Из цикла статей о убийстве...

…Может быть, он не рассчитал силы падения, когда выбил из-под себя тумбочку - и умер случайно, желая только поиграть со смертью?

Как следует из «Акта вскрытия», шея замотана не была. Тем более, Есенин «мог выпрыгнуть в любую минуту». Что же помешало ему это сделать? Не та ли пресловутая «вдавленная борозда»? Или он был подвешен к трубе парового отопления уже в полубессознательном состоянии, когда рука сжимала трубу уже чисто инстинктивно? Судя по тому, в какой позе был найден погибший поэт, можно предположить, что он отчаянно, до последней минуты дрался за жизнь, цеплялся за нее, не желая гибнуть.

Версию о «разрыве позвонка» придется отклонить безоговорочно. Будь это так, данное обстоятельство было бы обязательно отражено в акте судебно-медицинской экспертизы. Но ни слова о поврежденных позвонках там нет. И вывод совершенно однозначный: асфиксия.

Предположения И. Оксенова об «ожоге» никоим образом не подтверждаются. В последние дни декабря в Ленинграде была оттепель, и гостиница практически не отапливалась. Никаких следов ожога не было и на руке Есенина, которой он последним движением обхватил трубу.

Смерть от удушья можно было предположить по двум вышеупомянутым признаком. Но возможно, это удушье пресловутая петля вызвать не могла. Синяк под левым глазом и рана на лбу ставили лишние вопросы, и было бы вполне логичным направить дело на дополнительное расследование. Однако как сотрудники 2-го отделения ЛГМ, так и Гиляревский, с непостижимой поспешностью составив акты о происшедшем, поспешили пройти мимо всех существенных деталей, вызывающих сомнение, и в ускоренном темпе завершила рассмотрение дела, которое изначально, до проведения экспертизы и постановления народного следователя, включившегося в работу уже на значительном этапе, фигурировало как «дело о самоубийстве».

Итак, установлено самоубийство, подтвержденное актом суд. мед. экспертизы. Установлено дознанием на месте происшествия. То есть работники 2-го отделения ЛГМ признают, что следствие, как таковое, практически отсутствует. Его не было. Было дознание, которое еще проводится, тогда как «препятствия к похоронам трупа гражданина Есенина» уже «не встречается».

По словам надзирателя Горбова, которым было обнаружено: на трубе центрального отопления висел мужчина в следующем виде: … на правой руке выше локтя с ладонной стороны был виден порез, а на левой руке на кисти заметны были царапины, под левым глазом синяк… Раны на верхних конечностях могли быть нанесены самим покойным и как поверхностные влияния на смерть не имели.

Впрочем, все эти размышления не более чем догадки. Обратимся к реальным фактам. А они заключаются в том, что дело отправили следователю на закрытие. Тогда, может быть, он, этот следователь, мимо которого от начала до конца прошло это, с позволения сказать, «следствие», обнаружил некоторую неясность в присланном ему «деле»? Или, может быть, засомневался в правильности вывода, в безупречности «дознания»? Посмотрим следующий документ.

«23 января 1926 года народный следователь 2-го отделения г. Ленинграда, рассмотрев дознание о самоубийстве через повешение Есенина Сергея Александровича в помещении гостиницы «Интернационал» в д. № 10 по проспекту Майорова, поступившее в порядке п. 1 ст. 105 УПК при отношении № 4741 от 21.01.26 г. на 2-го отделения Ленинградской губмилиции, и принимая во внимание, что в деле нет состава преступления, руководствуясь ст. 222 УПК,

постановил:

На основании ст. 4 п. 5 УПК дознание производством прекратить. Копию сего сообщить в нарсуд 2-го отделения г. Ленинграда о принятии мер по охране имущества. Бродский».

Полное описание места происшествия отсутствует. А оно могло обо многом поведать. Так, со слов очевидцев в печать проникли сведения о том, что «на полу виднелись сгустки крови», что «В комнате стоял полнейший разгром. Вещи были вынуты из чемодана, на полу разбросаны окурки и клочки разорванных рукописей».

Сгустки крови на полу… Это как же нужно было разрезать себе руку, чтобы в буквальном смысле слова истечь кровью? Суд. мед. эксперт упоминает о «кожной ране с рваными краями длиною в 4 сантиметра в нижней части правого плеча», то есть «на правой руке выше локтя», как писал участковый надзиратель. Также в акте вскрытия есть упоминание об одной ране «в нижней трети левого предплечья», которая шла в «горизонтальном направлении», и от трех ранах «в вертикальном направлении».

Здесь вроде бы понятно: Есенин разрезал себе руку утром 27 декабря и за неимением чернил кровью написал стихотворение «До свиданья, друг мой, до свиданья…», которое в газетах было объявлено «предсмертным».

Сама Устинова рассказывает об этом событии так: «Я зашла к Есенину. Тут он показал мне левую руку: на кисти было три неглубоких пореза. Сергей Александрович стал жаловаться, что в этой «паршивой» гостинице даже чернил нет, и ему пришлось писать сегодня утром кровью».

Что касается раны на левой руке, «идущей в горизонтальном направлении», то ясно, что речь идет о старом ранении, о котором писал в книге «Право на песнь» Вольф Эрлих: «Ежедневно я забинтовываю ему кисть левой руки. Под бинтом - страшный фиолетовый шрам. Зимой 23 года он упал на стекло какого-то подвала и, закрывая лицо, разрезал себе руку».

Итак, остается невыясненным только происхождение «кожной раны с рваными краями длиною в 4 сантиметра», находившейся «в нижней части правого плеча».

Теперь давайте подумаем вот о чем: рост Сергея Есенина не превышал 168 см. Значит, подняв руки, он не мог стать выше двух метров. Предположим, поэт встал на тумбу, максимальная высота которой была около 1,5 метра. Теперь обратимся к акту Горбова. В нем говорится: «Труп висел под самым потолком, и ноги от пола были около 1,5 метра». Итого - 3,5 метра. Высота же потолков в «Англетере» была 5 метров. Значит, для того, чтобы закрепить петлю на трубе парового отопления «под самым потолком», Есенину нужно было совершить с места прыжок на 1,5 метра в высоту, да еще мгновенно обернуть ремень от чемодана вокруг трубы так, чтобы она не сорвалась. Возможно ли это? Думаю, что нет.