В те далекие времена, когда храбрые войны несли огонь в сердце своем, служили самозабвенно и преданно, любили пылко, жили честью, когда совесть была чиста как лесной водоем, где, забывая о законах, собираются охотники и жертвы, когда, движимые алчностью познаний и простой алчностью, жестокие или мудрые, а может быть мудрые до жестокости короли подымали светящийся божьей милостью перст с правого золотого подлокотника, и указывали на юг, восток, север, запад, когда один заставлял умирать тысячи, и при этом не обременял себя совестью, когда, замороженные изнутри, тысячи аскетов на своих серых лошадях, выехавшие вместе, разъехались по всему свету, перестраивая свой мир, сравнивая горы с землей, возводя новые там, где была равнина, населяя людей городами, но живя отдельно от них, жил прекрасный длинноволосый, с черной, как вороново крыло, бородой викинг. Викингом он на самом деле не был, но называл себя именно так. Потому что имел право. Право сильного. И никто ему не мог возразить. Потому что не хотел. Ибо спорить с мудростью - не мудро. И все его любили и почитали. Любили при жизни, а почитали после того, как на холме вырос огромный гранитный монумент. Почитали-почитали, да и бросили. Мудак, говорят, был. И тиран. Помнится, еще при жизни он много чего желал, но руки его мускулистые опускались. Так у него ничего и не получилось. И никто его, на самом деле, не любил. И памятника никакого, собственно, и не было. Это так.... просто...
В колонках играет: Enya - Only time

LI 5.09.15