"Толпа орет одной большой глоткой, но ест тысячью ртов".(с)

Серые, серые дома. Безликие тяжелые здания. Плеши снега в пожухлой траве. Методично втаптываемые в слякоть листья. Даже шмотки в витринах гламурных магазинов и те выдержаны в серо-черной гамме. А помнишь, как-то в конце лета мы гуляли здесь в поисках подходящей рубашки, и небо, хочется верить, было голубое?
Универ – особо безрадостная громадина с душком отчаяния. Единственное, чему в нем учат – будь, как все, стань муравьем, неси свой крест на свою Голгофу и там, будь добр, повешайся на нем самостоятельно, ибо в стране нехватка гвоздей и специалистов. Никому не хочется марать о тебя руки. К тому же курс пожизненной социализации научит тебя: что и как.
- Надо пойти сдать Кафку.
- Кафка уже давно сдался.
Все мы постепенно сдаемся. У меня осталась последняя сигарета и мелочь на проезд. Похоже, я тоже долго не продержусь.
Грязное небо в клетке проводов троллейбусов и прочих электрических лоховозов. Бегбедер пишет о трагедии во Всемирном Торговом Центре 11 сентября. А чем лучше этот дребезжащий автобус, что везет меня в сталинское общежитие с потолками в четыре метра и трешевыми душами? Ни там, ни тут невозможно ничего сделать. Почему мучительная смерть превращает дерьмочеловека чуть ни в Святого, а дерьмовая жизнь не превращает его даже в Великомученика? Я хочу тыкать в нос всем и каждому государственным удостоверение Великомученика при первой же попытки залезть непрошенным в мою жизнь. Начиная с кондукторов и понятых Иеговы.
Хочется заорать и повести себя заведомо глупо, как герой «Придурков». Но вместо этого я снова утыкаюсь в книгу. Честно, я не понимаю,какого черта я здесь делаю.

Настроение сейчас - Как думаешь?

«Я слышал, что мир прекрасен», - сказал слепой.
«Кажется», - ответил зрячий.(с)

Слышишь, я не знаю, кому это все нужно.
Мы все такие холодные и непреступные, аля господин Санзо. Откармливаем свою самость, как свинью на убой. Леем и взращиваем свой эгоизм, куря на подоконнике по пачки сигарет в час – мягкотелые комнатные фикусы. Мы способны еще хоть на что-то, кроме как поливать грязью этот мир и всех его контуженых обитателей?
- Ты что опять накуренная? Завтра контрольная – учи давай.
- Зачем?! Зачем, если я все равно умру? Если меня все равно нет?
Как могут выгнать из несуществующего универа несуществующего студента? Куда обратиться с этой шизофренией?
- Доктор, доктор, мне кажется, мы существуем!
Мы дерем горло: «Любви нет», но все поголовно страдаем нарциссизмом. Это как радиация. Это еще более эффективно в плане убийства.
«Возлюби ближнего своего, как самого себя», - лечил Христос. У нас перманентный стояк на самих себя, мы чуть ли не кончаем от одного только факта нашего существования.
И это мы-то интересуемся буддизмом?
- Труднее всего избавиться от себя.
- Потому что нас нет.
Жуткий приступ отвращения к себе и миру в целом. Все, что здесь написано банально, но наболело, вымучено и уже приготовилось разорвать меня на атомы, чтобы впоследствии превратить в толстую стервозную домохозяйку с неоконченным высшем, мерзкими бигудями, стоптанными тапочками и детьми-долбаебами. Я готовлюсь стать овощем!
Мы нарочно прячем свои чувства.
- Я люблю только свою кошку.
- А я не знаю, способна ли я любить вообще.
Каждый забыл, что-то очень важное. Возможно, то, что мы смертны. Всему приходит конец.
- Должен же быть выход?
- Да курил я все твои выходы!
Какая-то женщина в моей ванной режет руки и рисует на стенах. Это не я. Честно.
Шакьямуни воскликнул: «Какой смысл и какая польза от юности, если все завершается столь печально?». Меня полосонуло этими словами. «Собственное бессилие так же опасно, как чужое насилие».
Я не знаю, кому все это нужно.