"... - Слушайте, я устала, я больна, - не все ли равно? Ведь мы, вообще, всю жизнь выдумываем. Разве мы людей не выдумываем? Разве они в действительности все такие, какими нам представляются, или, вернее, мы себе представляем? Вот был у меня когда-то сон. Я пришла в дом к человеку, которого любила. И там встретили меня его мать и сестра, очень холодно встретили и все повторяли, что он занят, и не пускали меня к нему. И я решила уйти. И, уходя, увидела себя в зеркале и застонала. У меня оказалось толстое, затекшее лицо, крошечные косые глазки, а на голове шляпка со стеклярусом, как носили у нас когда-то старые мещанки, на плечах бурая пелеринка, на короткой шее гарусный замызганный шарфик.
- Боже мой! Отчего же я такая?
И тут я поняла. В этом доме меня видят такой. И теперь я знаю: не найдется двух людей на свете, которые видели бы третьего одинаково. "
(тэффи, "и времени не стало")
А.М.
Бывают такие протяженные периоды, когда живешь на горе.
Жить на горе - не значит: задыхаться (ни от счастья, ни от значимости: ни своей, ни горы - ни от чего). Просто живешь там - и всё.
И всё тогда вокруг - как в ярком тумане. То есть все вроде есть, а вроде - "умрете, ну и да ладно".
Это - защита.
Она так сильна, как бывает сильна охранность в первые месяцы любви (большой влюбленности). Тогда можешь и в ночь в город пойти, и в машину к хмырям сесть - всё тебя минует. Не затронет.
Ибо - охраняет.
Потом туман начинает меркнуть.
Постепенно.
Он не то что бы пропал совсем, но уже видны очертания вокруг: лес, парк, скотобойня, дорога, лесопилка...
Потом совсем расслаивается. Уходит.
И защита спадает.
ну в общем как-то так.
примерно
... Помню, как-то я лежал на животе под обстрелом, в траве, и сначала жался крепко к земле, потому что как-то неуютно было, а потом надоело жаться, и я стал смотреть: трава была зеленая, небо голубое, и два муравья ползли и тащили соломинку, и так было ясно, что вот я лежу и боюсь обстрела, а жизнь течет, трава зеленеет, муравьи ползают, судьба целого мира длится, продолжается, как будто человек тут ни при чем; и на самом деле он ни при чем, кроме того, что портит все.
Антоний Блум
... Помню, как-то я лежал на животе под обстрелом, в траве, и сначала жался крепко к земле, потому что как-то неуютно было, а потом надоело жаться, и я стал смотреть: трава была зеленая, небо голубое, и два муравья ползли и тащили соломинку, и так было ясно, что вот я лежу и боюсь обстрела, а жизнь течет, трава зеленеет, муравьи ползают, судьба целого мира длится, продолжается, как будто человек тут ни при чем; и на самом деле он ни при чем, кроме того, что портит все.
Антоний Блум
Кто объяснит почему?
Ау?! Где вы специалисты-эксперты сетевого и традиционного бизнеса?
Почему люди инстинктивно страшатся стать финансово независимыми, боятся иметь деньги, быть - стать обеспеченными?
И как преодолеть этот страх? Какие возможны варианты?!
Все, наверное, помнят, как в 5–6 лет человек вдруг просыпается с похолодевшим от ужаса животом и понимает, что когда-нибудь он умрет. До этого он никогда не думал об этом. И пришло это понимание внезапно, без всяких свидетельств. Не обязательно было видеть, как хоронят кого-то или как убили птицу. Это просто являлось. Как данность.
Страх был так огромен, а бездна в животе так бездонна, что человек 5–6 лет начинал кричать.
Кричал он страшно и долго, успокоить его можно было только какой-то откровенной чушью, через пень-колоду и, в общем-то, не навсегда. Приступ через некоторое время повторялся. И человек понимал, что рано или поздно его тело погибнет.
То есть, иными словами, смерть в мире есть.
И она жила с этого дня в животе как иголка.
Но я ни разу не просыпалась среди ночи в 5–6 лет – с криком, что Бога нет.
И с радостно бьющимся сердцем, что Он есть, – тоже не просыпалась.
