Я пересматриваю "The Libertine" тогда, когда этого хочется. Когда в ушах уже звенит этот голос, произносящий пролог, когда хочется мыслей, когда... просто когда чувствую, что надо.

Никогда не останешься безразличной к человеку, который обнажился перед тобой. Я не могу быть равнодушна, глядя на полное обнажение Рочестера. Я могу либо любить, либо ненавидеть его за то, что увидела его таким. Таким откровенным, таким непритворным, таким настоящим. И мой голос - в чашу любви. Я понимаю его, а понять для меня значит - любить.

Оставаться собой в любых ситуациях, не предавать прежде всего себя и не изменять себе - вот он, Рочестер. Не стать ничьей собачкой, ничьей привязанностью, ничьим идолом, ничьим кумиром.
"I did it for me" - даже в конце он - ничей. Свой собственный. Всё, что он делает - делает для себя. И Лиззи во время обучения актерскому мастерству он говорит то же самое.
Он не распутник, он - libertine.

Я не понимала Лиззи Барри... Возможно, и сейчас не понимаю правильно, но. Есть те, кто не способен видеть, как убивают себя их близкие. Убивают - в прямом и переносном смысле. Это может быть "моральное убийство" или физическое насилие над телом. Это неважно. Суть не меняется. Лиззи из таких. Она не смогла день за днем видеть, как Рочестер остается собой, уничтожая свое физическое "я". Нет, её любовь не заключалась в его теле, я думаю, она любила самого Рочестера, но при этом видеть, как он убивает себя она не могла. Не потому что плохая или хорошая, а потому что вот такая. И никакая любовь не была в ней сильнее невозможности видеть саморазрушение. Даже если оно и приносило ему упоение и некую радость. Даже если это и был единственный возможный для него метод существования. Как раз именно потому, что она прекрасно это понимала, она не могла быть рядом. Понимая, что не вправе и не в силах требовать измениться, и не в силах терпеть, она просто ушла.
И слезы в её глазах при последнем разговоре - это признак того, что отрывает она "по-живому". Иначе для неё - невозможно. Да, она оказалась не такой, какой её хотел видеть Рочестер. Он влюбился в призрак, в театр, в сцену, а Лиззи оказалась живая, не любовница и не жена. А женщина, для которой видеть его таким оказалось непомерной ношей, которую она не готова была нести.

Иной оказалась его жена, готовая быть с ним до конца, видеть его таким, каким он сам себя сделал. И не просто видеть результат, а терпеть процесс, видеть, как он разрушает себя, ДА, орать и злиться по этому поводу, но ТЕРПЕТЬ. Всепрощающая и всепоглощающая любовь. Пусть убивающий себя, но любимый. И её место было - рядом с ним. В его здравии и болезни, и на его смертном одре.

Я сегодня всё это затеяла именно ради слов о Лиззи. Бывают такие люди - не имеющие сил видеть саморазрушение любимого человека. Они не могут остановить, но и смириться и смотреть на это тоже не в силах. И они "рвут по-живому", потому что иного выхода у них нет. Нет сил, нет слез, нет ничего, что могло бы их поддержать. Они такие. И они могут своим уходом сделать ещё хуже - но винить их за это нельзя. Это их выбор и их бремя, возможно, гораздо более тяжелое, чем бремя тех, кто остается рядом...