ПОД КРАСНЫМ ЗНАМЕНЕМ: УЛЬРИКА МАЙНХОФ: ЖЕНА, МАТЬ, УБИЙЦА
Черницкий Ал. "Падшие звезды террора"

Жизнь без любимого

Страстью Клауса Райнера Реля были женщины.
— Free love, — улыбался он жене, возвращаясь под утро домой, — свободная любовь...
Даже работа 35-летнего Клауса заключалась в описании половых актов: Рель переводил на немецкий язык шведские порнографические книги.
Сейчас, в 1967-м, бушевала сексуальная революция, и гонорары за такого рода литературу платили баснословные. Супруги через год меняли автомобили, предпочитая «Мерседесы». Подвал их берлинского дома был полон дорогих вин.

33-летняя Ульрика Майнхоф сгорала от ревности, но помалкивала. Произвольный обмен партнершами и групповой секс — вот что занимало помыслы парней в ФРГ, Франции, Италии, Великобритании, США. Девушки стремились, как и во все времена, к семейному очагу, однако мода требовала жертв: ревности в секс-революции места не было.
Они познакомились в 1962-м на антиядерной конференции в Бонне. Клаус был потрясен обличительным пафосом речи Ульрики, направленной против правящей верхушки ФРГ. Еще более приворожила внешность ораторши — женственной, широкобедрой, длинноногой.
Ультралевая журналистка Майнхоф входила в «Движение против ядерной смерти», а Рель в ту пору выпускал левацкую студенческую газету «Конкрет». Опытный бабник очаровал красавицу, и она стала писать радикально-пылкие статьи для его газеты.
Очень скоро Ульрика оказалась в постели Клауса: это был ее первый мужчина! От этого факта Рель испытал новое потрясение: прежде ему не доводилось встречать девственниц в возрасте 28 лет.
Скоро они поженились, а уже в 1963-м Ульрика родила близнецов Беттину и Регину. Муж не уделял особого внимания подрастающим «мышкам» и далеко не каждый день приходил домой ночевать; жене он предоставил полную свободу.
Но что делать, если Ульрика не желала делить ложе с другими мужчинами? Что делать, если ее душа отказывалась делить мужа с другими женщинами?

Переводы оставляли Клаусу все меньше времени на журналистику, и, в конце концов, жена сама возглавила «Конкрет».
Мягкая, ласковая, домашняя, призывно раскачивающая бедрами, Ульрика превратилась в пламенного трибуна. Наряду со свободной любовью, молодежь исповедовала радикально левые взгляды и грезила мировой революцией. Тираж «Конкрет» неуклонно рос, и Ульрика Майнхоф прилично зарабатывала. Немалые гонорары получала она и за участие в диспутах на радио и ТВ.

Тем временем, Рель смел последние барьеры приличий: стал приводить женщин прямо домой. Рыдающая Ульрика отсиживалась с дочерьми на втором этаже под аккомпанемент оргий, гремящих на первом.
В начале 1968-го она предложила развестись, надеясь, что Клаус станет отговаривать, задумается о девочках... Но Рель лишь вздохнул с облегчением: ему давно опротивело осуждающее выражение на лице этой прискучившей женщины. За дочерей он также не беспокоился: голод им не грозил.

Ульрика отселилась, купив квартиру в фешенебельном районе Берлина. Скоро исчезла и надежда на то, что Клаус будет заглядывать в гости — хотя бы ради общения с дочками.
Экс-супруг всецело отдался любимому делу — Большому сексу. Ульрика задыхалась от смутного желания отомстить, а душа ее походила на пепелище. Лишь общественная деятельность спасала от тоски.

Самой массовой леворадикальной силой в ФРГ был Социалистический союз немецких студентов (8В8) во главе с Руди Дучке. Газеты и журналы яростного антикоммуниста Акселя Шпрингера призывали «честных немцев остановить врага нации».
11 апреля 1968 г. безвестный неонацист Йозеф Бахман подкараулил Руди Дучке возле его дома и расстрелял из пистолета.
Пока врачи боролись за жизнь Дучке, у 20-этажного офиса Шпрингера близ Берлинской стены состоялась грандиозная манифестация протеста.
Слово предоставили одному из десяти лучших журналистов ФРГ — прелестной Ульрике Майнхоф.
— Пули, ударившие в Руди Дучке, разбили наши мечты о мире без насилия! — воскликнула она.

Фактически Ульрика призвала сограждан ответить насилием, восстать, выйти из повиновения властям.
Однако поначалу никто не задумался о сути этих вмиг ставших знаменитыми слов. В то время молодые люди сплошь и рядом были пацифистами, вставляли гвоздики в стволы полицейских карабинов. И уж тем более никому не пришло в голову, что в душе ораторши звучало совсем другое: «Супружеские измены разбили мою мечту о семейном счастье с Клаусом Релем, превратили мою жизнь в пытку!».
На обломках семьи родилась страсть к разрушению: волевая, умная женщина все помыслы и силы направила на месть.

