[показать]
Она уже спала, смешно сложив свои маленькие ручки лодочкой и положив на них голову, как на мягкую подушку. Девочка что-то бормотала во сне и глубоко вздыхала, будто ей не хватало воздуха. Синдзо весь вечер крутился возле нее, как преданный слуга на пире у ног хозяйки. Она с наслаждением уплела две миски горячего риса из запасов, которым нас снабдил перед дорогой старый Аваи. Ее звали Хана (по яп. «цветок»). Это мы узнали лишь к вечеру. Когда я нес ее к протекавшей рядом небольшой речушке, вся моя внутренность разрывалась от ненависти. Я готов был порвать на куски тех, кто принес в жизнь этой малютки страх и смерть. Мне не нужно для этого мечей, я рвал бы их своими руками. Какую же черту нужно преступить, чтобы поднять руку на это небесное создание?! Неужели вы еще можете после этого называться людьми великой нации Ямато?! Неужели в вас осталось что-то человеческое?! Хотя, наверное, человеческого было чересчур много. Ненависть, злоба, страх. Да, страх! Страх, что этот ребенок вырастет и захочет отмстить за истребленную семью. Великие безжалостные воины, сражающиеся с детьми и стариками…

Я умыл ее речной водой, и девочка стала приходить в себя. Синдзо притащил в зубах большой куль с тряпьем, который, видимо за ненадобностью, бросили бандиты недалеко от деревни. С помощью кинжала я соорудил одежду из женского кимоно и переодел нашу гостью. Хана сначала испуганно жалась к стволу большого дерева, у которого мы расположились и развели костер. Она со страхом взирала на боевые мечи и меня самого все время, когда я готовил нам трапезу. Дрожащими руками она взяла в руки миску с рисом и по ее щеке скатилась слеза. Она плакала, а ничего не мог сделать. Я, взрослый мужчина, видевший кровь, потерявший всех своих близких, познавший горечь поражения и отвержения, не знал, чем я могу помочь простым детским слезам.

Но настойчивые ухаживания Синдзо оказали поистине чудесное воздействие. Он нагло валялся у ее ног, лизал маленькие, худые ступни и руки и всячески ластился к ней, как молоденький щенок. Вот уж не ожидал от своего товарища такого поведения. Девочка стала понемногу оттаивать. Сначала она робко погладила по его густой шерсти, а потом просто не выпускала пса, прижимаясь к нему и что-то шепча Синдзо на ухо. Он довольно урчал и радостно поскуливал от обилия внимания и ласки к своей весьма важной персоне, всем видом показывая, что не стоит вмешиваться в его методы целительства. Я смотрел на них и улыбался. Впервые за многое время. Хана, окончательно успокоившись, рассказала о себе и том, что произошло в деревне. Она жила с дедушкой, который, как я и предполагал, был старейшиной деревни. Отец ее ушел пять лет назад на заработки в город, да так и не вернулся. Дед ворчал, что он всегда не доверял этому прохвосту, а мама только молчала, но часто выходила к дороге, спускавшейся вниз, туда, где находился город. Бандиты напали внезапно, на самом рассвете. Они окружили деревню и действовали по своему старому сценарию. Сквозь сон Хана услышала крики и проснулась от того, что мама лихорадочно одевала ее, что-то все время повторяя. Потом она посадила девочку в углубление у самого основания дома и когда бандиты приблизились к дому, выскочила им навстречу. Больше девочка ее не видела. Потом начался пожар, выход завалило обрушившимися бревнами, едкий дым стал заполнять все пространство вокруг. Хана уже почти задыхалась, когда мы с Синдзо подоспели на помощь. После долгих расспросов я выяснил, в небольшой деревушке Хидзаро в провинции Симоцукэ живут ее дальние родственники. Теперь, по крайней мере, я знал, куда держать свой путь.