Все, наверное, помнят, как в 5–6 лет человек вдруг просыпается с похолодевшим от ужаса животом и понимает, что когда-нибудь он умрет. До этого он никогда не думал об этом. И пришло это понимание внезапно, без всяких свидетельств. Не обязательно было видеть, как хоронят кого-то или как убили птицу. Это просто являлось. Как данность.
Страх был так огромен, а бездна в животе так бездонна, что человек 5–6 лет начинал кричать.
Кричал он страшно и долго, успокоить его можно было только какой-то откровенной чушью, через пень-колоду и, в общем-то, не навсегда. Приступ через некоторое время повторялся. И человек понимал, что рано или поздно его тело погибнет.
То есть, иными словами, смерть в мире есть.
И она жила с этого дня в животе как иголка.
Но я ни разу не просыпалась среди ночи в 5–6 лет – с криком, что Бога нет.
И с радостно бьющимся сердцем, что Он есть, – тоже не просыпалась.
Счастье можно найти и в темные времена..
если не забывать обращаться к свету.
Проф. Дамболдор.
В большинстве регионов цены на коммунальные услуги поднимаются в среднем на 20-25 процентов, — и это ввергает уволенных и сокращенных в панику. Недавно прозвучало уточнение, что обещанное президентом пособие по безработице в 4 900 рублей — не минимум, а максимум; минимальной же остается сумма в 850 рублей. Немолодая женщина в троллейбусе говорит о грядущем отключении света и газа как о чем-то вполне решенном, но на вопрос: «Не выселят ли?» твердо отвечает: «Нет. Государство не допустит».
Счастье можно найти и в темные времена..
если не забывать обращаться к свету.
Проф. Дамболдор.
В большинстве регионов цены на коммунальные услуги поднимаются в среднем на 20-25 процентов, — и это ввергает уволенных и сокращенных в панику. Недавно прозвучало уточнение, что обещанное президентом пособие по безработице в 4 900 рублей — не минимум, а максимум; минимальной же остается сумма в 850 рублей. Немолодая женщина в троллейбусе говорит о грядущем отключении света и газа как о чем-то вполне решенном, но на вопрос: «Не выселят ли?» твердо отвечает: «Нет. Государство не допустит».
Невыносимый блеск на подоконнике кафе. На минуту думаю, что это зеркало, оказывается — глянцевый журнал. Называется «НедвижЕмость в Италии». Официантка понимающе улыбается: «Да, все почему-то смеются. Но знаете, у нас каждый второй пишет „приемлимый“ вместо „приемлемый“, а мы хотим грамотности от риелтеров. Да пусть себе пишут». — «Где вы учились?» — спрашиваю. — Отвечает: «В Томске. Но я простой инженер».
*прямо по Линор Горалик: "Соседка в лифте кормит держит на руках собачку и кормит ее шоколадом. Собачка отворачивает, закатывает глаза, вырывается, но хозяйка настойчива, приходится есть.
- Вот же какая красавица у нас, хорошая наша девочка, - приговаривает хозяйка, - как ей не дать шоколадку? Даем! Плохо ей, нашей красавице, а мы все равно даем!"
Невыносимый блеск на подоконнике кафе. На минуту думаю, что это зеркало, оказывается — глянцевый журнал. Называется «НедвижЕмость в Италии». Официантка понимающе улыбается: «Да, все почему-то смеются. Но знаете, у нас каждый второй пишет „приемлимый“ вместо „приемлемый“, а мы хотим грамотности от риелтеров. Да пусть себе пишут». — «Где вы учились?» — спрашиваю. — Отвечает: «В Томске. Но я простой инженер».
*прямо по Линор Горалик: "Соседка в лифте кормит держит на руках собачку и кормит ее шоколадом. Собачка отворачивает, закатывает глаза, вырывается, но хозяйка настойчива, приходится есть.
- Вот же какая красавица у нас, хорошая наша девочка, - приговаривает хозяйка, - как ей не дать шоколадку? Даем! Плохо ей, нашей красавице, а мы все равно даем!"
Ясность сердца, молчаливость, самообладанье, кротость,
Чистота жизни – называются подвигом сердца.