Месть Клаусу как конкретному виновнику личной катастрофы заключалась в том, что Ульрика решила стать развратной. Именно так: решила, заставила себя, ибо от природы женщины в среднем гораздо вернее мужчин. Ее любовником и вторым в жизни мужчиной стал тот, кто подвернулся под руку, — Стефан Ауст, один из редакторов «Конкрет».

Но и общество потребления заслуживало мести. Самые пылкие статьи в «Конкрет» не зажигали революционного пламени: пролетариат, этот гегемон революции, больше верил изданиям Шпрингера. Ульрика повторяла вслед за идеологом «новых левых» Гербертом Маркузе, что рабочий класс включен, интегрирован в Систему капиталистического общества.

И в самом деле, рабочий мог позволить себе благоустроенный дом, автомобиль, отдых на экзотических островах. Зачем сытому обывателю революция? Вдобавок в ФРГ хватало информации о «прелестях» реального социализма в соседней ГДР. Даже «старые левые» — коммунисты и профсоюзные лидеры — не собирались отказываться от материальных благ и духовных свобод, которые обеспечивало ненавистное им государство.
Лишь нищие народы развивающихся стран казались естественными союзниками «новых левых» в борьбе с Системой.
Отсюда проистекали симпатии ко всевозможным «национально-освободительным» движениям в Африке, Азии, Латинской Америке. Особую ненависть вызывали США, на могущество которых опирался весь западный мир.

Прибытие в ФРГ американских делегаций вызывало многотысячные демонстрации протеста. Юные бузотеры так и норовили забросать «душителей свободы» полуфабрикатами или презервативами с краской.

«Разумеется, преступление — не напалм, сжигающий женщин, детей и стариков, а протест против напалма, — писала Ульрика. — Не уничтожение посевов, что для миллионов означает голодную смерть, — а протест против этого. Не разрушение электростанций, больниц, школ, плотин, — а протест против этого. Преступны не террор и пытки рейнджеров, — а протест против этого. Недемократично не подавление свобод в Южном Вьетнаме, запрещение газет, преследование буддистов, — а протест против этого в нашей «свободной» стране. Прицелиться пакетом с пудинговым порошком в политика, по вине которого стираются с лица земли деревни и ведутся бомбардировки городов, считается неприличием, зато очень прилично официально принимать такого политика. Колонизация вьетнамцев под знаком борьбы с коммунизмом считается цивилизованной нормой, в то время как публичные дискуссии об угнетении этого народа — несомненно, дурной тон».

Колониальные державы теряли одну колонию за другой, и независимые страны вставали на путь социалистических преобразований.
Образцом для подражания служила Куба, где марксисты силой оружия захватили власть в свои руки. Чтобы ускорить крах капитализма, следовало ударить по Системе с тыла — вызвать революционный взрыв в Бонне и Лондоне, Париже и Вашингтоне.
Мирная жизнь без любимого была ненавистна Ульрике Майнхоф.

Запах крови

В феврале 1970 г. в богатой квартире журналистки поселилась пара влюбленных: Гудрун Энсслин и Андреас Баадер. Протестуя против войны во Вьетнаме, они подожгли универмаг. Ульрика посетила все заседания суда над ними и восхищалась их отвагой и решительностью: они уже приступили к насилию, о котором она пока лишь мечтала. Затем поджигателям удалось бежать.
Семилетним Беттине и Регине мать представила нелегалов как тетю Грету и дядю Ганса.
Н
е прошло и месяца, как заявился еще один гость, адвокат Хорст Малер. Он возглавлял Коллектив адвокатов-социалистов и любил повторять: «С лакеями капитализма не разговаривают — в них стреляют».
Главные действующие лица и организаторы будущих трагедий заняли исходную позицию. Выпив и закурив, 34-летний Малер сказал, важно поблескивая стеклами очков:
— «Тупамарос Западного Берлина» — чепуха. Все крупные города должны стать ареной тотальной герильи. Только так мы раскачаем корабль под названием «ФРГ». Только так «старые левые» поймут, что нельзя более оставаться в стороне. Коммунисты окажутся перед выбором: мы или нацисты. Постепенно партизанская война перейдет в революционную гражданскую!
Партизанский отряд «Тупамарос» недавно совершил переворот в далеком Уругвае. Казалось, власть — вот она, руку протяни! Правда, очень скоро банды «Тупамарос» в Монтевидео были разгромлены. Однако в левацкой среде усиленно циркулировали слухи о том, что уже создан отряд «Тупамарос Западного Берлина».
— «Тупамарос» наверняка совершили множество просчетов, — объявила Ульрика. — Если бы ими руководили Кастро и Че Гевара, они бы удержали власть. Необходимо разрушить правящую Систему в главных пунктах, развеять миф о ее всемогуществе и неуязвимости!
Она была самая старшая в этой четверке. Впрочем, и самому «маленькому», Баадеру, вот-вот должно было «стукнуть» 27. В «партизаны» решили податься не «укуренные» мальчишки с девчонками, а вполне взрослые люди.
— Пламя нашей войны перекинется на соседние страны Европы! — вскричал Андреас. — Это отвлечет империализм от борьбы против угнетенных народов, а те перейдут в наступление по всему миру.
— Если мы привлечем большое число прогрессивно мыслящих немцев, то наше движение напомнит Сопротивление, которое действовало во время войны, — добавила 30-летняя Гудрун Энсслин с присущей ей фанатичной убежденностью. — Но на этот раз немцы не уступят свою свободу и свое будущее фашизму!

