Эрих Вюйар ("Гонкуровская премия" 2017 за повесть Повестка дня) - замечательный рассказчик историй. А историй История хранит множество. И сочинять-то ничего не нужно! Нужно просто присмотреться попристальнее. Как манускрипт, написанный невидимыми чернилами, лежит перед нами История, и лишь таким проницательным рассказчикам как Вюйяр удается эти чернила проявить. А еще точнее увидеть связь в его на первый взгляд путаной и неразборчивой вязи. Повествование Вюйяра бесконечно далеко от патетических подвываний Радзинского или поверхностной сенсационности расплодившихся ютуб-видео на исторические темы, где кучно ложатся снаряды занимательных фактов. Нет. Вюйяр пишет будто пересказывая виденный фильм, но тому, кто этот фильм видел, но не до конца разобрался в хитросплетениях сюжета. Не без иронии, приберегая эффектные цитаты, подготовляя смачные каденции. На этот раз он посвятил свой рассказ войне в Индокитае, той самой прелюдии к великому и ужасному, обсосанному со всех сторон американскому Вьетнаму. Как бы приквелу всем знакомой истории. В целом, действие хронологически расположено на шве двух войн - французы уходят, американцы приходят - лишь с двумя главами, уходящими на десятилетия дальше в прошлое и в будущее, соответственно.
"Достойный уход" - эвфемизм для войны. Война обосновывается войной. Нельзя выходить из войны на слабых позициях, иначе тебя на переговорах заклюют. Поэтому нужен coup de force, громкая и шумная военная победа, чтобы уйти из Индокитая с высоко поднятой головой. Но логика приводит лишь к нагромождению трупов, а идея "достойного ухода" оборачивается вступлением в действие другого знаменитого принципа - "где не помогает насилие, там поможет еще больше насилия!"

"А что если я вам дам две штуки?" - вдруг обратился к нему (Даллес).
- Две чего? - спросил французский министр, удивленный, не способный связать в целом обычную дипломатическую беседу... с эти совершенно несуразным вопросом.
- Две атомные бомбы - уточнил государственный секретарь США."

Такими крупными мазками рисует Вюйяр. И каждая маленькая глава добавляет краски в общую картину. И постепенно она складывается в голове подобно гигантскому историческому пазлу: чудовищные условия труда на плантациях каучука для фирмы Мишлен. Беспомощные потуги французского генерала объяснить на американском ток-шоу важность поставить заслон коммунизму и который в своих потугах произнести хоть одно внятное предложение по-английски договаривается до обескураживающего в своём упрощающем пафосе и тяжести последствии утверждения, что можно ставить знак равенства между войной в Корее и войной в Индокитае.
Невыносимо лживая патриотическая болтовня престарелых депутатов, чей обеденный перерыв и сытное меню, перечисление родословной, регалий, пронырливости в эпоху гитлеровской оккупации, повязанность коррупцией и семейными связями красиво оттеняют чудовищность тех последствий, которые влекут за собой слова про нашу доблестную армию, наших мальчиков, защищающих интересы Франции на другом конце мира. Закончить войну перемирием для французов после 1940 года действительно нелегко, но война войне рознь. Только окажется, что никто не хочет видеть разницы между войной с гитлеризмом и колониальной войной. Войной, которая к тому же утратила всякий смысл, кроме имиджевых соображений "достойного выхода", потому что французский бизнес, ради которого весь сыр-бор когда-то и затевался, давно уже перевел все свои активы в тихие гавани и на бойне даже сказочно разбогател. "Война - как пишет Вюйяр - уже проиграна в бухгалтерских книгах", но это не отменяет возможности на ней подзаработать. К тому же война, ведется чужими руками - силами солдат из африканских колоний, которых в принципе не жаль. Пять тысяч жизней (и десятикратно больше потерь среди местного населения) - по этому счету заплатят другие. Беспроигрышная игра, по сути.

Когда невозможность "достойного ухода" становится очевидной, политики как по мановению волшебной палочки меняют точку зрения. Отчего? "Чем ты ближе к власти, тем меньше ты ощущаешь собственную ответственность." Хочется продолжить пушкинским - двуногих тварей миллионы для нас орудие одно.

"Как современная армия может проиграть... - он не мог подобрать слова - армии крестьян" - задается загадкой последний командующий французскими войсками в Индокитае. "Навар потерпел карьерный крах, а всего лишь по одной причине - он всю жизнь верил в идеалы порядка и чести, в чувство нашего превосходства, несмотря на все признаки, указывающие на обратное, он упивался своими ограниченными и неизменными убеждениями."

Финал повествования, описывающий спешную эвакуацию американцев из Сайгона, подобен в своей силе стуку молотка судьи, закрывающего заседание:

"Смехотворная надежда на "достойный уход" потребовала тридцать лет и миллионы смертей, и вот как всё завершилось! Тридцать лет чтобы т а к уйти со сцены! Бесчестье было бы быть может предпочтительнее."
Только что на наших глазах американцы позорно ретировались из Кабула будто подтверждая Гегеля, сказавшего о повторении всех исторических событий дважды - Гегеля, а не Маркса, добавившего от себя "во второй раз в виде фарса", возможно для красного словца. Интересы бизнеса по-прежнему приводят к колониальным войнам, но на этот раз против формально независимых стран. И снова жирные депутаты, объевшись устрицами, бубнят с трибун про честь родины, воевавших дедов и верность флагу, в то время как в банке по соседству считают барыши и прикидывают сколько еще бомб надобно, чтобы удовлетворить акционеров. Самая благородная цель войны - достойный из неё выход - оказывается на поверку фиговым листком холодного хищнического расчета. Когда на наши брезгливые возражения войнам удивленно говорят "Но как же! Ведь там наши интересы!", надо понимать чьи в действительности это интересы. Это главное, что нужно запомнить из истории, которую разглядел в Истории и пересказал нам на этот раз Эрик Вюйяр.