.
- Нет, не то, давай дальше!
Скривив недовольную гримасу Прошлое пробубнело себе под нос что-то нецензурное и перелистнуло рисунки дальше.
О, вот оно...
Девочка прочитала в каком-то журнале у подружки про бисер. Прибежав довольная домой, она выпросила у отца леску и пошла к матери просить денег на бусинки.
- У тебя ничего не получится, - пробубнела мать, смотря телевизор.
Восемь неотвеченных. Это ты, наверное. Я забыл твой номер, постирал все адреса. Хоть мечусь - не меченый, и немое скверное мечется внутри меня битых три часа. Я в своей Елабуге, ты же - под Калугою, вешаться-не вешаться - это не вопрос. Помнишь, ты по радуге со своей подругою Тишиной полвечности бегала всерьёз? Вот и я, любимая, вот и я, желанная, всё бегу до Солнышка, кеды все истёр - счастье моё мнимое, счастье моё странное, где же твой на облачке ставленный шатер? Тучи, вишь, проклятые, льются да ругаются, что им наши нежности, знай - топи котят. Все друзья поддатые пуще напиваются, я - сижу, не дёргаюсь: пусть, коли хотят. Что же ты, забытая, двадцать лет не виделись, но - уж подожди чутка, уводи потом. Эх, башка пропитая... Вы там не обиделись?
Понял.
Я - секундочку, и вернусь.
С зонтом.
А ты на этих пластмассовых стульях лежишь как манекен. Такой расплавленный расслабленный. Лежишь и кажется не дышишь, и только белизна твоих зубов чуть приоткрытого рта соревнуется с белым кафелем на полу. Легкие шаги, легкие глаза, глаза цвета безумного неба, глаза останавливают на мне твой взгляд, такой раздирающий, раздевающий, безумный до дрожи. И мне холодно, среди манекенов безмолвия, отголосков эмоций, сильных по существу слабых по жизни. Только в твоих остановившихся на мне глазах, там, в глубине, танцует жизнь, чертовский никогда не прекращающийся танец, танец двух сплетенных тел, ударом об стену, зажатых ног и разорванного платья от Скотта Хеншалла. И твой смех, открытый, ни чем не прикрывающий честность происходящего, читающий во мне страх и желание, дрожь и страсть. Пальцы слишком холодные для такой схватки. А ты все лежишь, и только твои глаза наблюдают за вихрем моих эмоций в тщедушном теле. Слишком длинная, слишком тонкая как сигарета ароматного вог, слишком яркая в свете множество ламп я затягиваюсь и спрашиваю мысленно «хочешь?». Вопрос в моей голове отбрасывает как мячик от стен «хочешь?», «хочешь?», «хочешь?», «хочешь?», «хочешь?». Ты прикусываешь нижнюю губу, и медленно расплываешься во влажной улыбке.
Я растекаюсь по стене, такой же холодной как я, ударная сила жара, получается, от прикосновения жгучего холода об жгучий холод. Слишком не в себе, что бы стоять слишком хотящая тебя, что бы сесть и закрыться. Когда мы вдвоем пространство наполнено безумием садистских мыслей, тягучих движений, дымом что мы передаем из губ в губы, из легких в легкие, от тебя ко мне, от меня к тебя. Ты перебираешь пальцами знакомую мелодию, я наигрываю в такт пальцами по стене, слишком громкие звуки, для того чтобы кто-то услышал кроме нас, музыка холода застывшего в подушечках пальцах.
Я вижу в твоих глазах желание, желание встать и подойти, но не стоит нарушать картину безмолвного холода здесь. Среди кафельных полов и стен, среди пластмассовых стульев и манекенов. Искусственная среда понимания взглядов.
[550x419]
- Дура! - Крикнул он и ушел, захлопнув за собой дверь.
Мне было до ужаса обидно и я не понимала, чем же я все это заслужила. Все эти упреки, бесконечные разборки, хамство и полное безразличие. И я почти была уверена, что я сама виновата, что придераюсь к нему, а он терпит и не всегда выдерживает. А я снова со своим дурацким новым блюдом, лезу к ниму обниматься, а он усталый, голодный только пришел с работы и вся семья на нем, а я даже не работаю, сижу целыми днями дома с Димкой, стираю его пеленки и читаю ему детские книжки. Муж приходит так поздно и слышит детский плачь, ведь Димка все время плачет, потому что у него режуся зубки, и я по пол ночи сижу у его кроватки и пою ему песни. Конечно мне потом не до нежностей и я просто валюсь с ног, а ты ведь здоровый мужчина и хочешь полноценных отношений.
