Друзья, спасибо вам за поздравления
с Наступающим 2011-м годом!
Желаю вам творческих, семейных и прочих радостей.
Пусть и отдых и будни приносят
как можно больше приятных моментов!
Приличного Интернета у меня пока что нет,
поэтому, увы, не могу вести блог на Ли.ру
Зато эл. почту читаю регулярно,
так что, при желании, пишите на tabellarius @ yandex.ru
(другие мои адреса также актуальны)
Ведь красота всегда надменна!
Да, но красива ли надменность?
Когда человек говорит вам (как бы между прочим): «А знаешь, я пишу стихи! Хочешь послушать?» – гоните его в шею или сами бегите от него. Настоящий поэт такого не предложит. В крайнем случае, подарит сборник или рукопись.
А вот другой мой университетский друг, Женя Гибайло, заставлял меня часами выслушивать то, что он «набросал за последние дни».
Стихи были очень романтические. Он писал их и писал, изводя кипы бумаги, ухитряясь сочинять шесть семь стихотворений в сутки, причем крупных по объему. Некоторые строчки из них отложились у меня в памяти. Вот, к примеру, такие, о себе:
Я не склонялся пред толпой
И не был никогда успокоенным…
Или о Петербурге:
Звуки томны, звуки страстны.
Из под лунного двора.
Тени блещут, тротуары.
И играют вечера.
Как то раз Женя Гибайло сочинил «Испанский цикл». Он заставил меня прослушать каждое стихотворение по два раза, «чтоб я лучше их усвоил». И я действительно кое что запомнил. Особенно финал последнего стихотворения, где герой влюбляется в испанку. Строки звучали романтически, но предостерегающе:
Как дымная роза
На бледной груди,
Испанская смерть
За углом впереди.
Завершалось все, как и ожидалось, трагически:
С гитарой! С гитарой!
Убитый лежал…
В груди задохнулся
Испанский кинжал!
Конец…
Но скажу я,
Любовь не тая:
– Гитара, гитара,
Испанка моя!
(Женя Гибайло был, как видите, очень талантливым поэтом. Я бы даже сейчас ничего подобного не сумел сочинить.)
– Как тебе? – спросил меня Женя.
– Все хорошо, – ответил я с ехидством (я уже тогда умел быть злым). – А далее все, как я понял, по тексту? Про пробитое тело?
– По какому тексту? – настороженно поинтересовался Женя, почуяв неладное. – Какое еще «пробитое тело»?
– Ну как… Сам знаешь. «Пробитое тело наземь сползло – товарищ впервые оставил седло». И дальше: «Отряд не заметил потери бойца и „Яблочко“ песню допел до конца». А потом – оптимистичное:
Новые песни
Придумала жизнь,
Не надо, ребята,
О песне тужить!
Не надо, не надо,
Не надо, друзья…
«Гренада, Гренада,
Гренада моя!"
* * * * * *
– Мишка! Слушай… я не понял, как его заготавливают.
– Кого?
– Ну… навоз.
– Навоз – это говно! – уверенно сказал Старостин. – Говнецо… Так у нас во дворе говорят.
– Это я и без тебя знаю.
– Ну?
– А как его заготавливают?
– Не знаю… – тут Старостин задумался. – Ты сдавал анализ кала перед первым сентябрем?
– Сдавал.
– Наверное, так же и в колхозе. Сидят на унитазах целыми днями летом. Не все, конечно. А только специальные люди. Жирные. Вроде нашей Степановны. Сидят и какают. Только воду не спускают. Потом у каждого собирается целая коробка. Они ее вываливают в общую кучу, и на самосвал…
Пока я слушал Старостина, воображение рисовало мне очень странное зрелище сидящих в ряд на унитазах колхозников со спущенными штанами. Эта картина мне показалась сомнительной. Колхозы (нам об этом говорили) – это флагманы коммунизма. И сидеть на горшке целый день – это неправильно, не по ленински. Я решил поделиться своими сомнениями со Старостиным.
– Мишка?
– Ну что?
– А чего это Петренко про животных сказал? Что это они дают навоз.
– Петренко – дурак! – разозлился Старостин. – Ну как животные могут что то давать? У них ведь рук нет, и они глупые.
Смотришь на людей — на мужиков, на баб, cловно впервые видишь, словно ты другой породы, али только что из лесу вышел, али, наоборот, в лес вошел. И все тебе в диковинку, в скучную диковинку. Вот, думаешь, баба: ну зачем она, баба? Щеки, живот, глазами мыргает, говорит себе чего-то. Головой вертит, губами шлепает, a внутри y ей что? Темнота мясная, кости скрипучие, кишки колечком, a больше и нет ничего. Смеется, пужается, брови хмурит — a есть ли y ей и вправду чувства какие? Мысли? A ну как она притворяется бабой, а сама оборотень болотный? Вроде тех кто по кустам гукают, в старой листве шуршат, скрепят ветвями, а себя не кажут? А вот ежели встать, подойти да проверить: пальцы рогулькой расставить да ей в глаза-то тыкнуть? Что будет? Вяк! – и упадет, верно?
Ну, ясно, крику не оберешься, мужики тебе по шеям накладают, не посмотрят, что ты государственный писец, казенный голубчик, - разворотят тебе мордовасию.
«Я знаю, что ничего не знаю». Потому чтобы многое знать, нужно самому это «прожить».
