свинец (05-0806_22:07:34)

Кой хрен, подумал он, нельзя шесть раз подряд проигрывать в русской рулетке. Это же подрывает основы логики и постоянства. Он еще раз внимательно осмотрел дешевый револьвер. Все правильно: шесть гнезд, одна пуля, спиленные скоба и ствол. Он не раскручивал барабан. Он просто шесть раз спустил курок – и все шесть раз сухой щелчок недвусмысленно возвещал о пустом гнезде. Фу, дьявол. Даже помереть нельзя нормально.
Дасти сунул револьвер в карман измятого и прожженного сюртука из коричневой кожи и побрел по переулку. Выйдя на заполненный пешеходами тротуар Маркет-лэйн, под кисловатую изморось дождя, он направился в сторону площади. Толпа обтекала его с таким же безразличием, как и любого другого бездомного. Час пик. Семь часов вечера.
Да, …, подумал Дасти. Щас вы меня заметите, гады. Щас как я вас… Я одна, ответила пуля, а их много. Не стоит, дружок. Зайди в магазин. Живо. Дасти в шоке посмотрел на безразличный к происходящему револьвер. Ну и какого, вас всех, дьявола? Живо в магазин. Дасти уныло повиновался и подошел к витрине. На фоне изящных костюмов в грязноватом стекле этого бутика отразилось его костлявое лицо с ввалившимися глазами, спутанными светлыми волосами и шрамом через всю левую щеку. Знакомая картина, короче говоря. Тот же самый он, что и пару лет назад. Лишь только, пожалуй, еще более жалкий. Входи, засранец, процедила пуля своим скрипучим голоском.
Дасти робко открыл дверь магазина и застыл, щурясь от яркого света и теплого воздуха. Внезапно его рука, сжимавшая револьвер, дернулась и направила ствол в сторону кассира и единственной на этот момент покупательницы. Дасти не мог ничего поделать – казалось, он здесь лишь сторонний наблюдатель. Он слышал, как этот страшный звенящий голос приказывал людям лечь на пол, требовал черный двубортный костюм, белую рубашку и черный галстук. И люди подчинялись. И он понимал, что этот голос исходит из его уст. Аминь. И приде время…
Выйти босяком на асфальт улицы – знаешь, что сзади не раздастся ни окрика, ни сирен – люди в шоке и в растерянности. Магазин номер два – черные лакированные туфли. Парикмахерская – аккуратная стрижка, «побриться-и-только-попробуй-дернутся-мразь». С каждой дверью – все ближе и ближе к человеческому муравейнику рыночной площади. Очки в серебряной оправе. «Ролекс» на ремешке из кожи бизона. И тихий голосок в ушах: зачем умирать, слушай меня… меня… я дам тебе жизнь… А еще Дасти осознает другое, то, как изменилась его походка и осанка, как люди перестают сторониться его, как мир начинает обретать краски и звуки. Ты умеешь водить? Да, думает Дасти. Хорошо. Иди к тому «ягуару». И Дасти уже с неким удовлетворением наблюдает, как его руки выволакивают из салона красного спорткара пожилого джентльмена и отправляют его лицом в сторону мокрой кирпичной стены. И вот уже он… нет, они… за рулем, и пуля шепчет ему почти нежно: ты же хочешь отомстить… Аминь. И приде время гнева.
Карла? Здравствуй. Да, это мой костюм, моя машина…. (наш, наша, милый, наше!)… О, ты тоже потрясающе выглядишь… (стреляй! я же здесь! предатель… ты ехал убить ее…). Нет, я еще не женился. Да и зачем? Я же знал, что ты ко мне вернешься! Ха-ха-ха.. (ЛЖЕЦ! ЛЖЕЦ! ЛЖЕЦ!)…
…Через часы и столетья, в полночь, в пустом зале ресторана Дасти повторно делает своей бывшей жене предложение, а в кармане его пятитысячедолларового костюма вопит, матерится беззвучно свинцовая пуля. И когда секьюрити ресторана на мгновение замирает у их столика, а Дасти инстинктивно обхватывает в кармане щербатую рукоять своего ствола, холодная волна свинца вперемешку с воплем пули заполняет его доверху. И левая его рука выхватывает у охранника из кобуры «беретту»… (И Длань Левая Его Меч Огненный Взявши…) …стреляет в лицо секьюрити, а затем – в сердце Карлы… (И Опустил Он Меч Свой На Голову Центуриона и После – На Предателя Крови Своей)… И слезы текут по щекам Дасти из чьих-то чужих, таких холодных и беспощадных глаз… (И не Возразить Судие!!!)… И не возразить Судие…
Оставь меня, кричит он, но люди слышат: Ежели грех творим во Имя Мое… И Дасти выбегает на залитый светом холодной Луны простор полуночи, мечется среди припаркованных автомобилей, как не метался еще ни разу в те дни, когда жил он в коробке за китайской прачечной и нюхал клей, не в силах найти деньги хотя бы на табак… Ежели Дети Мои руку подняли меж себя на Брата Своего и говорят, что сие во Имя Мое творимо ими… Стоять, полиция! Бросай.. те.. ствол, уваж… ты! Но ни один из стражей порядка не уверен в том, что сможет выстрелить… И неуверенность на лицах их… И если слушали вы ложных пророков и уверовали им, что Я не есть Отец Ваш, а лишь Сила из Сил…Полночь, полночь над рыночной площадью, полночь застыла звездным пологом над притихшими полицейскими, чьи машины окружают кольцом недвижный фонтан, в центре которого, на каменной колонне стоит человек в черном костюме… То тогда подниму Я Меч Свой Огненный…Безумец со странным свинцовым блеском глаз стоит, раскинув руки, устремив взгляд в небеса, где нервными ангелами проплывают огни спутников, комет и светлячков… В его правой руке – дешевый револьвер… И обрушу Его на головы ваши, вы – Предавшие Меня… И рука безумца взлетает вверх, будто его тянут за нее невидимые нити, и всем присутствующим на миг кажется, будто ноги человека оторвались от камня на добрый дюйм, а в глазах его – ужас, отчаянье и просьба о помощи… Раздается один, громкий и гулкий, выстрел. Пуля улетает в небеса, а человек на колонне вздрагивает, роняет револьвер в фонтан, озирается по сторонам и нервно закуривает смятую сигарету… Но тонкий свистящий звук заставляет его вскинуть голову. Вскинуть, чтобы пуля поцеловала его точно между глаз. Человек пошатывается, сигарета выпадает из его губ, а сам он вновь широко разводит руки. В свете луны струйка крови, стекающая из пробитого черепа, кажется густой и черной… Ибо имя мне – Господь…Хрипящим шепотом говорит покойник и тут вода в фонтане – да, виноваты торговцы, сливают в чашу бензин иногда – вспыхивает спиралевидными языками, тянется к темной фигуре в центре этого костра…
Умер.. Не вынимать… Не вынимайте.. Вместе со мной… Закопать.. Успевает прохрипеть Дасти уже своим, таким знакомым и насколько же человеческим, голосом. Но не он – Судия… И ему – возразят…
…Человек. Я дам тебе жизнь…. Ибо имя мне…