Глава грустная, о скоротечности времени.

 - Комната, конечно, не бог знает что, но ведь, как говорится, и деньги за нее мы берем не большие. Мы совершенно недавно сделали тут, как говорится, косметический ремонт. Свежие обои. Эти, как их?... плинтуса, оконные рамы. Даже это, запах еще остался от краски, да от клея. Но это ничего, голова болеть не будет. Отопление, свет, шкаф, кровать, стол, пара стульев, ванная с туалетом, чистое белье два раза в неделю, да и вид из окна, как говорится, успокаивающий. А что еще для жизни-то нужно? Вот Вы мне скажите, разве плохо?

- И в самом деле. Разве плохо, просто жить?

- Во-во, чего выпендриваться-то? В простоте-то оно ведь… хм… проще! - услышав в моих словах что-то свое, рассмеялся хозяин своей неожиданной лингвистической несуразице.

Философия неспешности, вязкая и тягучая. Квинтэссенция обломовщины, лишенная всяких душевных терзаний. Высшая степень безэмоциональности, железобетонное хладнокровие, нечеловеческая мощь арктического ледокола. Я - ледокол времени, медленно двигающийся по собственному фарватеру через сон вечности к неизведанной земле чудовищной Свободы.

Щелчок зажигалки, вдох, еле слышное потрескивание табака.

- Курите-курите. Сколько угодно. Пепельница есть в столе. Только с бельем осторожнее, а то ведь все равно с Вас, как говорится, за ущерб взыщется.

- Учту, - я взял из его рук ключ, одиноко висящий на металлическом кольце, и заглянул в его глаза. Ему лет тридцать, совсем еще молодой, полный энергии и каких-то своих мыслей о том, как надо жить, ему лично, ну и всем остальным заодно. Легкая ирония во взгляде, надменность в жестах и мимике лица - маленький царек своего маленького царства. Раньше мне было странно на все это смотреть, потом стало грустно, а теперь мной овладело абсолютное, всепоглощающее безразличие - я видел как вы старитесь и умираете, я видел как превращаются в пыль ваши внуки.

- Я здесь надолго! - бросил я в сторону и зашел внутрь.

- Да хоть навсегда! Постоянный заработок - это же хорошо.

Звук захлопывающейся двери прервал наш безынтересный разговор. Мои движения неспешны. Я достаю из верхнего ящика стола пепельницу и стряхиваю в нее пепел с сигареты. Тишина. Я так люблю тишину. Момент тишины - это, пожалуй, один из тех немногих моментов, когда так велико желание ускользнуть. Ускользнуть? Прошло столько времени, а я так и не научился удерживать воспоминания. Быть может это и к лучшему. Быть может без них будет тише. Тише… Тишина!

Я беру с собой пепельницу и сажусь на кровать. Я так и не смог избавиться от этой вредной привычки. Наверно потому, что так и не смог увидеть ее вредность. Они говорят это вредно для здоровья, многие даже умирают! Ну да, вот уж, действительно, пугающая информация! - усмехнулся я про себя.

- М н о г и е  д а ж е  у м и р а ю т ! - медленно произнес я вслух, глядя на новые обои и свежевыбеленный потолок. Еще одна затяжка и за густым облаком выпущенного дыма я увидел, как краски на обоях начинаю тускнеть, сами обои - ветшать и то тут, то там отклеиваться от стен. На потолке стали появляться желтые грязноватые пятна, причудливо танцуя друг с другом, в итоге сливаясь и заполняя все пространство потолка. Стоящий передо мной стол приобрел благородный оттенок обветшалости, кое-где появились трещины. Словно дымкой затянуло все поверхности пылью, которая, медленно перекатываясь, стала напоминать водную гладь, чуть подергиваемую ветром. Причудливый ветер времени залетел в распахнутую форточку и преобразил мою комнату до неузнаваемости. Я делал затяжку за затяжкой, а моя комната продолжала стареть.

- Многие даже умирают! - снова задумчиво произнес я, затушив сигарету.

- Вы просили разбудить Вас по утру! - тихий голос из-за двери нарушил мою задумчивость.

- Да-да, спасибо, я уже встал. - Сказал я, вставая с кровати и закуривая новую сигарету.

Дверь с протяжным скрипом открылась наружу, и за ней появился седой сутулый человек с немигающим взглядом.

- Вот, Вам тут, как говорится, просили передать, - сказал он, протягивая мне сверток. Это был предмет кубической формы, завернутый в темную ткань. Не забирая предмет, я заглянул ему в глаза. Ему было лет семьдесят, совсем уже старый, полный воспоминаний и каких-то своих мыслей о том, как не надо было жить, ему лично, ну и всем остальным заодно. Усталость во взгляде, скупость в жестах и мимике лица. Раньше я боялся заглядывать в глаза старикам, а теперь мной овладело абсолютное, всепоглощающее безразличие - в ваших глазах мне больше нечего любить, так чего же мне бояться?

Я знаю, что там лежит. Когда-то я знал, насколько этот предмет бесценен. Но теперь я также знаю, насколько он бесполезен.

- Он еще вернется за ним! - сказал я, выходя из комнаты и двигаясь по направлению к двери на улицу.

- Да? А когда?

- Много лет назад!