Досмотрел «Мастера и Маргариту». Мне там понравился один момент. И не то чтобы понравился в обычном понимании, просто он грустный… о человеке который жалеет что однажды не поступил по-другому. Живёт и жалеет. И если бы он поступил так же как и поступил, но не жалел о своей ошибке – это бы воспринималось иначе. А так очень грустно. Вот этот отрывок в романе:

«Профессор не знает, что влечет его к решетке и кто живет в этом
особняке, но знает, что бороться ему с собою в полнолуние не приходится.
Кроме того, он знает, что в саду за решеткой он неизбежно увидит одно и то
же.
Он увидит сидящего на скамеечке пожилого и солидного человека с
бородкой, в пенсне и с чуть-чуть поросячьими чертами лица. Иван Николаевич
всегда застает этого обитателя особняка в одной и той же мечтательной позе,
со взором, обращенным к луне. Ивану Николаевичу известно, что, полюбовавшись
луной, сидящий непременно переведет глаза на окна фонаря и упрется в них,
как бы ожидая, что сейчас они распахнутся и появится на подоконнике что-то
необыкновенное.
Все дальнейшее Иван Николаевич знает наизусть. Тут надо непременно
поглубже схорониться за решеткой, ибо вот сейчас сидящий начнет беспокойно
вертеть головой, блуждающими глазами ловить что-то в воздухе, непременно
восторженно улыбаться, а затем он вдруг всплеснет руками в какой-то
сладостной тоске, а затем уж и просто и довольно громко будет бормотать:
-- Венера! Венера!.. Эх я, дурак!..
-- Боги, боги! -- начнет шептать Иван Николаевич, прячась за решеткой и
не сводя разгорающихся глаз с таинственного неизвестного, -- вот еще одна
жертва луны... Да, это еще одна жертва, вроде меня.
А сидящий будет продолжать свои речи:
-- Эх я, дурак! Зачем, зачем я не улетел с нею? Чего я испугался,
старый осел! Бумажку выправил! Эх, терпи теперь, старый кретин!
Так будет продолжаться до тех пор, пока не стукнет в темной части
особняка окно, не появится в нем что-то беловатое и не раздастся неприятный
женский голос:
-- Николай Иванович, где вы? Что это за фантазии? Малярию хотите
подцепить? Идите чай пить!
Тут, конечно, сидящий очнется и ответит голосом лживым:
-- Воздухом, воздухом хотел подышать, душенька моя! Воздух уж очень
хорош!
И тут он поднимется со скамейки, украдкой погрозит кулаком
закрывающемуся внизу окну и поплетется в дом.
-- Лжет он, лжет! О, боги, как он лжет! -- бормочет, уходя от решетки,
Иван Николаевич, -- вовсе не воздух влечет его в сад, он что-то видит в это
весеннее полнолуние на луне и в саду, в высоте. Ах, дорого бы я дал, чтобы
проникнуть в его тайну, чтобы знать, какую такую Венеру он утратил и теперь
бесплодно шарит руками в воздухе, ловит ее?»

Мне даже читать это грустно. Грустно и страшно. Страшно от существования возможности однажды сделать неправильный выбор. Хотя нет, неправда. Страшно не этого, наверное, не выбора. Страшно не попытаться достигнуть того, что считаешь счастьем. Иметь возможность, но даже не попытаться, или попытаться но так - для галочки, но со всей силой, а потом всю оставшуюся жизнь мучиться и корить себя за это. За то что не хватило решительности, уверенности, настойчивости или просто струсил. Жить и каждый день помнить об этом… или даже пусть не каждый день, а только в полнолуние…. Всё равно страшно. Вот что по сути является настоящим адом. Меня всегда ужасали подобные истории. Это видится мне намного более страшными чем смерть… даже чем мучительная смерть. Потому что это мучительная жизнь.