Многие живут в паре без ощущения чувства любви. Привычка или как угодно назовите, я хочу провести параллель с тем что у прошлых поколений, чем глубже тем меньше было выбора для партии. И явление само собой разумеющейся, что бытует мнение «стерпеться-слюбится» - возможно, что любовь она приходила к этим отчаянно живущим вместе долгие годы людям только потому что уже очень хотелось «полюбить», «любить», потому что годы идут, а это чувство которое рвется родится внутри каждого из нас, его все держишь по причине «не сейчас»/ «не время»/ «не во время»/ «не то». А потом как у роженицы происходит вот это – «ну все.. чего ждать то» некий приступ когда хочется «отдать», потому что точно возьмут, и обогреют. И тут то происходит кульминация «стерпится-слюбится» свершилось. Финал, - ты сбылся.
Былого счастия обзор... Семейный досуг, праздники, развлечения, в фотографиях и воспоминаниях конца XIX - начала XX вв.
Российская империя в фотографиях / The Russian Empire in Photographs
Венценосная семья
Белая Армия: Фотопортреты русских офицеров 1917-1922
Портрет в русской фотографии
Семейный альбом. Фотографии и письма 100 лет назад (подарочное издание)
"Хорошо было жить на даче…" Дачная и усадебная жизнь в фотографиях и воспоминаниях
"Мы много путешествовали..." Путевые впечатления в фотографиях и воспоминаниях
Все рубрики блога "Прекрасная эпоха модерна" La_belle_epoque
Сколько изобретений было сделано человечеством с тех пор, как «железный конь» пришел на смену крестьянской лошадке: самолет, телевидение, космические технологии, мобильная связь, компьютеры. Однако ничто из перечисленного уже не вызывало такого священного трепета, как первые «самобеглые коляски», появившиеся на улицах городов в конце XIX века.
Первые шаги
Про импрессионистов говорили: «Никто не изобразил ту реальность, в которой мы существуем, с такой силой и теплотой». А эта картина — словно прощание с прошлым. Недолго осталось жить в городе пролеткам и милым лошадкам.
Трудно сказать, кто стал первым художником, чья кисть удостоила автомобиль права быть запечатленным на полотнах. В некоторых источниках утверждается, что это был Анри Тулуз-Лотрек, известнейший постимпрессионист, в конце 1880-х годов увлекшийся литографией и ставший мастером рекламы. В 1898 году Тулуз-Лотрек нарисовал автомобилиста — шофер в шлеме, очках и шубе, мчащийся в открытом автомобиле. Зная утонченно-колючую манеру Тулуз-Лотрека, у которого соседствовали смешное и трагическое, можно представить себе, что это было за чудовище — автопервопроходец, рискнувший собственным здоровьем и нервами окружающих.
Автомобильные инструкции начала ХХ века предупреждали: если неправильно встать или не так взяться за заводную рукоятку, можно отбить пальцы, сломать запястье и даже заработать грыжу от удара рукоятки в живот. Во время пуска двигателя рукоятка порой сильно дергается и бьет в обратную сторону. Помня все это, водитель каждый раз начинал традиционную процедуру: проверял наличие топлива в бензобаке, откручивал кран в карбюраторе, подключал аккумулятор, ставил автомобиль на тормоз, отключал сцепление, переводил рычаг переключения передач в нейтральное положение, открывал дроссельную заслонку, устанавливал опережение зажигания, толкал пальцами поплавок карбюратора, вставлял заводную рукоятку и крутил. И если все было сделано верно, двигатель заводился.
На случай поломок в пути в конце XIX — начале XX века с собой брали запасные детали, например: покрышки колес, множество трубок и шлангов, набор для ремонта проколотых шин, свечи зажигания, впускные и выпускные клапаны, магнето, провода, водяной насос и комплект инструментов.
Тормоза устанавливались только на задние колеса и представляли собой ленты, работающие на сжатие, с ручным приводом. Останавливаться на склоне было опасно, и в одной из книг водителям советовали: “Если автомобиль начинает ползти под уклон и вы не можете удержать его, скорее выбегайте на дорогу и подкладывайте под колеса самый большой предмет, который сумеете поднять”. Если поломка случалась в сельской местности, то найти мастерскую было невозможно. Бензозаправочные станции были редки, обычно топливо приобретали в магазинах бытовой химии и хозяйственных товаров, разлито оно было в канистры по 9 л.
[показать]
[показать]
[показать]
В начале ХХ века уже начали выпускать большие пассажирские автомобили для групповых туристических поездок. Семиместный автомобиль Gobron-Brillie (40/60 л. с., 1907 г.) был создан как туристический, оснащен пневматическими шинами и имел двигатель с оппозитно движущимися поршнями (четыре цилиндра и восемь поршней). Максимальная скорость машины была 24 км/ч, а расход топлива — примерно 4,55 л/1,6 км. Качество изготовления, прочность и надежность Gobron-Brillie, впрочем как и многих первых автомобилей, были удивительными.
Едва появившись, автомобили-такси стали составлять серьезную конкуренцию конным извозчикам. На лондонские такси устанавливали сначала двухцилиндровый, позднее четырехцилиндровый двигатель. Последний из великого множества этих автомобилей ездил до 1952 г.
Толпа сворачивала с Садовой на Дворянскую
мимо нелепо роскошного, выложенного
зелеными изразцами, особняка Курлиной.
А.Н. Толстой "Хождение по мукам"
За фотографии особняка, сделанные до пожара, и текст спасибо _game__over_