Вот как оказалось -- хоть и импортное пиво, а всё равно разбодяженное судя по тому, что с утра какое-то муторное похмелье опустилось на мои очи. Проходил я неприкаянным целый день, побывал снова на озере, правда на ближнем и весь день корил себя даже тем малым, как для котенка, что выпил накануне. На следующий день мы собирались с О. в архив. Антон обещал меня разбудить и взять с собой с пятичасовой электричкой. Я разлегся спать на диване в гостиной, потому что не выносил духоты комнаты. Однако ни сквознячок из окна над головой, ни журчание радиоспектакля над ухом не ускорили мой сон. Было мне как-то не по себе и ночь становилась старше на час каждый раз, когда я смотрел на экран телефона. Зерно сомнения в собственных возможностях куда-то поехать уже через пару часов очень быстро выросло в разлапистую пальму уверенности. Хоть и жаль было отменять, но когда термометр показал 37,3, стало окончательно ясно, что надо сидеть дома, отдыхать. Никаких суперранних электричек, пересадок на Текстильщиках и прочего жесткача. Ну заболел и заболел. С кем не бывает? Надо подлечится, попить побольше. Как там, витаминное питье. Обильное. Чай не согбенный старец. Завтра уже буду как огурец. От ковида и привит, и болел - а если не ковид, то и нипочем он мне. Узнав о моем недуге, дядя Миша принялся нахваливать мне целебные свойства таволги. За вторник я выпил наверное ведро отвара этой травы, не увидев, впрочем, какой-то отдачи. А столбик градусника озадачил меня поднявшись вечером до 38,3. Нельзя сказать, что я прямо плохо себя чувствовал - даже в поселок сходил с детьми перекусить, но возвращаясь понял, что возможно немного перенапрягся и мне следует лечь. Стало ясно, что с дачи надо как можно скорее убираться, хотя бы чтобы не стать таволгозависимым, потому что где не помогает таволга поможет еще больше таволги. Договорились с дядей Петей, что он на следующий день, в среду, приедет нас забрать. Всё было в общем-то в шляпе: температура исправно сбивалась и не ставила рекордов в прыжках в высоту, ел я с аппетитом, насморка или сильного кашля не было. Так перхнешь какой-то харчей время от времени - но с кем не бывает?



Наступивший день отнюдь не принес ожидаемого разрешения кризиса. Честно говоря, я в тайне надеялся, что каждый раз после приема ибупрофена температура просто не будет подниматься вновь, но спустя 8 часов - порядочный интервал, который как бы намекал, что не всё так критично, градусник снова показывал за 38. Впрочем, я многое списывал на странность ситуации - как никак заболеть в отпуске, да еще на даче, да еще с тремя детьми та еще невзгода. А тут еще вместо положенного постельного режима пришлось лезть в петину машину с кондиционером и пиликать два часа домой, в Москву, где решено было, дабы не заражать бабушку, разбить лагерь в квартире моей. Приехав домой я будто испытал прилив сил. Дома было куда комфортнее, чем на чужой даче с кучей правил. Признаться, пришлось мне изрядно пореветь, обходя свое новое-старое хозяйство. Впервые со всей силой охватило меня чувство окончательности маминого ухода и сиротства оставшихся после неё вещей. Тяжело! К тому же мне предстояло залечь на том самом диване, на котором она так стремительно проболела и покинула лишь отправившись в больницу, выйти из которой ей уже не посчастливилось. Всё же бомбу два раза в одну воронку не падает. Приболел, бывает. Сразу протестировал ковид - никакого ковида. И на том спасибо. Отлежаться надо после дороги, пить побольше. Пил я нещадно. Прямо по всем канонам. Вот только аппетит как-то просел. Но возможно это из-за стресса - ведь болеть и развлекать троих детей в двухкомнатной квартире задача не из легких. Впрочем, о легких чуть позже...

Как я проводил время? Смотрел фильмы на ноутбуке, пробовал читать, но внимание расхристывалось. Начало нарастать во мне сперва едва ощутимое, а затем всё более властное беспокойство. Будто после испуга. После спора. После ссоры. Я укладывался спать. Включал любимый подкаст. Ластился к скомканной подушке. Надевал любимую повязку на глаза, но сон наступал со скрипом, за полночь. Это наверное потому что в Германии на час раньше... За окном галдела летняя отрадненская ночь. Что-то невнятное кричало раздухорившееся мужичье, газовали стритрейсеры, слышались обрывки чьей-то унцы-унцы. Всё хорошо. Я болею четвертый день, а по большому счету третий. Видать, въедливый вирус. Может грипп? Грипп въедливей пустяковой простуды. Тут и кашель присоседился. Ну ни дать ни взять грипп. Что ж? От озноба и простуды — Горячий грог или коньяк , как писал классик. Чтобы избавить себя от ставшей в тягость готовки, ощутил все прелести доставки еды через Яндекс, вот эти самые пирожки за пятнадцать минут, которые слезинку ребенка перевесили, как многие считают. Не знаю насчет слезинки, а меня теремковская еда действительно выручила.

