Опять я сижу в кресле. Все-таки, кофейня – наилучший из известных мне способов потратить полтора часа свободного времени, сто рублей и полпачки сигарет. Сегодня я в одиночестве. Хотя скорее «наедине с самим собой». При слове «одиночество» мне всегда представляется холостой алкоголик-неудачник лет сорока, сидящий перед телевизором с банкой пива. Выражение «наедине с самим собой» вызывает у меня ассоциации с пожилым буддийским монахом, размышляющим о сущности бытия.
Не знаю кому как, но мне больше нравится отождествлять себя с отшельником, нежели с неудачником.
На мой взгляд, в одиночестве (если оно, конечно, не принимает перманентный характер) есть свои положительные стороны. Можно тщательно обдумать всё, что накопилось в твоей жизни. Каталогизировать всё, бля… Но больше всего меня радует тот факт, что никто не мешает мне делать бумажных журавликов. Японцы верят, что человек, свернувший тысячу этих бумажных пидарасов, обретет счастье.
Почему-то в голову приходит процесс скачивания файла из интернета.
Загрузка: «счастье.exe»
Выполнено: 14%
Осталось: ??:??:??
То обстоятельство, что я трачу время на подобную херню, может навести на мысль, что делать мне абсолютно нечего. Так оно и есть.
За соседним столиком я вижу знакомое лицо. С этим парнем мы учились на каких-то курсах или познакомились на чьем-то дне рождения. Не помню. Насколько мне известно, он старше меня года на два.
Он тоже меня узнал. Садится рядом. Смотрю в его чашку. Ну и говно же он пьёт! Какая-то дрянь с сиропом, пахнущим как гель для душа. У нас завязывается разговор. Обычный разговор двух людей, которые не виделись долгое время, но и не вспомнили бы друг о друге, если бы не случайная встреча вроде этой. Людей, которые во время разговора не употребляют имени собеседника. Просто потому что не помнят его.
Тут есть один простой, но весьма интересный прием. Когда ты рассказываешь историю из своей жизни, то произносишь фразу типа: «И она говорит мне: «Вася (Петя, Костя), ты ничего не понимаешь в …». Так собеседник будет знать твоё имя. Историю он тут же забудет. Имя, правда, он тоже забудет очень скоро.
Ну, это так, просто маленькая хитрость для современного общения.
Из разговора я узнаю, что мой собеседник (кстати, эта тупая задница, похоже, не слышала про прием) по знакомству устроился в какую-то довольно крупную фирму. И работает он там менеджером по продажам или подбору персонала или … Чёрт, я забыл сразу после того как узнал. В этой компании (пожалуй это определение куда лучше подходит этому месту, чем слово «фирма») ты должен носить галстук. Это не одна из тех занюханных контор, в которых нужно одеваться прилично для того, чтобы компания выглядела солидно. Скорее костюм ты носишь для того, чтобы быть достойным находится в этой компании.
«»Некогда знакомый» говорит, что к такого рода униформе он привык уже через месяц работы. Ещё он говорит, что каждое утро, просыпаясь, он занимается тем, что он сам называет «корпоративной медитацией». Это когда ты стоишь перед зеркалом, показываешь на себя пальцем, улыбаешься, подмигиваешь и говоришь своему отражению: «Ты – номер один! Ты всего добьешься! Верь в себя!». Говорит, что с утра это настраивает на правильный режим работы. Или он сказал «правильный режим жизни»? Впрочем, я думаю, что для него это одно и то же.
Мне стало интересно, со всеми ли он делится такими интимными подробностями? Лично я бы постеснялся о таком рассказывать.
По ходу он спрашивает меня, работаю ли я где-нибудь. Я честно отвечаю «нет». В его взгляде тут же читается чувство его полного превосходства.
Я закрываю глаза.
Я стою посреди огромного стадиона. Все трибуны забиты клерками и менеджерами среднего звена. Их лица тщательно выбриты и в воздухе висит запах Old Spice’a. Все они громко скандируют: «Неудачник!», «Не может найти работу!», «Ты не можешь соответствовать!». Какие же они всё-таки охуенные ребята! И как они правы!
Мои глаза снова открыты. А мои губы всё ещё произносят дежурные слова и периодически складываются в дежурную, заинтересованную улыбку. Я тоже так умею. В биологии такое поведение называют «мимикрией». Это когда слабые и безобидные виды с целью обезопасить себя, перенимают внешние качества сильных и опасных. Конечно, это только в том случае, если счесть «сильным и опасным» сидящего напротив меня долбоёба с часами, которые по замыслу владельца должны выглядеть стоящими четырехзначной суммы в евро, а на самом деле не стоят и трехзначной в рублях. Так что, все-таки, «мимикрия» - это не про меня. Я просто стараюсь быть вежливым.
В течение всей беседы я продолжаю складывать бумажных журавликов. «Некогда знакомый» смотрит на этот процесс с некоторым удивлением, но спросить не решается. А сам я ему ничего говорить не буду. Пускай у него будет история «про психопата, с которым я встретился в кофейне», которую можно рассказать коллегам во время обеденного перерыва.
Спустя минут пятнадцать, некогда знакомый смотрит на часы и сообщает, что ему пора. Дежурное прощание. Говорит, что надо будет как-нибудь встретится, отдохнуть как раньше (в прошлой жизни?) и прочую хуйню. Мы прощаемся. Надеюсь в последний раз.
Смотря ему, уходящему, вслед, я ловлю себя на том, что чувствую какой-то неприятный осадок от этой беседы. Это проходит, как только он пропадает из виду.
Я допиваю кофе, тушу сигарету, сгребаю журавликов в сумку и выхожу.