минуты

И над площадью – птичье мельтешение проекцией мельтешения людского. Что ты делаешь здесь, человек? Потерял курс и выпал из потока – Толпа не заметит и раздавит. Одумайся, опомнись, на колени…
Дребезжание дверного звонка вышибло Чарльза из забытья – словно холодной водой окатили. Рывком поднявшись с грязного матраса в трогательную желтую ромашку с джинсовой заплатой в той стороне, которую он определил для себя как изголовье. Босяком по неровному бетону до безликой металлической двери – каждый шаг тяжелее предыдущего, наваливается, поселяется голодной пустотой под солнечным сплетением глухая тоска потери. На ходу он натянул поверх майки жесткий кожаный сюртук – словно рак-отшельник забрался в свой панцирь. Оглянулся на тускло освещенное помещение – в этом номере без окон, простом бетонном кубе трех метров по каждой из сторон были лишь самые необходимые вещи – тот самый матрас, телефон (он им не воспользовался ни разу по причине того, что телефонный провод удивительным образом отсутствовал), ржавый металлический стол, одним концом вмурованный в стену, ну и сама дверь. Сейчас он обуется в дешевые мокасины зеленоватого цвета, замотает горло линялым шарфом, поднимет сумку и все – комната вновь обезличится, хоть и так она не слишком обозначала присутствие внутри некой формы жизни. Некая форма жизни. Чарльз. Когда-то он был человеком, а сейчас – люди это те, в костюмах и глянцевых машинах, с улыбками на лице, с работой и семьями, муравьи корпоративных кланов. Да ответят дети за грехи отцов своих и их отцов…
Ди ждал его пролетом ниже, на темной и грязной лестнице: неизменная шляпа надвинута на глаза, глаза за стеклами очков испещрены красными прожилками, из кармана пальто торчит фляжка
- Пятнадцать минут, Чарли, у нас есть только пятнадцать минут, - он нервно затушил о стену сигарету и спустился на пару ступенек, - Давай же, прошу, живее. На кой ты закрываешь дверь?
- Привычка. Идем, - Чарли кашлянул и плотнее затянул шарф…

…Две фигуры в полутора сотнях метров над покрытым инеем асфальтом площади, над парадным входом в главное здание корпорации, где проработали они по сорок лет каждый, на сетчатой технической площадке метров на десять выступающей из верхней части фасада здания: бывший шеф службы электронной безопасности Чарльз Мари, шестьдесят девять лет, вдовец, двое детей, уволен семь лет назад при смене совета директоров, и Даниэль Д. Доуд, «Ди», бывший шофер шефа службы электронной безопасности Чарльза Мари, разведен, восемь детей, уволен семь лет назад вместе со всей командой своего начальника. Две фигуры на крыше мира за пять минут до рассвета, Из нависших облаков падают остатки мелких снежинок, набирает силы людской поток внизу. Две фигуры на самом краю – в шаге от пустоты: тощий от рождения, рослый и элегантный Чарльз с его аристократичным бледным лицом и гривой седых волос и отощавший за последние годы, а когда-то круглый и добродушный выходец из Гарлема, Ди.
Две пары глаз устремлены на восток – оттуда к ним летит, пронзая снег, вырываясь из-за уходящей тучи, желтоватое марево утра, линия терминатора. А внизу уже останавливается у припорошенной красной ковровой дорожки лимузин нынешнего президента – точно под ними, в полутора сотнях метров внизу. У президента есть привычка: выходя из автомобиля, обернуться к восходящему солнцу. Пять секунд неподвижно – достаточно для того, чтобы два не слишком тяжелых объекта пролетели сто пятьдесят метров. Полный штиль.
- Ты готов, Чарли? - спрашивает Ди. В ответ молчаливый кивок, -вперед!
- …! …., …. ……! – комментирует Чарльз, наблюдая, как два их помидора расшибаются о невидимо-прозрачный стеклянный козырек над входом…
Рассвет обрушивается на них яростной волной, но не это главное. И не главное то, что президент в абсолютном спокойствии уходит внутрь здания, и не птицы, пронзающие небо… Главное – это тихое «щелк» одного из двух болтов, что крепят техническую площадку к бетонному карнизу. Хотя нет: «щелк!» второго болта не в пример важнее….