Бхагавадгита. ГЛАВА XVII
Что можно сказать по поводу работы В. М. Лурье «История Византийской философии» (Лурье, В. М. История Византийской философии. Формативный период. – СПб.: Axiôma, 2006. – XX+553 с.)? Классическая «постмодернистская» (столь странная характеристика для с виду традиционной работы объясниться позже) компиляция по поводу истории теологии, долго собираемая из «лего»-статей специалистом в области мировоззрения Восточных дохалкидонских церквей. Именно такой – неоднородно текстуальный – облик получает любая книга, бывшая обобщающей историософской попыткой узконаправленного специалиста. Такой объемный ресурсоемкий труд облегчен ныне цифровой технологией обработки текстов, поэтому стоит сказать, что подобных книг в будущем даже в теологически отсталой РФ будет все больше и больше. Сразу стоит оговориться, предваряя критический посыл рецензии, что сие произведение обязательно для детального ознакомления всем российским теологам – от студентов «молочной кухни богооткровенных слов» до крупнейших специалистов в области византийской догматики; одни в короткое время приобретут ключевые пункты «картографии» христианской ортодоксии, а другие, заметив в авторе крупную полемическую фигуру, обратятся к насколько интереснейшему, настолько неоднородному и спорному компендию. Начальное впечатление от книги обескураживающе парадоксальное: само название «История Византийской философии», которое как будто пришло со времен советского подпольного богословствования, вводит в заблуждение «профессиональных философов», пришедших за гносеологией, онтологией, и т. п., а получивших в ответ раздутую историю-схолию христиански модифицированных аристотелизмов («природы» и «ипостаси»); первая сотня страниц (вплоть до обсуждения христологических споров V века) вообще прочитывается в недоумении «Кому понадобились консервативно примитивное переложение нескольких умеренных протестантских библеистов, отдельных идей Парижской богословской школы, «бессмертных» для студенческих курсовиков В. Н. Лосского и И. Мейендорфа?»; к тому же общий настрой портит отсутствие адекватных сносок на чужую рефлексию (выявление кантианских антиномизмов в ортодоксальной вероучительной системе, инициированное о. П. Флоренским, мысль католического иезуита-литургиста М. Арранца о принципиальной догматичности первохристианских богослужебных компонентов, суждение В. Н. Лосского о сотериологическом критерии всей догматико-полемической истории, и т. д., - эти и подобные теологообразующие мнения введены в русскую богословскую традицию конкретными людьми, а так как они еще не до конца влились в «абстрактное православное мышление», то и не стоит их распространять как само собой разумеющиеся истины, как очевидности «символьного» порядка, исходящие из уст любого правоверного). Но не спешите выставлять «смертный приговор» за нелепое школярство вводных глав такой классной для «рассейских земель» богословской работе, начиная с обещанной по предисловию пространной «христологической» части о VI веке, выявляются все мастерство и компетентность исследователя. Здесь в отличие от эпигонский рецитаций зачина господствует легкость, полемичность, склонность к здравым обобщениям, правдоподобным историческим реконструкциям, адекватным оценкам, и главное – встречается редкий источниковедческий материал, нащупываются недавно открытые сферы. Да, пусть в данном случае труд является детализированной калькой с фундаментальных исследований Грилльмайера и Co, монографий Мёллера, Лоофса, Брока, Эсбрука; но это поистине органичный, понимающий, продуманный опыт рецепции, когда ученый еще по сути ничего не открыл, но его потенциал огромен и он готов к решающему порыву. Здесь идет схватка на плоскости мировых научных стандартов (все-таки специалистов в области восточно-христианской теологии VI века не так уж и много, их легко идентифицировать). Причем из исследовательских творений выверенный взор автора выделяет крыло консервативнейших представителей католицизма XX века, игнорируя умеренное критиканство римских собратьев или протестантов. Проявляется «консервация» в мелочах; библейские книги Ветхого Завета датируется намеренно более ранними сроками (Священнический кодекс относится к допленному периоду, когда академическим консенсусом он датирован поздним послепленным временем; в действии неписаный принцип «чем древнее, тем духовнее»), официально канонизированные святые «по указке автора» действуют только вдохновенно и рационально (например, неприглядная роль св. Феофила Александрийского в деле Златоуста объясняется более важной церковной икономией по изъятию оригенизма, совершенно неудачные религиозные эдикты императора Юстиниана трактуются в свете неких высших мотивов), везде ощущается «поиск ведьм» и довольно оригинально