Я укачал Димку нередкось быстро, он маленький наверне испугался наших криков, вот и заснул. А я теперь, как дура одна, жду тебя, а на стрелках часов только полночь. Я звонила тебе 17 раз, но ты так и не подошел. Я даже позвонила твоей маме, что бы узнать, не у нее ли ты, но она тоже тебя потеряла. О Боже, как же я переживала, что так сильно тебя обидела и ты один бродишь по улицам и тебе не хочется идти из за меня домой. А на тебе ведь только легкая ветровка и ты наверное, уже ужасно замерз.
Я обошла все соседские кварталы, тебя нигде не было и только фонарные столбы вглядывались в мои заплаканные глаза, но они не могли мне ответить, видели ли он тебя. Я сбила все пятки в кровь бегая по закоулкам, твой телефон все так же продолжал молчать, и я не знала, что же мне делать.
Я пришла домой только в пять, Димка мирно сосал во сне палец, я так устала и мне очень цотелось спать, но я не могла заснуть, недождавшись тебя, я села в кресло и стала вязать Димке штанишки на зиму, что б только не заснуть и перед тобой извинится.
Ты возвратился домой в шесть, окутаннуй шлейфом доргих женских духов, и с отпечатками красной помады на воротнике. Я тихо спала в кресле, мое вязание валялось на полу и наш котенок задорно играл с клубком. Ты положил его ко мне в корзинку и взав на руки, отнес меня в кровать, молча разделся и лег рядом. От тебя пахло сигаретами и виски и я не знаю, где ты был в эту ночь, но лучше бы ты там и оставался.
Расправить тело, как скрученную мокрую простыню, встряхнуть и резко дернуть по краям. Выпрямиться, встав на носочки, дотянуться кончиками пальцев до косяка двери.
Вцепиться ногтями и подтянуться... Каждый порог, любой двери, каждые ворота, створки лифта, калитки маленькие, спрятанные в листве – это неизвестность. Это новая реальность, это лазейка в душной, темной, затхлой комнате. Это окно.
Раскачаться на пороге и прыгнуть, бросить свое новое тело вслед за разматывающимся клубком Ариадны... Всегда есть дверь, в которую можно выйти, всегда кто-то, кем можно стать, пропасть, упав в высокую острую траву, беспокойно шепчущуюся на ветру...
И лежать под чужим небом, собирая себя заново, как мозаику. Складывать полупрозрачные разноцветные стекляшки на месте своего тела, то ли бутылочные осколки, то ли витражи католических храмов, и вдыхать в них жизнь. Осторожно вставать, на будто не умеющих ходить ногах, раскидывать руки для равновесия, и делать первые шаги.
Какое новое тело - совсем другая балансировка, походка легкая и неспешная, спина прямая, волосы длинные, немного вьющиеся, всё как мне нравится.
Масляными красками ложатся татуировки- картины миров, карты- путеводители по дорогам и улицам, гитарными струнами звенят голоса и имена, песни и сказки, легенды и истории, отблесками ночных костров – чьи-то вздохи и шепот.
Ложится, встает на место, новое прошлое, чьи-то обиды и радости, слова, больно ранящие и чья-то искренность, приходят, кусками, отрывками, воспоминания.
А впереди раскинулся новый мир, впереди новая музыка, новые книги, новые люди. Они могут еще стать друзьями или любовниками, могут – врагами или противниками, с ними еще можно будет сидеть ночами и разговаривать, о смешном или горьком, они уже здесь, и они ждут.
А новая реальность затаилась и рассматривает тебя, она удивлена, еще никто так не приходил. Она немного боится, что ты будешь шуметь и подорвешь её нерушимый авторитет, основы её власти. Она боится, но чуть-чуть. Потому что она уже читает твои мысли, и знает, что вам обоим есть что скрывать.
Ты поднимаешь голову, сводишь лопатки и расправляешь крылья, говоришь этому миру притихшему, дурманящему, зовущему:
- Позволь мне остаться, позволь полюбить тебя. Позволь мне стать твоим небом.
С потолка капала какая-то тягучая жидкость, прямо мне на голову. Я стоял посреди своей комнатушки 4*4 и напряжённо думал. С моих запястий стекало что-то похожее на залепившую мою макушку гадость. Наверное, уже много накапало и моим соседям тоже было неприятно. Я ничего не мог поделать - я напряжённо думал. Monkey say, monkey do.
Мне казалось - именно тогда, а не раньше - что в моё окно смотрит Медный Всадник. Но мёртвый, не живой. И что он искрится разными цветами, что он тоже залит какой-то пакостью и грязно улыбается мёртвым полусгнившим ртом. Я говорил с ним. Я хотел узнать, зачем он возвёл такой большой себе склеп. А Пётр всё улыбался и шевелил могильными червями. Я смотрел на него. Я хотел понять, зачем он взрастил таких страшных себе солдат. А Всадник всё улыбался и подмигивал мне пустой глазницей.
