Раньше люди одевались, чтоб одежду показать,
а сейчас из кожи лезут, чтобы тело оголять. 
То, было... нет, не в наше время, а ту далёкую пору, когда прекрасные дамы (бальзаковского возраста) наряжались в пышные одежды с оборочками и рюшечками, огромными париками с фонтанами, парусниками и дворцами, корсетами и чулками – шелками заморского производства, порчёй и бархатом украшали широкие бока бюста. Подтянутые груди и румяна пухленьких щёчек, привлекали кавалеров. Таинственная улыбка не сходила с их лица, с постоянно затаённым дыханием и томным голосом. Они могли поддержать любой разговор, перебегая от одной стайки щебечущих на балах дам, к другой. Светские сплетни знали обо всем и обо всех. Воспитанные в строгости и запертости, от мира разврата и страстей – свободного общения (без па и реверансов), дамы и мадмуазель с жадностью смотрели на любого проходящего мимо элегантного мужчины или простого мужика; тут же возбуждались от нежного прикосновения к их пальчикам и еле успокаивали сердцебиение в соприкосновении губ какого-нибудь гимназиста с их пухленькой ручкой и, от перевозбуждения, падали в обморок. Как трогательно и необычно...
Почему «бальзаковского», спросите Вы? Да потому что, нацепив тринадцатилетней девчушки такое количество материи и наловив на лицо глины, в виде масок и пудры, нахлобучив километр конских волос на голову, со шляпкой и вуалью, любое невинное дитя станет выглядеть солидной дамой с пышностью обхвата и томным, задыхающимся голосом.
Балл королевы
Под шелест крахмала шелков расписных,
расшитых злачёными нитями в них,
блистают каменья: рубин, изумруд
и грани алмаза, сверкая, снуют,
в заботе прекраснейших фрейлин.
Грубить здесь никто не намерен.
Почёт, уважение, тайная ложь,
кокетство, что сразу того не поймёшь,
притворство дворовых и свора
степенных мужей. Вот умора!
Корсетом зажата вновь талия, грудь...
Затянута так, что уже не вздохнуть!
Подтяжки, рейтузы и юбочки,
с каменьями в злате серебряных нитей
чудны башмачки. У кого же расшитей?
Волнами с галерами пышный парик
сползает на челку: До утра бы дожить.
Лишь глазками нежно, ища кавалера,
с трудом приподнять хоть ресницы сумела.
Какая манера! – воскликнули в зале.
На даму глядели в восторгах ударе.
Флакончик с маслами, пахучий жасмином,
мозги задурманил: Ах! Как здесь всё мило...
богатство и роскошь в убранстве палат.
Любой, позавидуя, взять бы то рад.
А, интеллигентный кавалер... Каков он? (был). Статный, желающий и стремящийся держать себя с достоинством и подобающим образом (как это принято в светском обществе), всегда молодой человек, мечтающий о нежности и с озорством обсуждающий мечты и планы с друзьями-однокашниками; солидный мужчина, не уступающий молодости и стремящийся к земным ценностям; не хилый, знающий себе цену старец... Он непременно подавал руку помощи и не смел сидеть (не говоря уже лежать) в присутствии дамы на балах. Не редко случалось так, что: «увидав её нежное плечико, у него захлюпало в левом сапоге». Он краснел и заикался (как впрочем, и она) стыдливо опуская глаза, стараясь не смутить, но смущаясь самостоятельно. Был готов совершить невероятный поступок, ради неё: – только бы заметила и оценила. Держался за шпагу, в готовности нанести удар любому обидчику, и совершенно не важно, каков конкурент в умении и силе. И в то же время; как куклу, наряжал свою возлюбленную, даруя каменья и шелка – заигрывал, шаловливо заводя разговор с давней подругой. Страсть и возбуждение от естественности и запахов. Балдел от всего, что будоражило и теребило разгорячённое сознание в пылкости любовных утех и игр.
(продолжение следует)