"Не славянин да не скажет" - почти по Аристотелю

Письменность преодолевала страшные препятствия, пытаясь выразить звуки в знаках - буквах. Звуки сопротивлялись, знаки не сокращались. Их было очень много, ведь каждый из звуков стремился к уникальности. В конце концов славянский напевный слог стало возможно записать. На вечно и веЩно. Да так, что уникальность осталась, а начертательная каллиграфия отдельных знаков соединила славянс  греками, евреями и даже арабами. А иногда и выделила первых из ряда последних. В этом контексте очень хочется поговорить и НАПИСАТЬ про букву Щ. Почти Ш, но не совсем. Про двадцать седьмую букву русского алфавита, по начертанию восходящую к букве [показать] ("шта") в кириллице и [показать] в глаголице.  Про ту букву,  которая не имела соответствия в греческом алфавите, а в  старославянских рукописях часто встречалась в виде написания двух букв "ШТ". Итак:

"Она похожа на щупальца. На ощеренный щучий рот. На щеколду. На щетку. На щетину. Даже на ощетиневшегося ящера.

На то, что пращуры щурили рты ради нее одной, все сущее и все вещее ей вверяя — урочища, капища, идолищ своих всемогущих, их наущения, рощи священные, чащи, кормящие и страшащие, дщерей, будущностью чреватых, пращи и пищали, которые подхватили побоища, а может, и зрелища ради — только бы жизнь протекла не вотще и — ищи-свищи ветра в поле...

А ведь она и сейчас всех букв пуще. Буква-полчище, буква-уймище. Потому что ширит и множит все, к чему прикоснется, — глазища, умище, дырищу, морозище... Щедрая!

А еще она — буква-сейчас. Все творящееся, становящееся, происходящее, все клокочущее, роящееся, кишащее без нее не затеется, не продлится. Потому испокон и писалось: щастье. А еще писалось: нещастье... Ведь и оно бывает — если наотмашь — лишь в настоящем.

Повторять ее — и во рту сделается щекотно. Длить еще и еще — и тогда от предощущения улыбки щеки расплывутся сами собой. С этой улыбкой и надо себе сказать: «Ща! вааще! я тащусь!» — верное средство от чувства тщеты, от иллюзии беспощадности происходящего. Буква-прищур.

Щеголять ею трудно — разве щербатым ртом. Все-таки ее вящее поприще в завершенном прошедшем. Так хвощи, помнящие еще динозавров, зримо топорщатся там и тут, а как будто только мерещатся. Буква-толща. Потому она и звучит так щемяще, пробирающаяся ощупью, издалека.

На Тя бо уповающе, побеждаем молящеся... Аще и весь мир приобрящеши...

Буква-кущи, в которые нет возврата. Буква-мощи?

Скорее уж буква-щи — дымящаяся, кипящая, насыщающая. Буква-общность, работящая, защищающая, связующая, всякое мгновение мостящая путь из настоящего в будущее.

Что финикийцы и греки? Даже Кирилл и Мефодий звука такого не знали, пришепетывающего, скворчащего. Потому-то в кириллице эта буква именовалась шта. И читать ее надо было как шт. Нощь, вещь, съкровище — писалось по-старославянски, произносилось же: ношть, вешть, сокровиште. А вот в церковно-славянском, насыщенном древнерусским наречием, но также и его собой насыщавшем, нощь всегда была нощью, тщета — тщетой, пища — пищей, вретище — вретищем.

Буква-ищи-свищи.

Нет, неправда. Буква-мощи́-рещи́.

Потому что мощи́ означает мочь, а рещи́ — это значит сказать.

Мочь и сказать! Буква-счастье".