Весь четверг и первую половину пятницы я ждал, когда дурацкая ртуть перестанет ползти в дурацкой стеклянной трубке. Ну четыре же дня гриппом болеют. Кое-как удавалось спать, хотя из-за боязни еще сильнее застудиться я не включал кондиционер и духота в завешенной занавесками комнате становилась нестерпимой. Когда и после обеда в пятницу градусник показал 38,6 я понял, что пришло время прояснить ситуэйшен. Признаемся сами себе - лучше не становится. Врача удалось вызвать только на субботу утро. Ну ладно. Что уж теперь один день решит. Утро вечера мудренее. Но утро оказалось настолько мудрым, что когда миниатюрненькая тетенька в шапочке и масочке объявила мне, поводив стетоскопом по спине и груди, что у меня воспаление легких я от мудрости аж осел. Ок, ну хоть знаю теперь что со мной - антибиотики вот под рукой - как раз те, что мне Петя дал на всякий пожарный и выписала мне изящная врачиха. А еще, по традиции лекарств двадцать. Как же тут не пойти на поправку? Назначила мне на КТ и к лору, потому что мне еще и уши заложило. Медсестра прокапала мне капельницу против интоксикации, и оставили меня лечиться. Я же сразу съездил к ЛОРу и уже залег болеть по настоящему, предупредив всех, что видимо дело серьезнее, чем я думал, но авось не слишком. Ведь я уже начал лечение! Вот только спать стало еще тяжелее. Чувства сонливости, которое обычно приходит после некоторого времени лежания в постели, не было совершенно. Я просидел в кровати как сова на ветке, а наутро поехал на КТ в сумеречном состоянии, которое даже усталостью не назовешь. Нездоровая возбужденность из последних сил... Приехав домой, я прикорнул часа на два, а проснувшись увидел, что мне на имейл пришел замысловатый текст, из которого я понял, что дело дрянь - какое бы слово из результатов я ни начинал гуглить, всё выходило, что дело моё дрянь и пахнет керосином. Плюнув, наконец, я вызвал другой врача из другого медцентра - конкурирующая фирма! Недовольная тетка посоветовала мне госпитализироваться, потому что "хрипы во всех легких" и антибиотик, который я пил уже второй день, совершенно не помогал - был у нее пациент - лечился, лечился этим антибиотиком, а потом умер. До свиданья, всего хорошего! Через час пришла сестра с капельницей - из первого медцентра. Она переслала врачу мои анализы и КТ и та нехотя согласилась сменить мне антибиотик с завтрашнего дня. Ну паникует человек. А надо еще дней пять придерживаться лечения. Завтра так завтра. Улучшения не просматривается никакого, но надо верить, просто верить. И спать. Надо спать. Вот уже восемь... Можно лечь, чтобы выспаться... Свет погашен. Журчит подкаст. Тихонько. Чтобы не мешать. Чтобы уснуть. Нужен сон, чтобы организм мог бороться. Мистер Блесингтон страдает манией преследования. Каталепсия... Методика морских пехотинцев США как заснуть за пять минут. Искусственный интеллект в школе. В школе интеллект. Дети. Шуршание щеточек. Черные круги расплываются перед глазами. Смотри за ними. Вон туда поплыло светлое пятно. Кружочек. Куда оно. Мистер Блесингтон совершил самоубийство. Шольц. Это мои контакты. Я все равно не могу спать. Почитаю про такие воспаления легких. Может это нормально, что антибиотик не помогает два дня. Час ночи. Надо попробовать спать. Если усну сейчас, то будет часов шесть сна, можно набраться сил. Нет, это не было самоубийство. Шуршание щеточек. Нет, это не было самоубийство. Нет, надо взбиться подушку. Так ворочалась мама. Тут стены это помнят. А я был далеко. Надо попить. Просто надо попить. Надо полежать в комнате Софии. Здесь живой человек. Это поможет. Жарко, пойду к себе. Открою шире окно. Внизу гундосит мужичье. Шум города. Останкинская телебашня светится розовой полоской. Я мог бы приехать, разрулить. Помочь, но я сидел. Чего боялся? Вот я здесь. А вся моя жизнь там. А что если мне не выбраться? Что это... конец? Надо лечь, накрыться, вытянуть ноги. И дышать. Дыхательная гимнастика. Раз, два, три - выдох. Раз, два, три - жопу подотри. Да что ж такое! Зар, Авд, Ирт! Шумерские боги! Мистер Блесингтон ограбил банк! Шуршание! Я приглашаю тебя в путешествие в сон... Попить. Еще глоточек. Вот так хорошо. Вот сейчас. Это черное пятно. Я так себя загнал. Я знал, что это предел. Придел. Пределлой называли также росписи нижних, цокольных частей стен, имитирующих подвесную ткань со складками. Что-то сломалось внутри. Ай эм брокен. Брокен - по немецки кусина, обломок. Четыре часа. За окном светлеет. Вот доктор Тревилиан мне бы помог. Усни! Воздух. Нужен воздух! Хм... Тудым-сюдым. Искорка не гаснет. Она не гаснет. Я просто должен спать, иначе каюк. Я полежу рядом с Софией. Нет ей нужен сон. Я обосрался. Я не уснул. Вторая ночь. Два часа сна 20 часов назад. Это всё. Температура? Снова. Как там скорую вызывать? Ноль три?

