Андрея зачали на трезвой свадьбе в 1988 году. Трезвой свадьба была говоря общё. Зачатие же Андрея было пьяным. По словам матери, счастьем бегать босиком по благодатной дачной росе и вдыхать хвойный аромат гулкого леса Андрей был обязан балагуру и выпивохе с подвешенным круче любого состояния языком, которого, как выяснилось при шапочном разборе, ни жених, ни невеста не приглашали. Он не был ни свидетелем, ни коллегой, ни двоюродным братом из Бронниц, ни положенным по регламенту на случай алкогольного эксцесса или прорвавшегося абсцесса запасным лимонадным тамадой. На заставленном соленьями, санками, ржавыми самоварами и туго перевязанными пуками полных антисоветской прозы разной выдержки журналов балконе только что отбесчинствовала гроза-спринтер. Сюда гости время от времени выходили глотнуть сдобренного озоном, сдобного воздуха из комнаты, заставленной стульями, как Волоколамское шоссе в грозовом октябре 41-ого противотанковыми ежами; с потолком 2.20 и югославской стенкой комнаты, кишащей убранными в пиджачные пары мужчинами, тяжко бьющими в нос вонью французских духов, как колбаса в верёвки затянутыми в бретельки и браслеты, грузно хохочущими мамами и дамами, а также поставленными буквой судя по всему хеттского алфавита столами, а на них — едва помещались конверты с фотографиями и планки дедовских орденов между тарелок с до непроизвольного выпадения кругляка белого жира из дольки тонко порезанным сервелатом и прочим тем, что вхожий к аппаратным богам тесть достал. Орденоносцы-деды — с обеих сторон — смотрели в соседней комнате какой-то дюже важный спорт, временами перекрикивая всё дружное "горько" своей отборной матерщиной то в адрес рефери, то грозы, остервенело стуча по гестаповски барахлящей "юности". На балконе молодые инженеры сменялись не последними на заводе "Красный подшипник" гипертониками с седой мотней под куперозным носом, а некий обходительный наглец, стряхивавший пепел прямо в ртутную россыпь оставленную по себе дождём на ограждении балкона, всё разливал всем и каждому из подозрительной трёхлитровой банки с натянутой поверх горлышка резиновой перчаткой мутную и густую жидкость в бокалы, в которых ещё не перелопались все пузырьки от крем-соды. Балконная дверь открывалась и закрывалась под нажимом бугристых мужских плеч с экзистенциальным хрустом, от сотрясения индустриальный пейзаж, отражавшийся в её стекле, вздрагивал в полной нерешительности расфокусировки, затем одёргивалась посеревшая от денно и нощно пердевших во дворе, увешанных веригами зилов в остальном приличная как невеста тюль, а будущий зачинатель Андрея, ибо ни отцом, ни тем более папой он в андреиных мыслях не фигурировал, всё разливал прошенным гостям бражку, втягивая дым через один угол рта и источая из другого неторопливый светский, умеренно антисоветский толк полный свежайших подогнанных под кругозор собеседника острот и умело скрывавших предстваление о масштабе его отрыва от познаний ремарок касательно любой, даже узкоспециальной, затронутой шальной пулей разговора темы. С одним главным специалистом, автором трёх рационализаторских предложений, он резонёрски сцепился в клинч из-за содержащегося в газетной краске свинца. С одним директором производственной ветки, так сов.пало оказавшимся по делам Перестройки в Москве родственником дальнего следования, он обменялся идеологическими ударами, защищая решения девятнадцатой всесоюзной партийной конференции кавалеристским наскоком, к отражению которого занятый перевариванием вкусной буженины оппонент явно не был готов. Паре неровно дышащих друг на друга аспирантов он пообещал сборник эротической японской поэзии. Дал пригласить себя на шашлыки, выдав старшему брату свидетеля со стороны жениха будто часто бывает на дачах у семьи и знакомых чуть ли не по всей савёловской дороге, что лишь от близкой к погрешности части соответствовало действительности. Явившемуся за банкой с патиссонами на балкон свекру он пообещал кассету с Конаном-разрушителем, завлекушно описав первые шаги на жизненном поприще Бомбаты. Не было такого анекдота, чтобы он отказал себе в удовольствии закончить его хором с рассказчиком. Не было городских слухов, чьё происхождение он не спеша не свёл бы к чьей-то и без того витающей в воздухе испорченности. Этот презревший пиджак миловидный остряк с физиономией киноактёра с прижимаемой к девичьей груди открытки, был в курсе всего, был через пару рукопожатий знаком со всеми, осёдлывал даже самую брыкастую материю. А ещё у него была совершенно чарующая манера заливисто, но беззвучно хохотать, оголяя желтоватые и немного выступающие клыки и обнаруживая по обе стороны ото рта две ямочки на цвета сваренного очень вкрутую желтка щеках. Никто и не удивляется, что когда рыжеволосая в ту пору Светлана Андревна с подружкою единовременно и своей, и невестиной оказалась на ристалище прародительского триумфа, чтобы оценить всю обманчивую близость невзрачной девятиэтажки к величественной останкинской телебашне, проступавшей в соприкосновении проводов, голубей и удалявшегося из столицы грозового фронта, её немедленно, как носок в пылесос, затянуло в круговерть шуток-самосмеек, цитат из авторитетных на тот момент представителей контр-культуры и обескураживающих в своей на голубом глазу прямолинейности комплиментов. Слово за слово... теоретически могу познакомить с Цоем... а у меня мама на Воздвиженке в НИИ тугоплавких металлов... с колькой в один класс ходили, пока его в коррекцию не перевели... ну ты подумай... ну ты даёшь... атас... обалдеть... ой да ладно...да что уж там... ему до фонаря... и до лампочки... не находишь, что одной грозе по плечу в этом нагромождении судеб, именуемом Москвой, презентовать нам десятиминутку природы... тут внутри всё заходило ходуном от громогласного "горько!" и подружка, прихватив бокал с почерневшей вместе с её завистью бражкой, ретировалась, оставив голубку идти на "гули-гули".
Андреев папа Андревне, которая тогда была таковой лишь на паре серпасто-молоткастых документов, понравился. Он был статен, в отличие от прочих знакомых ей красиво говорливых мальчиков. С нею, она заметила, он был ровно настолько любезнее, нежели с другими гостями, насколько это ложилось на её послесессионное настроение. Будь он чуть напористее — и тут же угодил бы в разряд озабоченных разрядников, которых пруд пруди, менее — и они бы пронеслись мимо друг друга, как поезда метро на тех редких перегонах, когда сквозь окна можно разглядеть трёхсекундную иллюминацию и каскад бликов. Но обошлось. Бражка на дне банки походила больше на краску и била в нос смесью смородинового куста и ацетона, но щит со стрелой от щедрот слил густотень в бокал зеркальцу. Где-то громыхнул заблудившийся гром, а его молния уже давно поразила все намеченные цели.

- Слышал? Нас, кажется, зовут.
- Горячее подают — к гадалке не ходи.
- А, да… Ничего себе у тебя слух! Я и не слышу… Все так горланят.
- У меня слух абсолютный, хватка бульдожья, нюх и обояние. В такой духоте ещё горячее есть — вот сила воли у людей. Теперь не только от голов, но и от тарелок пар валит. Ну дела! Гляди!

Над всеми столами, как над лагерем индейцев, задымились тарелки с жарким.

- Идём есть горячее жаркое?
- Или жаркое горячее.
- Будет жалко, если от этого жаркого у нас начнётся горячка.

После этого филологического протуберанца зачатие Андрея стало делом решённым..