Я провожал Балтийский флот. Пока с моей заиндевевшей головы на пол стекали густые капли, я провожал Балтийский флот. Я ощущал себя сотней позапрошлых женщин, машущих своими платочками и плачущих, плачущих о том, что им оставаться в Мавзолее. Матросы тоже плакали, внутри себя. Они были несчастнее всех этих женщин - потому что они знали, что нет ничего, кроме Великого Склепа. Только там Его возводил кто-то другой. А я плакал сотней голосов и махал своим загаженным платком. Я не верил матросам.
И было очень темно. Наверное, я чего-то не понял тогда. Но я говорил с ними. И жал им руки.
Когда стоишь в луже чужой спермы, смешанной с твоей кровью, и всё это стекает по тебе, норовя залиться в уютные домашние тапочки,
когда за твоим окном не видно ни зги, но из-под него льются рекой рвоты чужие пьяные вдрызг песни,
когда Символом Эпохи оказываешься ты и любой, кого ты знаешь, но только оттого, что в этой "Эпохе" не можешь быть других символов, кроме молчаливых ублюдков, тихо делающих своё грязное дело,
когда за твоей спиной снуёт и веселится неугомонная свора полуночных бесов, но ты думаешь, что так и шипит невыключенный тобой газ,
когда тебе хочется петь и кричать, но ты забыл все песни, а горло словно забито вчерашним дерьмом,
когда в тебе поднимается глухое чувство несправедливости и ты хочешь выбежать под ноги к этим людям, к этому Всаднику и его вечно терпеливым матросам,
тогда -
внезапно! -
тебе звонят в дверь:
Читать далее
Мой Человек принёс как-то в дом деревянный обрубок. Сказал - дерево счастья. Как распустится - будет всем нам счастье. Типа, в самый раз к кризису.
Поставил его в блюдце, меняет воду, смотрит на него осмысленным взглядом. На меня так не смотрел никогда...
Прошли обещанные две недели. А оно не распускается. Я говорю - подделка, плюнь, нифига, мы такого добра в лесу сколько хочешь насобираем. А он огорчается. Про невозможность счастья говорит. И про кризис.
Ну что с ним делать?
Купил я тут графический планшет. Кто не знает – такая недешёвая прилада чтобы рисовать аккуратным стилусом как если бы в детстве карандашом. Но. В детстве можно было сразу маме показать - какая она глазастая и какой борщ красный. А теперь для этого нужен принтер. И в чём выигрыш?
Хорошо Сергеичу - он на вернисаже был. В незабываемой обстановке. Кругом картины, шампанское, доклады о заковыристой судьбе автора. Искусствоведы, художники, возвышенные девушки с гладиолусами. Маститый поэт, запрокидывавший свой птичий профиль и клокотавший стихами. Как будто полоскал горло от иноязычной заразы.
О, эти поэты и художники! Погонщики мыслей и дрессировщики душ! Только их искромётную глупость мы готовы принять за ненасытную истину. Только их, а вовсе не политиков.
А потом были песни под гитару нестройными оперными голосами. И, когда округлое «о» в задушевных словах «и таянье г-ооооо-р в г-ооооо-луб-ооооо-м плену» стало нестерпимо утончённым, Сергеич достал фотоаппарат. И все девушки поняли, что они – осенние, что сердцу светлей, когда сад огнист. И сроднились как-то сразу. И возникла мысль послать гонца за новой пузыркой. А маститый поэт вообще предложил переместиться на его, поэтическую, жилплощадь, суля строганину и клюкву.
Но. У Сергеича есть принципы. Не такие, когда прощаются и не уходят, а наоборот. И он ушёл, ошарашенный и окрылённый.
И назавтра опоздал на работу.
По молодости я любил рокенрол. Фраза "жить быстро, умереть молодым" казалась мне верхом мудрости. Но вот как-то так незаметно молодость осталась сзади. А затем и зрелость.
Что же взамен? Новые начальники, пивное брюхо и седина в бороду. А оно мне надо?
Хорошо Сергеичу – он на баяне умеет играть. Поппури из «Прощания славянки» и «Smoke on the water». Достанет эдаким чёртом свой инструмент с перламутровыми
Да, кстати: есть только два сорта людей, чья харизма не подвластна времени. Это баянисты и рыбаки. Почему, спросите? А потому что только у них получается так счастливо и, главное, правдиво разводить в стороны руки. У всех остальных фальшь какая-то в этом просматривается. Как бы обман.
И только они, баянисты и рыбаки, знают чистую и беспросветную правду: жить надо основательно, не наспех и не всухомятку.
И пёс с ним, с рокенролом.
- Мам, а мам, когда уже дедушка Мороз придет?
- Потерпи, солнышко, идет дедушка. Старый он просто, ходит медленно - подождать надо. Давай я лучше тебе пока сказку расскажу.