Вот, у меня минут десять, может пятнадцать прежде чем меня заберут. Разбудил Софию, всё ей объяснил. Вторая ночь без сна. Тяжело дышать. А вдруг это последний раз? И больше никогда... вот сейчас эта мысль зацепилась альпинистским крюком за моё сознание. Ну конечно! Я вернулся, чтобы здесь умереть. Круг замкнулся. Всё так красиво - я знал, что когда-нибудь сломаюсь. В мае был последний звоночек. А поезд всё нёсся на все красные семафоры. Я как лошадь того цыгана, которую он приучал не есть, и которая почти привыкла, почти... Всё вдруг стало так тяжко, но страха я не испытывал. Когда мне предложили лечь в машине скорой помощи, я попросил сидеть. Мне было неудобно лежать, я не свыкся еще с мыслью, что правда за пару дней превратился в хлам. Но сидеть мне было тяжеловато. За маленьким фрагментом незатуманенного окна виднелись светофоры, куски дорог, машин, билбордов. Приплыли. Вот меня везут, но скольких уже они так возили, кто потом отдал богу душу? А сколько прямо вот здесь преставились? За последний месяц? Судорожно написал всем что случилось. За детей только мне было спокойно, так они были у О. Позвонила бабушка и хотела знать везут ли меня в Коммунарку, потому что, как она была убеждена, там все помирают. Я её успокоил, что вовсе не в Коммунарку. Но вот насчет остального не был совсем уверен. Возможно, я просто не верил, что мне помогут. Я представлял себе, что меня положат в палату и может продолжат давать тот же антибиотик. Или попробуют другой, который тоже вряд ли поможет. С моим-то везением. А если и поможет, то через пару дней. А хуже мне становилось с каждым часом. И не спал я уже невероятно долго. Не знаю как, но уже при осмотре в больнице я не особо верил, что выйдет что-то путное. Но и саботировать врачей я не собирался. Я был рад отвлечься. Если меня что-то спрашивали. Но после того как улегся в кровать и получил первую капельницу антибиотиков, меня совсем накрыло. Из тревоги как волшебству появилась уверенность. Пасьянс сложился. Осталось раскидать карты. Вот уже зримо упала сатурация. Воздуха не хватает. Перед глазами звезды. Кончики пальцев холодные... Я пью, но каждый поход в туалет дается труднее. Я уже какое-то нелепое скрюченное существо вроде Голума. Еще совсем недавно я бегал 10 км и в короткий срок всё порушено, всему пизда. Я был одержим одной мыслью - остаться в памяти детей, говорить с ними пока могу, писать им. Писать друзьям. Не уйти из жизни как мама - не сказав ни одного важного слова. Это так обидно умереть вот так, забравшись самим в мышеловку за дурацким тухлым сыром. И теперь сраная железка переломила мне хребет. Слова сами лезут в голову, а я их повторяю как автомат. Зеленоглазое такси, вези... Нет, ну так - нет, ну так... Мысль стала словом на губах, язык ворочается сам. Еще несколько часов и меня любезно пригласят на вентилятор. Ведь уже сейчас дышать чертовски сложно. Легкие небось уже гниль сплошная. А может уже и в мозгах воспаление. Я могу лежать только на боку или животе. Так легче дышится. Надо же , пережить ковидное время и сдохнуть от заразы только потому, что безмозглая изящная врачиха выписала фуфломицин. А может надо было на день раньше вызывать? Сейчас не важно. Вот сейчас я сдохну. Сердце пашет на 115 ударов, как прыгает как крышка над кипящей кастрюлей. Ну сколько так? Ну может пару часов. Рядом парнишка, но я его почти не замечаю. Я уткнулся в телефон и думаю кому бы еще написать, чтобы сказать как я его люблю. Мозги работали как после четырех-пяти пива. Поэтому я с трудом помню логику того, что тогда писал. На кого-то я даже гневался искренне. В основном меня пытались успокоить, но я-то знал правду. Поговорил в последний раз с детьми уже на полу туалета. Наконец, написав почти всем кто был и есть мне важен, я получил вторую капельницу и