В перерывах между сексом и митингами будущие террористы публиковали списки нацистов, уклонившихся от наказания.
Почти каждый номер «Конкрет» пестрел такими списками и разоблачительными статьями. Активисты левого движения собрали доказательства вины 364 тыс. военных преступников и доказали, что правящая верхушка ФРГ состоит главным образом из их числа.

Спустя несколько дней «тетя Грета» и «дядя Ганс» простились с «мышками» Беттиной и Региной. Любовники переехали в малоприметную квартирку и занялись скупкой оружия.
Однако 3 апреля полиция задержала Баадера с поддельными документами. Казалось, остальных членов группы досадный прокол заставит отказаться от опасных планов — ан нет.
Ульрика Майнхоф мигом разработала операцию по вызволению товарища.
Она заключила договор с издательством Вагенбаха на книгу о «новых левых», но поставила условие: Баадер должен стать ее соавтором.
Полицейское начальство пошло навстречу и согласилось привозить поджигателя для работы в библиотеку знаменитого Франкфуртского института социальных исследований.

14 мая того же 1970 г. охранники проводили Баадера из машины к библиотеке. Пожилой сотрудник привел их в читальный зал, где поджидала Ульрика.
Полицейские сняли с Андреаса наручники и удалились. А вскоре в читальный зал ворвались четверо в масках и с пистолетами. Сотрудник попытался звать на помощь, но получил пулю. Затем все перепрыгнули через истекающего кровью старика и бежали через окно.
— При освобождении заключенного Баадера неизвестные преступники похитили фрау Майнхоф, — сообщила вечером «Немецкая волна».
Впервые Западная Германия услышала эти два имени вместе. Даже в полиции не сразу догадались, что вся затея Ульрики с книгой имела своей целью освобождение Баадера из-под стражи — не большее, но и не меньше! Вот когда в полицейских документах появилось это словосочетание: «группа Баадера-Майнхоф». О других участниках полиция не знала ровным счетом ничего.

5 июня популярный анархистский журнал «Агит 883» опубликовал сочинение, в котором Ульрика из подполья выступила против ущерба здоровью и жизни людей в революционной борьбе. Однако последние слова звучали зловеще: «Вооруженное сопротивление началось, создавайте «Фракцию Красной Армии» повсюду. Мы с вами и среди вас».

Лето ушло на подготовку, а ранним утром 29 сентября началась «революционная борьба». Три отряда «городских партизан» одновременно ограбили три банка — минута в минуту. Когда подсчитали добычу, «домашняя» Ульрика пришла в ярость:
— Вы хотите вести герилью с двумястами тысячами марок? Жалкие гроши!

В октябре Ульрика обзавелась новым любовником — Карл-Хайнцем Рухландом из Франкфурта-на-Майне.
Работая в автомагазине, он перебивал номера на кузовах и двигателях угнанных «партизанами» автомобилей, помогал находить покупателей и оформлять эти сделки. Впрочем, долгого романа не получилось. Благодаря полицейскому осведомителю Рухланда «взяли» уже 20 декабря.
Той же ночью полицейские задержали и саму Ульрику Майнхоф, однако... не узнали ее и после проверки документов отпустили. Во всех полицейских участках ФРГ были вывешены старые фото Майнхоф и Баадера, но террористы давно изменили внешность. Андреас носил то бороду, то усы; Ульрика без конца меняла цвет волос и прическу.
Рухланд чистосердечно признался во всех грехах, хотя ему неизвестны были подлинные имена боевиков.
— Я простой рабочий, которого она учила, — вспоминал он, выйдя на свободу спустя 4,5 года. — И хотя она интеллектуально намного выше меня, она никогда не напоминала об этом.

Ульрика Майнхоф родилась 7 октября 1934 г. В конце второй мировой войны умер от рака ее отец, а мать умерла от той же болезни в 1948-м. Девочку удочерила ее тетка Рената Римек, которая была заметным в ФРГ богословом и педагогом, а при этом еще ярой антифашисткой и коммунисткой. Потеря родителей привела Ульрику к мыслям об уходе в монастырь. Но приемная мать отговорила девочку от этого безумного шага и увлекла ее левой идеологией.
Тем не менее, во время учебы в Мюнстерском университете девушка вступила в религиозно-мистический орден «Братство святого Михаила». Изучала педагогику, искусствоведение, психологию.
Окончив университет в 1956 г., Ульрика поступила в докторантуру и в итоге получила великолепное образование.
После ухода Ульрики в подполье «мышки» Беттина и Регина оказались на попечении все той же Ренаты Римек. Она была потрясена: фамилия кроткой Ульрики фигурирует в названии уголовного дела!