Девочка недовольно надула губки, но все-таки забралась к маме на ручки и требовательно так посмотрела - мол, давай, рассказывай, да не фигню какую-нибудь.
Мама устало вздохнула.
- Ну так вот. Когда-то, давным-давно, во времена принцев да принцесс, злых драконов и хитрых чародеев, все мечты делились по цветам.
Девочка скорчила недовольную мордашку и заерзала.
- Ну, вот те мечты, которые приходят и уходят - ну, типа как получить в подарок новое платье или игрушку - были розового цвета. И их не очень ценили. Другие же - о вещах более серьезных, таких, как здоровье, деньги, красота - были цвета красного. Отдельно - мечты о любви, фиолетовые. А еще были самые дорогие мечты - о том, чего и не бывает вовсе. И они были сиреневого цвета.
Девочка зевнула и начала скучающе играться с прядью маминых волос.
- Мам, когда дед Мороз придет?
Читать далее
Помещаю здесь все, что есть на данный момент, чтобы не было путанины с номерами глав. Последняя - 8ая - новая!
Качаем вордовский файл)
Настроение сейчас - усталое
История девочки-скользящей, путешествующей по безумным и немного психоделическим мирам, или, если желаете, "руководство слайдера". Как обычно, жесткий стеб над всем на свете) Удачи читаетлю!
Люблю весну в конце июня,
когда через залив, по льду,
в парадных валенках иду.
С карниза наземь каплют слюни
и кошаки по полнолунью
подумали не про еду.
Какое клёвое блаженство
с руки, к чертям, перчатку снять!
Мотивчик модный напевать,
ноздрями нюхать запах женский
и чё вокруг, интеллигентски,
в четыре глаза наблюдать:
ветвей набросок карандашен!
А небо - чистый купорос!
Целует ветер птиц взасос,
пьезометр свежеокрашен,
и первый дождь совсем не страшен,
хотя и вреден для волос.
[699x377]
Настроение сейчас - безумное
Если кому-то это все-таки интересно - можно выложить еще 1 главу. Удачи читателям!
Страшная сказка #2
Некромантия для чайников
Коридор из зеркал.Одиноко
На столе догорает свеча.
И луны любопытное око
Смотрит,свет сквозь окно волоча...
В отражении вечности ложном
Взгляд пытается высмотреть нечто.
Может символ,знаменье возможно,
Может образ,любимый сердечно...
Тишина-как мурашки по телу...
Слышно тиканье сонных часов.
Взор уставший всё смотрит несмело
В отраженье зеркальных миров...
Напряжение...страх...тихий шорох...
Оглянулась стремительно...нет
Никого.Наваждение?Морок?
Или зеркала ложный привет?
Сердце страшную чует тревогу.
Взгляд метнулся к пустым зеркалам...
И завыл блудный пёс у порога -
Смерти лик чёрный грезился там...
[показать]
[446x480]Зачем ты ломаешь мне крылья?
Ворвавшись в мой мир, сдернув шторы,
Касаешься вскользь, так не сильно,
Но тут же лишаешь опоры.
Зачем ты смешал мои краски,
Смотрел так, что пальцы немели?
Меня возбуждал ярко-красный,
Кровавый огонь акварели.
Зачем рисовал мои губы
Своими пронзительно-жадно?
И я откликался — как глупо!
Безвольно тонул, безвозвратно.
И что мне теперь остается?
Твой тушью набросок на теле.
И сердце отчаянно бьется,
Предчувствуя нежность пастели.
29 августа 13:00
Пустынный зал.Окончен вальс,
И гости покидают дом...
В пустынном зале в этот час
Остались мы с тобой вдвоём...
Подобный ласковой луне,
Сиял твой серый взор,когда
Кольцо надел на палец мне -
Сапфир в оправе серебра.
И бережно меня обнял...
И сердце от любви рвалось...
Но время,стрелками звеня,
Так быстро,быстро пронеслось...
Кольцо...ведь кто-то,ненароком,
Найдёт его через года...
- О,как красиво - скажет кто-то -
Сапфир в оправе серебра!
[показать](это четвёртый и последний стих,посвящённый одному человеку...)
Ласково по белокурым кудрям
Проведу изящною рукой...
Вы - моё проклятие.Вы,сударь,
Растревожили сердечный мой покой.
За окном заря уж догорала,
Красным отблеском расцвечивая крыши...
Вы простите мне,я Вас поцеловала.
Вы простите.Я уйду,уйду неслышно...
Я запомню ваши ласковые руки,
Ваши серые,надменные глаза...
Тихой ночи шорохи и звуки
Буду слышать,глядя в небеса...
Вы забудьте.Жизнь так скоротечна...
Но не раз,под сонною луной,
Напоёт моей любви сердечной
Песню Вам размеренный прибой...
[показать] (это третий стих,посвящённый одному человеку...)