В самом конце 80-х или даже в начале 90-х – на закате перестроечных лет нашей истории мне и моему старинному приятелю (поскольку назвать его «товарищ» язык не поворачивается) подданному Британской короны Джону Гаррисону пришлось служить модными столичными рекламными дизайнерами. Собственно службой это назвать было нельзя, поскольку никому мы не подчинялись и нигде не числились. И зарплату нам никто не платил – так, - делили пятьдесят на пятьдесят, что зарабатывали непосильным трудом на ниве рекламы …вот и вся служба. 

 

Мы с Джоном тогда увлеклись коробочным картоном как материалом для создания артобъектов и строили из него разнообразные рекламные конструкции - то для пива «Гиннес» , то для Дольче и Габаны, то еще для кого-нибудь. Возможно некоторые еще помнят роскошные картонные поезда, футуристические благороднокоричневые конструкции и прочие эфемерные красоты, украшавшие витрины улицы Горького или Калининского проспекта.

 

Тогда же мы попали в поле зрения какой-то крупной кампании, которая ввозила в новую Россию дорогой алкоголь. Нас это очень обрадовало. Деньги мы оба любили и сейчас их любим не меньше чем тогда, на заре святых девяностых. Заказчики рекламных проектов выдавали нам образцы - реальный алкоголь - бутылок по пять, а то и по шесть. Это называлось простым русским словом исходники. Мы их фотографировали, а после фотосессий мирно выпивали в узком кругу единомышленников..

 

Наличие дизайнера англичанина придавало нашему дуэту солидности и утонченности. Возможно имено поэтому наши заказчики обратились к нам с Джоном с просьбой сделать витрину в гастрономе на улице Горького – украсить ее рекламой ликера «Малибу»

Ну малибу так малибу. Что нам с Джоном малибу?

Раскрасим, украсим, сделаем.

 

Приходим на объект в гастроном, который располагался в начале Тверской - может кто его и сейчас еще помнит. Заходим. Видим витрину. Витрина огромная и двойная, т.е. стекло наружное, потом 73,5 сантиметра пустого пространства. Потом стекло внутренне. Т.е. просто двойные витринные рамы, а пространство между ними нам с другом предстояло заполнить нашей рекламной продукцией

 

Мы присели с заказчиком в зале, немного молча подумали и придумали. Обычно переговоры начинал Джон. По той причине, что он хуёво (от слова "совсем") говорил по русски. 

- Здесь будет слон, - педалируя согласные "т" и "б" глубокомысленно изрек Джон Гаррисон.

- Элефантус – пояснил я заказчику. И тот согласно кивнул. Джон кивнул в ответ, и продолжил

 

- А элефантус будет везти на спине...

- Бутылку «Малибу» ростом 2 метра – вставляю я свои пять копеек.

Джон смотрит на заказчика и задает вопрос на засыпку.

- Пальмы?

- Впереди, позади, и на фоне! - подхватываю я и развожу руки на всю ширину нашего грандиозного замысла.

 

Идея заказчику зашла. Спустя день утвердив эскизы мы взяли аванас и приступили к делу.

 

Джон, как педант, англосакс и аккуратист произвел еще раз все замеры сам. Не стал доверять это дело нашей дорогой  редакции, считая ее распиздяем по жизни. Ширина между стелами 73,5 см, длина витрины 2,70 м, высота - 3.7 метра. Мы вернулись в нашу мастерскую и стали лепить объекты, которые обещали нам с Джоном семь тысяч долларов на двоих - слона, пальмы и бутылку. Из папье маше, которое мы месили в короткометражной эмалированной ванне

Через десять дней все готово.

И бутылка.

И пальмы.

И гордость нашего креатива, великолепный неподражаемый элегантный элефантус из папье-маше.. Ростом выше метра.

 

Большая элефантова жопа и, как впрочем и остальные части его нешуточного тела, была украшена фантастическими узорами. Спину венчало роскошное седло. На которое мы и планировали поставить бутылку. Все было глубокого темного благородного цвета. Особой нашей гордостью были его уши. Большие как лопухи и перевитые изысканным африканским орнаментом. В общем не уши а истинное произведение искусства!

 

Мы Джоном понимали, что могли сделать еще красивше, но размеры витрины, точнее ее ширина сдерживали высокий полет славяно-британской фантазии… Промеряли все тщательно: спину, рост, жопу, хобот…

 

Пальмы, бутылку, еще какие-то дизайнерские объекты мы завезли в гастроном заранее. Тверская замерла в предвкушении. Все ждали главного героя.

 

И вот наступает час Ч. Вооружаем старенькую Джонову «Ниву» вместительным прицепом. Ставим все это у подъезда. Пятый этаж хрущобы на на улице Наметкина. Несмотря на то что материал был папье-маше, выяснилось – когда его много, оно и весит много. Тащим слона, чертыхаясь по узким лестничным пролетам. Когда вынесли на улицу – обнаружили несколько едва заметных царапин.

- Avel, - говорит Джон, – HUI s nim, Zakrasьыm поtом!

Соглашаюсь. Hui и hui. разберемся походу.