15 января 1971 г. в Касселе «партизаны» ограбили — экспроприировали — сразу два банка на 115 тыс. марок, а заодно прихватили припаркованный автомобиль БМВ.
Вдохновленная успехом, Ульрика написала и опубликовала Манифест.
«Коммунизм сегодня — это вооруженное насилие, — читали немцы. — Кто не вооружается, тот умирает. Революционным субъектом является всякий, кто отказывается участвовать в преступлениях Системы... Нам нужен мир без частной собственности и диктата банкиров, без садизма полиции, парламентского балагана и идиотизма прессы, без калечащих сознание семей, тюрем и армейских шеренг».
«Калечащие сознания семьи» были замаскированным приветом Клаусу. Своих противников Ульрика именовала не иначе как свиньями.

Молодежь на митинге анархистов, где впервые был оглашен Манифест, подхватила:
— Свиньи думали и дальше копить сало, но РАФ помешала!

Заодно публика познакомилась с эмблемой и самоназванием первых в ФРГ террористов: «Калашников» и пятиконечная звезда под надписью «КАР» (РАФ).
Позже место «Калашникова» на эмблеме займет пистолет-пулемет (ПП) с откинутым прикладом. Оно и понятно: «городским партизанам» сложно носить при себе автоматы.
РАФ — аббревиатура, которая означает «Фракция Красной Армии».

Экс-журналистка с друзьями всерьез претендовала на захват власти в ФРГ.
У них были некоторые основания для оптимизма. Прежде одна Красная Армия покорила бескрайнюю Российскую империю, а другая подчинила Китай — самую населенную страну. Конечно, были и поражения, например, в Венгрии Красная Армия продержалась в 1919-м лишь несколько месяцев. Но победы выглядели внушительнее.

15 июля 1971 г. в Гамбурге два полисмобиля погнались за рафовцами Петрой Шельм и Вернером Хоппом на угнанном БМВ. В конце концов, те бросили машину и пустились наутек пешком. Вернера скоро схватили, а красавица Петра на углу столкнулась с полицейским. Выстрел стража порядка оказался точнее. Когда приехала карета скорой помощи, 20-летняя Петра Шельм уже скончалась.
Бывший берлинский парикмахер с внешностью кинозвезды пала первой жертвой «герильи». Ее товарищи были потрясены: «Как?! Свиньи смеют нас убивать? Но мы-то свиней не убивали!».

Гудрун Энсслин давно говорила: «Мы сохраняем им жизни, хотя непонятно, зачем им эти жизни так нужны?».
Обещанный отказ от причинения «ущерба здоровью и жизни людей» был забыт. Подпольщиков переполняли ярчайшие эмоции: так кайманов возбуждает запах крови — даже если он исходит от собственных, уже рассеченных мачете сородичей.
— Чего стоит жизнь тех, кто носит мундир и работает ради денег? — с недоброй усмешкой повторяла Ульрика.
Занимаясь автоугонами и грабежами, «городские партизаны» приобрели колоссальную популярность.

Дисциплинированные, склонные к законопослушанию немцы были ошеломлены. Более всего их впечатляло, что вызов государству бросила знаменитая журналистка, которая ради народного счастья отказалась от возможности видеть своих детей.
Согласно данным уважаемого в ФРГ Института Алленс-бауха, летом 1971-го каждый пятый немец симпатизировал «городским партизанам». Свыше 6 млн человек — примерно 10% населения — готовы была предоставить террористам ночлег.

Век воли не видать...

25 сентября 1971 г. «революционеры» перешли непосредственно к войне с Системой, которую олицетворяли прежде всего стражи порядка.
Во Фрайбурге двое полицейских направились к подозрительному автомобилю, припаркованному на автобане. В группе Баадера-Майнхоф уже стреляли на рефлексах, не раздумывая.
Маргрит Шиллер и Хольгер Майне ранили обоих полицейских и умчались.
22 октября патрульные офицеры опознали Маргрит на выходе из вокзала Гамбурга. Девушку встретила парочка влюбленных — боевики РАФ Ирмгард Меллер и Герхарт Мюллер. Они молча открыли ураганный огонь, после чего скрылись. Для одного полицейского этот день стал последним: сразу 6 пуль пробили ему грудь. Второй отделался легким ранением.

Страна была потрясена, а полицейские озверели. Перекрыв все въезды и выезды, они прочесывали квартал за кварталом.
Спустя двое суток в сеть попала Маргрит Шиллер. У нее нашли пистолет и составленный Ульрикой Майнхоф длинный список адвокатов, врачей, журналистов и даже священников, готовых поддержать РАФ в трудную минуту.

Власти всполошились: на стороне «красноармейцев» выступали широкие слои интеллигенции!
«Революционеров делает, прежде всего, воля к Революции, — писал Малер, перенявший яростный стиль Ульрики Майнхоф. — Отряд партизан возникает из ничего. Каждый может начать. Ему не нужно никого ждать. Несколько десятков бойцов, которые действительно начинают, а не занимаются бесконечными дискуссиями, могут радикально изменить политическую сцену, дать толчок лавине».

10 января нового, 1972 г., авторитетный еженедельник «Шпигель» напечатал открытое письмо Генриха Белля, которому предстояло в том же году стать Нобелевским лауреатом по литературе.
Белль обвинил шпрингеровскую газету «Бильд» в предвзятости по отношению к РАФ. Это письмо вызвало множество читательских откликов, в которых выражалось сочувствие — если и не самим террористам, то их делу.

