На Масленицу ездили в посёлок под Подольском на гулянья, благо растеплилось. Нас туда массовик-затейник из местного ДК, приятель мой, зазвал на блины. Сначала просто на блины, потом попросил в костюмах, а потом и станцевать заодно.

Костюмы у нас были что надо. Не слишком аутентичные, зато очень расцыганистые. На мне было три юбки, два свитера и карпатская рубаха поверх (весило это всё дофига); до ДК я шла и ехала в распахнутой чёрной дублёнке. На голове, само собой, платок с розами. На Катьку мы надели толстые вязаные лосины поверх чулок, три юбки, водолазку, свитер, танцевальную блузку и мой жилет а-ля Карпаты; и ей на голову пришлось платок вязать, потому что холодно, а в шапке не цыганисто. Но колоритней всех выглядела Златка. Поверх тёплых колгот и бриджей у неё было две юбки; верхняя после неудачной стирки выглядела поношенной, но всё ещё колоритной. Сверху поверх майки с водолазкой она надела катькин чёрный свитер в блёстках и бегала, размахивая свисающими, слишком длинными рукавами. Пока ехали, Златка была в катькином же малиновом пальто с золотыми пуговицами, поверх которого был накинут взрослый фиолетовый жилет; на гуляньях пальто Злата скинула, но выглядела всё равно так, что рука сама к кошельку тянулась — то ли проверить присутствие, то ли дать копеечку. На голову ей тоже пришлось повязать платок, даже два — понизу тёплый, но неяркий, а сверху поярче, но летний. Бабушки со Златки млели нереально. Сочетание яркой одежды не по размеру, смуглого (особенно по контрасту с белым платочком и окружающими розово-белыми детьми) личика и типичных манер (кто видел Златку в жизни, тот поймёт) вызывали к жизни яркие воспоминания о нашествиях молдавских цыган в советские города. Бабушки пускали слезу, тискали ребёнка и осыпали конфетами. Народ среднего возраста отнёсся к нашему участию в гуляниях со сдержанным любопытством. Дети одинаково балдели от всех троих, не имея советских гештальтов и потому реагируя на нашу внешность как на одинаково экзотичную. Одна девочка лет одиннадцати выражено южной внешности вообще с нас обомлела: она, оказывается, цыган в жизни не видела и думала, что это сказочные существа вроде Бабайки, которым отдают непослушных детей.
Другие «ряженые», девочки-подростки и хор из пенсионерок, отнеслись к нам очень доброжелательно. Мы приятно пообщались. Хористки очень похвалили, что мы будем танцевать наши, русские цыганские танцы, а то все сейчас танцуют всякие арабские, забывая о патриотизме.
Перед выступлением мы сидели в холле, и Злата вдруг заявила, что тоже потанцует — хотя и за день, и за час до того категорически отказывалась, мне еле удалось упросить её постоять-похлопать. Тут же, на месте, она стала прикидывать танец — сначала вот так, а потом крутилочка на полминутку-минутку. Стоявшие в холле мальчики-подростки от крутилочки обалдели и громко выразили свой восторг. Вдохновившись, Злата показала им крутилочку ещё раз и ещё, всё увеличивая время кручения. Один из мальчиков пробовал повторить, но выдохся на повороте десятом-одиннадцатом и зауважал Злату ещё больше. Всё бы хорошо, но на «сцену» в результате обкрутившаяся Злата вышла уже пошатываясь, спутала угол, в котором должна была стоять, а потом, когда я выпустила её в центр, вяло сделала два движения ногами и полминуты обморочно повертелась — короче, по сравнению с тем, что было в холле, эффект сильно смазался. Я, впрочем, тоже не сказать, чтобы блистала, в десяти килограммах одежды, но очень старалась и у пожилых людей вызвала бурные аплодисменты. Зато «гадать» к нам потом сбегались не только пожилые, но и вообще люди всех возрастов. Катя то и дело пыталась тоже «гадать», но всё время терялась в самый ответственный момент. Впрочем, к её чести, она не бросала всё сразу, а пыталась снова и снова.
Поскольку одеты мы были хитро, нас то и дело спрашивали, не замёрзли ли мы — и особенно голошеея Златка в летнем на вид платочке. Одной женщине про Злату после такого вопроса какая-то бабушка сказала:

— Да ты чего, она же цыганка!

Ещё один дедушка подошёл ко мне погадать, позолотив руку десятью рублями. Эти десять рублей у него пытался отнять его приятель, уже несколько нетрезвый, взволнованно уговаривая:

— Вить, да она же обманет! Вить, да она же разведёт!

«Вите», заглянув в руку, я сообщила, что в двадцать-двадцать пять лет он перенёс серьёзную травму. Приятель отреагировал мгновенно:

— Ой! Не обманула! — и как-то разом успокоился.

Всю нагаданную мелочь и сладости мы сгружали Златке. В результате она постоянно бегала с конфетой за щекой, а когда мелочи набралось порядочно, побежала к продавцу шариков и потребовала надуть ей «самый красивый». После долгих переборов они с продавцом установили, что самый красивый — это с нарисованными сердечками и ангелочками. Злата довольно приняла шарик и отдала деньги. Пересчитывая их, продавец крикнул вслед:

— Эй, девочка! Тут два рубля лишние!
— Это вам на чай, — величественно сообщила девочка. Продавец выпал в осадок. А деньги всё-таки отдал — мне.

Вук всё время снимал что-нибудь и минут тридцать пробдел возле догорающей Масленицы, отгоняя детей, которым очень хотелось упасть в костёр с сугроба. Потом на этом посту его сменил какой-то дядя с наколками на каждом пальце.

А накормить нас действительно очень вкусно накормили: блинами, тортиком, бутербродами. И напоили чаем, а Вука даже шампанским.

п.с. Успели смотаться аккурат перед тем, как местная молодеш начала махач стенка-на-стенку.