 

Наконец слон в кузове. 

Возвышается над всем, задевая ушами ветви деревьев.

Подъездные бабушки крестятся.

 

Мы закрепили животное и поехали.

Дальше все было как в басне Крылова-Лафонтена: «По улицам слона возили…

Моськи милиционеров виновато потупив глаза, прятали взятки штрафов.

Прохожие пялились.

Мальчишки показывали на нас пальцем.

Пассажиры троллейбусов улыбались.

Трамваи приветственно звонили.

Автомобили бибикали в бибики.

 

Вот и Манежная площадь. Еще старый манеж и не огрузиненное пространство площади… Поворот на Горького. Еще одна моська постового. Готовимся плавно притормозить, но тот только пялится, открыв рот, и кажется, что вялая струйка слюны плавится у него на подбородке.

 

Ага вот и гастроном. Подплываем, и шелестя зимней резиной по нагретому весеннему асфальту. Стоп. Я вытираю пот со лба. Выхожу. Слон цел и невредим. Глажу его по спине и ушам. Потом захожу в магазин. Даю денег мясникам и грузчикам. Те дружно, как китайцы, выскакивают из магазина, берут слона на руки и вносят его в прохладное нутро торгового зала.

 

Джон уже у витрины.

Открывает огромную фрамугу.

Пальмы стоят.

Синее море волнуется.

На бездонном картонном небе сияет фальшивое солнце счастья.

Бутыль Малибу лежит неподалеку.

 

Мы поднимаем Слона и бережно ставим его в плоские джунгли коммерции.

Водружаем на спину бутылку.

Любуемся.

Заказчик счастливо улыбается. Он держит в руках пачку американских денег.

Моих и Джона.

 

- Ну как нрьявитза? – спрашивает Джон.

Заказчики счастливо кивают. Все расставлено, все ждет счастливой минуты, когда пачка денег перейдет из рук в руки.

- Ну, закрываем. – Говорит озабоченный, с осунувшимся лицом директор магазина, кивая на распахнутую витрину.

- Закрываем, киваем мы.

 

Закрываем.

Не закрывается.

 

- Ты что мерил, спрашиваю я Джона, - у слона?

- Жопу (Jopu),- говорит он

- Сам ты Jopa (жопа), - говорю я. Потом успокоившись спрашиваю, - а что надо было?

- Ухи? - По еврейски, вопросом на вопрос отвечает он.

- Оне самые, - обреченно киваю я.

 

...ОнЕ самыЕ... ухи, наша гордость, произведение искусства, украшенное редким африканским орнаментом, благородного темного цвета, выпирают сантиметров на 20 в обе стороны....

Не те габариты, блт...

 

Заказчик деловито прячет пачку денег в карман и уходит за правую кулису.

 

Тут жадный до невозможности Джон понимает, что видит их, столь любимые, столь желанные и столь зелёные деньги в последний раз.

Бежит к Ниве.

Роется в багажнике. Достает невесть откуда, большой, почти как кувалда, молоток. Бежит назад в магазин. Подбегает к элефантусу. И со всей дури начинает колотить его кувалдой по ухам.

 

Во все стороны брызжут мелкие осколки. Джон что-то вопит по английски: типа ах ты сука ёбаная, хуй…

Грузчики и мясники начинают медленно расползаться по норам. Директор с достоинством ретируется в служебный сектор мира. Продавцы за брустверами прилавков весело гыкают и тычут в наш сторону пальцами. Бутылка Малибу тихо но уверенно валится на пальмы, те в свою очередь на зевак и просто любопытных покупателей.

- Сейчас начнется паника, - думаю я, вспоминая статью Элиаса Канетти "Пожар в театре", после чего решительно, но цепко, по спецназовски, хватаю Джона за руки со спины и валю на пол. Кудрявая голова англичанина гулко стукает о кафель. Сильный оказался, сволочь.

 

Высокий , сильный, сумасшедший англичанин с железным молотком в руках, сокрушающий уши слона.

Рядом с Кремлём.

В воздухе отчетливо пахло международным конфликтом.

 

И тут Джон сник и заплакал бурными мужскими слезами..

 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ:

 

Даю денег грузчикам и мясникам.

Те дружно берут слона за хобот и жопу и выносят его на улицу.

Ставят наверх.

Слон в кузове.

Возвышается над всем, задевая ушами ветви деревьев.

Подъездные бабушки крестятся.

 

Мы закрепляем животное.

Дальше все было как в басне Крылова-Лафонтена: «По улицам слона возили…

Моськи милиционеров виновато потупив глаза, прячут взятки штрафов.

Прохожие пялятся.

Мальчишки показывают на нас пальцем.

Пассажиры троллейбусов улыбаются.

Трамваи приветственно звонят.

Автомобили бибикают в бибики.

………………………..

Сейчас элефантус стоит у меня дома в деревне.

Рядом с камином

У него больные битые ухи.

У него очень удобная широкая спина.

 

Иногда мы на нем сидим, болтаем ногами, курим и вспоминаем как всё начиналось. А потом умолкаем, осознавая, чем всё закончилось..