Министры канцлера Вилли Брандта осознали, что угрозы террористов — не пустые слова. Вспомнили, как недавно во Франкфурте прохожий помог двоим рафовцам в ходе уличной перестрелки скрыться от полиции. С немецкой педантичностью «силовики» стали создавать контртеррористический фронт, который проходил через все мало-мальски заметные города.

21 февраля 1972 г. рафовцы в масках ограбили банк в прирейнском Кайзерслаутерне. Пристрелив 32-летнего полицейского, отца маленьких детей, взяли 285 тыс. марок. Ингеборг Барц впервые участвовала в акции. Вид крови и жуткие крики перепуганных людей потрясли 19-летнюю девушку. Она позвонила из таксофона в Берлин:
— Мамочка, я возвращаюсь домой. Пойду работать хоть машинисткой!
Эти слова кто-то подслушал и передал Ульрике.
К тому времени в РАФ благодаря недостаточной конспирации произошло несколько провалов. Теперь Ульрика твердо знала, что подпольная организация прочна тогда, когда из нее нет выхода.
Вместе с Баадером они заманили Ингеборг в заброшенный каменный карьер. Там отступницу расстреляли.
— Люблю зиму, потому что рано темнеет, — сказала Ульрика, садясь в машину. — Даже днем тебя почти не узнать.
На ней был один из множества нарядов: джинсы в обтяжку, пепельный парик под платком, темные очки...

В последних числах февраля 1972 г. от рук террористов погиб еще один полицейский. Еще недавно многие видели в полиции непыльную работу, зато террористы относились к делу с душой — то было и хобби, и призвание, и профессия.
Жены провожали полицейских на службу так же, как 30 лет назад их матери провожали мужей на Восточный фронт. В свою очередь, полицейские повысили бдительность.

В Гамбурге члены РАФ Вольфганг Грундманн, Манфред Грасхоф и их предводитель Ганс Экхард вошли вечером в квартиру, где обычно подделывали документы. Фальшивые документы открывали доступ к военным базам и секретным исследовательским центрам, на территории которых Ульрика планировала будущие акции. Однако на этот раз вся троица увидела множество незнакомых мужчин. Вольфганг тут же поднял руки, но Манфред и Ганс успели открыть огонь. Одного полицейские тяжело ранили, другой был убит.
Однако это не остановило подпольщиков.

12 мая 1972 г. две беременные молодые женщины беспрепятственно вошли в полицай-президиум баварского города Аугсбурга.
Вскоре они покинули здание с черного хода. Правда, беременность у обеих как рукой сняло. Ровно в полдень прогрохотали два взрыва, и пятеро полицейских получили ранения. Теракт осуществила одна из самых красивых девушек РАФ Ирмгард Меллер вместе с другим милым созданием — Анжелой Лютер.
Прикреплять бомбы ремешками к поясу придумала сама фрау Майнхоф, любившая повторять: «Бомбы против аппарата подавления мы бросаем в сознание масс».
Беби-бомбу делали из обрезка трубы, который наполняли взрывчаткой, снабжали часовым механизмом и плотно укупоривали.

В тот же день на огромном паркинге в Мюнхене близ Управления уголовной полиции Баварии взорвался автомобиль. Огонь быстро распространился, и сгорело 60 машин. Затем одновременно прогремели взрывы в нескольких полицейских участках города, где в неприметных местах были «забыты» чемоданы с бомбами.
Гудрун Энсслин набрала номер Германского агентства печати:
— Так мы отомстили за Томми Вейссбекера!
Рядом стояли Андреас Баадер и Хольгер Майне.

Нужно заметить, что Вейссбекер входил в другую террористическую группу — «Движение 2 июня».
«Движение» создали берлинские анархисты, которые вышли из той же среды пацифистов-хиппи, что и РАФ. Томми пал недавно от полицейской пули, но анархисты еще не позволяли себе убивать: вот почему кровную месть осуществили «красноармейцы».
Лидеры РАФ и «Движения» были знакомы между собой, и поначалу Ульрика даже предложила объединиться.
Однако анархисты были в среднем на 10 лет моложе лидеров РАФ. Им вовсе не хотелось подчиняться «взрослым» — сам уход в терроризм был продиктован обратным стремлением. Хотелось своей славы, хотелось самим наводить ужас на «свиней».

19 числа мая Ульрика Майнхоф в сопровождении троих «коллег» посетила офис одной из шпрингеровских газет. Около 15 часов взорвались сразу три бомбы и были ранены 17 сотрудников. Прибывшие полицейские обнаружили еще три устройства, которые почему-то не сработали. Каждая бомба имела размер хорошего ведра.
Спустя 5 дней неукротимая Ирмгард Меллер со своей подружкой Анжелой Лютер на двух машинах подкатили к очень людному месту Гейдельберга — главному штабу американской армии в Европе. Припарковав угнанные БМВ, девушки поспешили удалиться.
В каждой из машин лежала 19-килограммовая бомба.
Взрывы прогремели в 6 вечера. Капитан Клайд Боннер стоял на свою беду слишком близко. Его тело и голову нашли рядом с обломками автомобиля, а ноги висели на дереве. Неподалеку лежал бездыханный друг капитана по имени Рональд Вудвард. Взрывом разнесло стену соседнего здания, и громадный кусок бетона уложил наповал сержанта Чарльза Пека.

