«…умей прожить целую жизнь за две ночи, которые тебе отпущены; вместить все, что надо было бы иметь всегда, в тот короткий срок, когда ты можешь это иметь».
Э. Хемингуэй.

В эту субботу родители здорово удивили меня. Из Красноярска прилетел папин давний студенческий друг (тоже маёвец), и мы поехали на встречу с ним в трактир «Сено» в Камергерском переулке. Ехать далеко, папа хотел выпить, поэтому взяли меня как водителя. Тем более мне очень нравится ездить по Москве. За столом я сидел несколько отрешенно, погрузившись в Хэмингуэя, и временами поглядывал на происходящее кругом. Отец прихватил с собой две полупустых початых бутылки украинской водки, какой, по его словам в Москве не найти, и украдкой под столом во время трапезы доливал её в кувшинчик с заказанной баре водкой, когда тот опорожнялся. Сам красноярский гость привез майонезную банку сахалинской красной икры, которая пряталась за салфетками на краю стола. Среди взятых в кабаке закусок были салаты, что-то горячее, нарезки, гора хлеба и выпрошенное у повара сливочное масло.
Чем старше становится мой отец, тем безразличнее ему мнение окружающих. Мои понятия о корректности и приличиях все чаще конфликтуют с его. Хотя в тактичности и понимании людей ему не занимать, да и я порой веду себя чересчур нескромно. Уходя из «Сена», я нес в руках пакет, из которого просвечивались бутылки и банка с икрой. Нет речи о том, что мне было неловко или что-то вроде того. Мне было глубоко наплевать. Было только интересно, насколько это нормально. И нормальность происходящего, в принципе, могла и не ставиться под вопрос, если бы мы не поехали допивать эту водку в McDonalds на Пушкинской. Отцу захотелось кофе. А кофе он пьет только в McDonalds. Он взял кофе с мороженным и несколько маленьких стаканчиков для эспрессо. Стаканчики наполнялись под столом прозрачной жидкостью, и со стороны создавалось впечатление, что это гурманы пьют кофе, запивая холодной водой.
После этого в машине разразился прямо скандал из-за маршрута проезда до Павелецкого вокзала. Отец, плохо воспринимающий все новое, настаивал на длинном объездном, зато известном маршруте. Но данной мне властью я укатил всех через центр, поехав по кратчайшему маршруту. Не ожидавший удачного исхода дела отец, был приятно удивлен.

Вечером этого же дня мы с Шуриком по прозвищу Бонд приглашены в клуб на день рождения давней подруги. Часто ощущаешь что-то вроде предчувствия. Вот и в этот раз я знал, что пойду, и хотел, но ощущал вместе с этим какую-то усталость и нежелание, связанные с последствиями. Начало было вполне приятным, хоть клуб оказался немного странным. Человек у входа совмещал роли гардеробщика, контроллера и кассира, и переключения между этими ролями давались ему с видимыми интеллектуальными усилиями. Родилась шутка: «В клубе было накурено». Охрана клуба – омоновцы в форме и с погонами. С прапорщиком лейтенант запаса Ракетных войск Бондарь сыграл злую шутку, обратившись по дороге в туалет: «Товарищ сержант, разрешите пройти!». В ответ товарищ прапорщик отозвался обиженным тоном, называя свое истинное звание.
Мы выпивали, я балагурил.
Шурик нашел ловкий ход для знакомства с какими-то дамами – разбил на их столе стакан, опрокинув бутылку шампанского. После чего купил им ещё одну и уселся распивать с ними. Потом были танцы, текила и пиво… В какой-то моменты мы обнаружили, что хоть Шурик и присутствует физически в клубе, его сознание нас покинуло. Раза два как минимум пришлось спасать его тело от физической расправы, но больше всего хлопот доставила дорога домой. То и дело всем, в особенности девушкам, приходилось уворачиваться от спиц его зонта, который он упорно открывал даже в вагоне метро. На улице Олеся суетливо высматривала свой автобус, пока я удерживал Шурика от невнятных попыток каким-либо иным образом организовать её дорогу. Когда Олеся прыгнула в автобус, он назидательно заявил мне, что я ничего не понимаю ни в женщинах, ни в том, как с ними нужно общаться, и рванул к шоссе тормозить машину. Я только и успевал ловить его, когда он норовил выпасть на проезжую часть. Я был сильно озадачен: я не мог его контролировать, а в нем на беду проснулась жажда деятельности. Силой увести его куда-то было тяжело – он здоровей меня, а на уговоры он не поддавался, мало того, постоянно пытался вырваться из моих рук, рискуя упасть и крича: «Отпусти меня! Я и так беспонтово выгляжу!». Удивительно, что ему достаточно быстро удалось поймать машину за 100 рублей до моста через улицу Маяковского. Спускаясь по газону с моста на тротуар, вырываясь из моих рук, он смачно рубанулся в грязь и немного успокоился. Сказывалась усталость. До дома нам предстояло пройти минут 15. По дороге он только невнятно бормотал: «Мы им всем покажем! Мы их научим работать! Они мне деньги платить будут!» и строил планы захвата мира. Доведя его до двери квартиры я попался в руки его маман. Мне было немного стыдно, ибо уже не в первый раз я привожу её сына домой в таком виде, и сам в какой-то мере тоже внес свою лепту во введение Шурика в такое состояние…. Я хотел поскорее удрать, но беседа с мамой за чаем затянулась на два с половиной часа. Сначала его мама поговорила со мной в мягком воспитательном тоне, потом рассказала о своем видении событий в семье и в обществе. И я впервые серьезно задумался о том, что сегодняшняя ситуация с пьянством и отношением к нему – это тоже ненормально (хотя мне кажется, что так было всегда). Потом мы стали говорить о новых компьютерных технологиях (мама у Саши тоже программист, представьте себе) и о жизни. Когда я выпил весь чай, съел все бутеры и конфеты и уже держал слипавшиеся глаза руками, меня отпустили. В поезде я ехал стоя, просыпаясь каждые две минуты от того, что у меня подкашиваются ноги…