Как если бы тридцатилетний сенегалец Сарр сказал "подержите моё пиво!" и выдал на-гора такой романище, в котором заткнул за пояс всю эту белую, парижско-париково-парниковую литературу. И в самом этом лихом подвиге есть что-то ученическое, будто дипломная работа "черной" Африки по французской литературе, да что там - по европоцентричной литературе, взявшая за тему историю написания себя. Дипломная работа, которую приняли на ура, как когда-то опера Рахманинова "Алеко", оцененная Чайковским пятеркой с тремя плюсами.
Если хочешь создать нечто хотя бы отдаленно напоминающее литературу - пиши о себе. Не про колонии на Марсе, а про хату в Мытищах, в которой вырос. Сарр создал Элимана, гениального сенегальского писателя, издавшего в канун Второй Мировой войны гениальную книгу "Лабиринт бесчеловечности", свой единственный шедевр, отвергнутый земляками, попранный критикой, преданный издателями, но изменивший судьбу, вошедший в кровь и плоть своих немногочисленных читателей. Главная книга. Последняя книга человечества. И довольно скоро, еще до зенита книги понимаешь, что Элиман - эманация Сарра. Не альтер эго, не совсем слепок, но нечто напитавшееся его образами, страхами, чаяниями, его фрустрацией и амбициями.
Роман стоит на добротной нарративной структуре с вкраплениями статей, писем, воспоминаний отдельных персонажей, с передачей функции рассказчика по эстафете, но всё это сделано умело, без вывертов. Без самолюбования и зауми. Особенно примечательны экзерсисы стиля, которые Сарр, в которых отличник Сарр блестяще мимикрирует то под одного, то под другого гранда французской литературы. Пасхалкам в тексте несть числа. От скрытых цитат, отсылок до легких стилистических заимствований. Именно эта мимикрия, граничащая с плагиатом, стала объектом разноса критикой книги Элимана.
Может литература быть просто литературой, без скучного "а что хотел сказать автор?", без господства биографического детерминизма, который еще усилился с возникновением с 70-ых готов движения против "белых, мертвых мужчин" в литературе? Как и Элиман, Сарр взывает к тому, чтобы его роман не поднимали на знамена только за то, что его написал африканец. Несправедливо униженный критикой Элиман, используя унаследованную от отца черную магию, начинает избавляться от борзописцев и всех тех, кто и ругал, и хвалил книгу через призму её автора. (Вспомнился "Мастер и Маргарита"). Это всего лишь один роман в романе. Сарр наделил своего Элимана мафусаиловем долголетием, что позволило ему включить в роман колониализм начала века, "Дело Дрейфуса", Первую Мировую войну, Оккупацию и Сопротивление в период Второй Мировой, поиск беглых преступников в Южной Америке. Он охватил действием три континента, связал их разухабистым танцем, судьбы людей нескольких поколений хоть и не без скрежета, но приходят в соприкосновение. Порой при чтении хотелось воскликнуть как раджа из мультфильма - "довольно, довольно!" А Сарр всё бьет и бьет копытом и из-под него вылетают золотые фрагменты будто отчеканенные на монетном дворе Их Величеств Гюго, Стендаля, Золя.
Сарр не может разрешить простого противоречия: литература всегда создавалась на смешении издревле существующих нарративных схем, приложенных к новым, субъективным, зависящем от эпохи реалиям. Сарр берет схемы и придает им жизнь собственным материалом, судьбой писателя "между двух стульев" - Францией и Сенегалом. Застывший в прыжке. Жаждущий признания по заслугам, а не по толерантной квоте, понимающий при этом, что рядом с книгой навсегда будет автор. Разрешить это противоречие может только осознание того факта, что иначе в истории литературы никогда и не было.