Ульрика объявила из подполья, что этот теракт — месть за бомбардировки Вьетнама. Но то были лишь слова. При помощи вооруженной борьбы она неосознанно убивала свою растоптанную любовь.

В этом нет ничего удивительного: каждый борец за права обездоленных преследует, как правило, сугубо эгоистические, корыстные цели. Терроризм стал следствием отсутствия взаимности и черной, изнуряющей ревности.
Ульрика не знала пощады, ведь и ее саму Клаус Райнер Рель отказался пощадить. Постепенно острые ощущения от терактов, конспирации и неразборчивого секса вытеснили образ Реля в подсознание.

Утром 15 июня 1972 г. участник убийства гамбургского полицейского Герхарт Мюллер отправился на улицу позвонить — сделать это с квартирного телефона он не решился. Однако дойти до таксофона ему не дали. Запихнув Мюллера в фургон, полицейские постучали в квартиру школьного учителя Фрица Родевальда.

Открыла сама 38-летняя фрау Майнхоф: она полагала, что вернулся Мюллер, один из лучших помощников и очередной любовник. Какое-то время Ульрика с тигриной ловкостью уворачивалась от полицейских, не давая надеть на себя наручники. Но летом 1972-го полицейские с такой публикой уже не церемонились. Получив несколько хороших оплеух, террористка разрыдалась и послушно протянула руки. Она была потрясена, поскольку считала, что мастерская перемена внешности делает ее неуловимой.

Хотя Малер, Распе, Баадер, Майне и Энсслин уже были арестованы, Ульрика чувствовала себя в сравнительной безопасности. Обычно она играла роль не исполнителя, но мозгового центра. Находила пути снабжения оружием и взрывчаткой, намечала планы похищения бланков и печатей из учреждений. Чрезмерно склонный к насилию Баадер не любил подобной вдумчивой, аналитической деятельности: они с Ульрикой превосходно дополняли друг друга...

Фриц Родевальд — уважаемый человек, президент Союза учителей. Рассеянный интеллектуал не вполне отдавал себе отчет в том, кому он предоставил убежище. Несмотря на свои левые взгляды, он не верил, что на Ульрике кровь невинных людей. Однако за пару дней гражданская супруга Фрица «дожала» своего учителя, и тот отправился «прогуляться» — до ближайшего полицейского участка.
При обыске в чемоданах Майнхоф и Мюллера нашли беби-бомбу, ПП, две ручные гранаты и три пистолета.

Впрочем, полной уверенности в том, что в их руки попала сама «звезда», у полицейских не было. Ульрика не сидела прежде в тюрьме, и ни в одном досье не нашлось ее отпечатков пальцев. Все стало ясно лишь тогда, когда на ее родине в Нижней Саксонии полиция обнаружила детскую медицинскую карту с рентгеновским снимком головы. В детстве Ульрика сильно ударилась, и пришлось накладывать швы. Теперь полицейские выбрили ей волосы и увидели шрамы на том же месте!

Но Ульрика продолжала отпираться. Тогда была проведена процедура опознания. В помещение, где Ульрика сидела среди пяти других женщин, вошел журналист,
который хорошо знал ее еще до развода. И тут террористка завопила, потрясая кулаками над головой:
— Да, да, да! Я — Ульрика Майнхоф!

Рената Римек поспешила отмежеваться от деяний приемной дочери и опубликовала открытое письмо, в котором осудила насилие как метод достижения политических целей.

Ульрика не подозревала, что и последний любовник предал ее. Ради смягчения наказания Герхарт Мюллер в эти дни уже выкладывал полиции всю правду о РАФ. По всей Западной Германии «воронки» свозили боевиков в полицейские участки. Рассказал Герхарт и о судьбе юной отступницы Ингеборг Барц.

Адвокаты РАФ — друзья Хорста Малера — сновали от тюрьмы к тюрьме, передавая информацию от одних заключенных другим и обратно.
Клаус Круассан, Ганс-Кристиан Штройбель и Курт Грюневальд работали не за страх, но за совесть. Идеологически эти молодые юристы ничем не отличались от своих подзащитных. Благодаря адвокатам узники одновременно объявляли одну за другой голодовки с требованием перевести их в общие камеры.

5 февраля 1974 г. на Гудрун Энсслин надели наручники.
34-летнюю женщину вывели из тюрьмы и усадили в «воронок». Замелькали улицы Эссена. Уродливая, вся в бородавках, охранница с ненавистью смотрела на красивую «партизанку». Однако сегодня Гудрун ждало самое приятное событие за последние полтора года — с того ужасного дня, когда ее арестовали. Промелькнули 50 км до Кельна. Машина вкатилась во двор тюрьмы «Оссендорф». В тюремном коридоре с Гудрун сняли наручники. Распахнулась дверь камеры. Арестантка вошла и остолбенела.
Перед ней стояла Ульрика! Они бросились в объятия, осыпая друг друга поцелуями: слабые, нежные создания. Они не догадывались, какой сюрприз готовят им тюремщики.