таблетку снотворного и лег, закрыв глаза. Всё в голове шло кругом. Я был расстроен, что жизнь заканчивается именно так... и, в то же время, проживаемое мной было интересно, как фильм, снятый по мотивам моей биографии и который я смог посмотреть. Так вот это каково, ускользать из жизни... Терять контроль над телом, головой, соскальзывать в забытьё. Тело меня подвело, но и голова уже мало чего могла предложить. Я был на дне. Я стучался в небесные врата. Я закончился, как зубная паста в тюбике. Я не полечу в октябре в Америку. Не увижу ЭЛО на сцене. Не приедет ко мне в августе Клеманс, с которой я только что познакомился в Париже. Ничего не будет. Ни Новых годов, ни отпусков. Ни моря, ни гор. Ни хорошего ужина с вином в новом городе. Ни радости от прочитанной книги. И все же это была неплохая жизнь. Мне грех жаловаться. Если бы не дети, которых я оставляю сиротами тогда же когда их оставила мама - в 37 - я бы вообще не тосковал. Я столько всего видел. Я любил музыку, живопись, поэзию... Я любил, по настоящему любил и был счастлив. Я выбрался из глубочайшей дыры, которую только можно себе представить. Я почти приучил лошадь не есть. Но поскользнулся на банановой кожуре. Бывает. Еще чуть-чуть и всё закончится. Вот в этих бестолковых вещах сволокут меня в морг, а потом зароют где-то здесь на прокорм червям. Ну занавес, что ли.. Давайте уже побыстрее, а то дышать и правда стало невозможно. Сколько уже часов без сна? 34 до беспокойного двухчасового сна после КТ, а до этого же еще бессонная ночь. Ночь. Тут и открытие окон не предусмотрено. Бокс. Отличное место чтобы...

Проснулся я в три часа ночи от того кажется, что вдруг мог дышать. Будто всё до этого было лишь страшным сном. Я могу вдохнуть полной грудью! Это совершенно невероятно. Вдохните сейчас, попробуйте. Вы не представляете какая это привилегия! Не могу сказать, что я выспался - спал-то я часов пять, но я впервые поспал больше пары часов за несколько дней. И главное я могу дышать. Чтобы это значило? Нет, как и прежде я еле ползаю, плохая кардиограмма из-за чего теперь к рациону таблеток добавились бетаблокеры, но кажется ударная доза сразу двух антибиотиков изрядно прочистила легкие от заразы.. Но антибиотики не чистят от заразы голову. То сумеречное состояние, в которое меня погрузила болезнь длилось больше месяца и завершилось окончательно спустя недели после возвращения в Германию. Это состояние непросто описать. Будто туман в голове. Я путал имена. Путал слова. Вместо вторника писал четверг, а думал, был уверен, что писал вторник. Делал смешные оговорки, что лежал в больнице пять лет, а не пять дней. Будто гвоздодером оходили мозги. И конечно, сон тоже восстановился не сразу. Первые дни в больнице мне давали до четырех таблеток снотворного чтобы я хоть немного спал. За сон приходилось трястись. Мне казалось, что я никогда не выберусь из этого законопаченного бокса. Что все это только продлевает мои мучения. Что обязательно сбойнет сердце, почки или печень. Впрочем, и страшно мне тут стало именно потому что появилась надежда. И вот на шестой день двери бокса раскрылись, и я вышел пошатываясь на свежий воздух. Я не думал, что увижу когда-нибудь наше дневное светило. Буду сидеть на лавочке перед проходной больницы рассматривая уродливую панельку напротив и проносящиеся иномарки. Эта жизнь, которую я собирался покинуть, всё это время текла себе и текла, а люди без воспалений легких спешили по своим делам. Я пропустил все - филин день рожденья, его прощальный утренник в детском саду, наше возвращение... но я был жив. Побочка от антибиотиков меня теперь волновала не меньше, чем последствия для легких, но я был жив. Вопреки собственному убеждению и подчиняясь самой обычной и скучной статистике. Туман в голове начал рассеиваться...

À suivre...