Петля из тонких полос

К апрелю 1974 г. в Штутгарте подходила к концу реконструкция одного из крыльев городской тюрьмы Штамхайм. Чести «поселиться» здесь первыми удостоились Ульрика Майнхоф и Гудрун Энсслин. Власти знали, что оставшиеся на свободе боевики разрабатывают головоломные, дерзкие планы освобождения своих харизматических лидеров. Вот почему федеральное правительство истратило на реконструкцию Штамхайм 15 млн марок.

Крышу тюрьмы утыкали металлические штыри, между которыми намотали тонны колючей проволоки. Это было сделано, чтобы не дать сесть вертолету. На случай авиаудара над крышей натянули стальные сети для улавливания бомб. Доступ в здание осуществлялся через арку металлоискателя. В камерах высоко под потолком упрятали микрофоны. Чтобы исключить сговор узников, стены были выстроены с применением звуконепроницаемых наполнителей.

Специально для главарей РАФ немецкие тюремщики разработали «систему мертвых коридоров». Мимо одиночек никогда не проходили другие заключенные. Даже перестукиваться было не с кем: на каждом этаже находился лишь один рафовец. Кругом не было ни души — под и над такой камерой никто не сидел.

Раз в две недели одиночку меняли. Единственной ниточкой, связывающей с внешним миром, оставался адвокат.
«Впечатление такое, что помещение едет, — писала Ульрика Майнхоф. — Просыпаюсь, открываю глаза и чувствую, как едут стены. С этим ощущением нельзя бороться. Нельзя даже понять, отчего меня все время трясет — от жары или от холода. Чтобы говорить что-то голосом нормальной громкости, приходится кричать. И все равно выходит нечто похожее на ворчание — впечатление, будто я глохну. Шипящие произносить невыносимо. Охранники, посетители, прогулочные дворики — все это вижу, как сквозь полиэтиленовую пленку. Головная боль, тошнота. Пишу, и после написания второй строчки уже не помню, что было в первой. Внутри нарастает агрессивность, у которой нет выхода... Осознаю, что у меня нет ни малейшего шанса выжить, но не могу ни с кем этим поделиться. При посещении адвоката мысли разбегаются, и не могу ничего сказать. Спустя полчаса после ухода посетителя я уже не уверена, было это сегодня или неделю назад. Чувство такое, словно с меня сняли кожу».
Ее не истязали электротоком и не вздергивали на дыбу.
Но от жизни в «шкатулке» развивался острый сенсорный голод, и начинала разрушаться психика.

Впрочем, уже 27 апреля 1974 г. Ульрику увезли в Моабит: в Берлине начался процесс, в ходе которого ей предстояло выступать в качестве свидетельницы, а затем и подсудимой.
— Члены РАФ сегодня начинают голодовку, — сказала фрау Майнхоф, твердо глядя в лица судей. — Мы протестуем против того, что на процессах нам затыкают рот, не дают говорить. Это грубейшее нарушение процедуры. Мы протестуем также против содержания в одиночках штутгартской тюрьмы, где круглые сутки горит свет, а стены, пол и потолок покрыты блестящей белой краской. Мы протестуем против бесчеловечного отношения. Если вы считаете нас преступниками, держите нас в тюрьмах. Но даже к преступникам вы не вправе применять пытки. Содержание в такой камере — именно пытка...
Ульрика еще не хотела смириться с тем, что именно бесчеловечное отношение избрано главным средством борьбы с ее организацией.

На беспредел государство ответило беспределом: гражданам демократической страны запретили произносить в суде речи в собственное оправдание.
Едва в тюрьме Штамхайм завершилось оборудование зала судебных заседаний, всех подсудимых перевезли в Штутгарт — в строгие белые одиночки. Для надежности.

Процесс затянулся аж до 1976 г.
4 мая адвокаты потребовали вызвать в качестве свидетелей... экс-президента США Ричарда Никсона, госсекретаря США Генри Киссинджера, экс-канцлера ФРГ Вилли Брандта, действующего канцлера Хельмута Шмидта и некоторых других крупнейших политиков. С помощью их показаний адвокаты надеялись доказать, что США широко нарушали права человека в Юго-Восточной Азии, а следовательно, теракты против американских военных были оправданы.
Когда суд отверг экзотическое требование, у Энсслин началась истерика, в ходе которой женщина признала ответственность РАФ, по крайней мере, за три кровавых теракта.
До сих пор главным свидетелем обвинения оставался Герхарт Мюллер, неустанно повторявший, что «банда участвовала в акциях с летальным исходом».
Теперь надежда на мягкий приговор испарилась. Подсудимыми овладела депрессия: они уже провели в заключении около 4 лет, и будущее виделось надежно зарешеченным.

9 мая 1976 г. произошло событие, которое взбудоражило весь «свободный мир». Утром надзиратели обнаружили Ульрику Майнхоф в петле. Веревку она сделала из тонких полос, на которые разорвала свое полотенце. Затем ей удалось привязать веревку к оконной решетке. 42-летняя женщина весила чуть более 45 килограммов. Пытка в белой «шкатулке» окончилась.

Сестра Ульрики и адвокаты РАФ потребовали патологоанатомической экспертизы.
— Проведенное нами исследование не дает оснований подозревать влияние на смерть фрау Майнхоф посторонних факторов, — заявил 11 мая председатель комиссии экспертов доктор Вернер Йанссен. — Безусловно, это было самоубийство.
Журналисты и адвокаты обрушили на врача лавину вопросов:
— Как Ульрика добралась до окна, расположенного под потолком на высоте четырех метров?
— Как она сделала веревку, если надзиратели каждые пятнадцать минут заглядывали в глазок?
— Где она прятала веревку? Ее камеру обыскивали два раза в сутки!
— Почему она выбрала для самоубийства День победы над фашизмом?
Герр Йанссен развел руками:
— Я врач и ознакомил вас с мнением врачей. Все вопросы задавайте начальнику тюрьмы.

Но единственный косвенный ответ дала церковь.
Четыре тысячи молодых людей пришли 16 мая на протестантское кладбище Святой Троицы в западноберлинском районе Мариендорф.
Там, в церковной ограде, и была похоронена Ульрика, хотя христиане хоронят самоубийц за пределами кладбищ. На лицах собравшихся были маски: никому не хотелось попасть в число «симпатизантов». Так власти называли всех, кого могли хотя бы заподозрить в сочувствии к террористам. В числе «симпатизантов» РАФ был каждый четвертый немец в возрасте до 30 лет. Их таскали на допросы, увольняли с работы, знакомые шарахались от них, как от зачумленных.

В ФРГ, Италии и многих других странах Запада бушевали массовые демонстрации протеста. Стотысячные толпы на улицах Берлина и Франкфурта-на-Майне несли портреты Ульрики Майнхоф с подписью «Вы убили ее!». Трепетали под майским ветерком траурные ленты с эмблемой РАФ и словами клятвы: «Товарищ Ульрика, революция отомстит за тебя».

7 апреля 1977т. к богатому дому в Карлсруэ подкатил лимузин генерального прокурора ФРГ генерала Зигфрида Бубака. Телохранитель распахнул дверь. Кряхтя, Бубак выбрался из машины. Выбрались и два его приятеля, которых Бубак жестом пригласил к подъезду. В этот миг из-за угла ударили очереди из трех ПП.
Бубак удивленно обернулся и упал. Упали и оба его гостя. Когда телохранитель выбрался из-под машины, убийц и след простыл.
Спустя двое суток во франкфуртский офис Германского агентства печати пришло письмо всего из трех слов: «За Ульрику Майнхоф».
— Это была операция возмездия, — прокомменитровал случившееся Ян-Карл Распе, выступая в суде. — Хотя Зигфрид Бубак лично, конечно, не лишал Ульрику жизни, но он является заказчиком и организатором этого преступления.

...Беттина Рель стала высокооплачиваемой журналисткой, ее статьи с удовольствием печатает солидный «Штерн».
Излюбленная тема «мышки» — столкновения левых экстремистов с властями ФРГ в 1960-1970-х гг. Политическая история страны интересует Беттину исключительно сквозь призму «достижений» своей знаменитой матери: немцы, да и прочие европейцы, обожают читать о «свинцовых временах».

Сегодня один смертник-самоубийца уносит в могилу больше жизней, чем унесла Ульрика за 2,5 года своей террористической карьеры. Многие теракты РАФ вообще кажутся несущественными. Однако не следует забывать, что то было лишь начало современного европейского терроризма. Массовое сознание наделило образы основателей РАФ ореолом героического мученичества.

В Италии и Японии террористические группировки возникли даже раньше, чем РАФ, однако их лидеры находились на свободе и особых симпатий населения не вызывали. Зато слава Ульрики и ее друзей умножилась в тюрьме многократно. Террористическая борьба за их освобождение унесла десятки жизней в разных странах и длилась гораздо дольше, чем успели «повоевать» сами заключенные.

Даже спустя годы после смерти Ульрики толпы школьников скандировали: - Вы фашисты, РАФ права!
К моменту гибели Ульрики в ФРГ действовали с полдюжины «революционных» групп, но все теракты молва приписывала именно РАФ.
К боевиками РАФ по сию пору причисляют участников «Движения 2 июня», «Революционных ячеек» и других.
Сексапильная женщина развязала в сердце Европы войну, которая не утихала вплоть до конца XX века.

Дочери не проводили мать в последний путь. Рената Римек запретила 13-летним близнецам идти на кладбище:
— Девочки, я не хочу, чтобы кто-нибудь когда-нибудь обвинил вас в симпатиях к терроризму!

Не пришел и Клаус Рель — человек, которого Ульрика любила сильнее собственной жизни.

http://silovik.net/showthread.php/7964-ПОД-КРАСНЫМ...ЬРИКА-МАЙНХОФ-ЖЕНА-МАТЬ-УБИЙЦА