[показать]
Грязь… грязь… грязь… Кругом одна грязь и нескончаемый дождь. Я устал, устал так, что, кажется, двигаться уже не могу, но бреду куда-то. Мне надоел мой путь в никуда. Зачем я иду навстречу солнцу и провожаю его на закате? Зачем??? Я не знаю. Мое кимоно отяжелело и порвалось, короткое бо стало скользким и руки то и дело соскальзывали, и я падал в грязь. Падал и подолгу лежал там, потому что у меня нет сил встать, у меня нет сил идти… У меня нет сил! Синдзо поскуливая ложился рядом и лазал мне лицо. Ну что ты ко мне лезешь! Уйди от меня, я хочу остаться в этой луже! Я не двинусь дальше, понимаешь?! Не двинусь ни на шаг! Мои раны воспалились и ныли. Особенно болело предплечье – память о мече самурая клана Тараяма. Незалеченная рана вновь и открылась и от сырости воспалилась, по краям ее выступил гной. Иногда мне хотелось отрубить эту руку катаной и выбросить вон, чтобы она больше не доставляла мне такой боли. Синдзо залаял и, уцепившись за край куртки, стал тянуть меня. Он столько раз делал это и я всегда вставал. А теперь не встану. Не могу встать, я хочу заснуть. Сознание покинуло меня, и лишь во время кратковременных вспышек его я чувствовал боль и какие-то странные толчки, будто меня кто-то тащил. Но мне было все равно. Отец говорил, что самые прекрасные танка рождаются на вершине страдания. Папа, может быть, ты не был там, на этой вершине? По крайней мере у меня внутри только боль и отчаяние… только боль и отчаяние…

Сначала я увидел неясный силуэт. Его очертания были зыбки, словно он находился в тумане и все время ускользал от моего взора. Я силился разглядеть его, но у меня ничего не получалось. Силуэт преследовал меня какими-то кратковременными вспышками и исчезал. Я проснулся от того. Что отлежал руку. Странно, только вчера я готов был отрезать ее себе от боли в предплечье, а теперь пытался унять неприятное ощущение неподвластности над собственным телом. Рука постепенно отходила и теперь я чувствовал, словно тысячи иголок впилось в нее. Предплечье ныло, но как-то приятно. Я осмотрелся и увидел, что лежу на соломенной подстилке, воспалившаяся рана была плотно перевязана чистой материей, а сам я лежал в темной комнате скудной крестьянской хижины. Впрочем, на крестьянскую она не очень походила. В углу стоял небольшой алтарь, низкий стол и блестящий деревянный пол - вот и все, что составляло ее убранство. И тогда вновь появился силуэт. Это был старик, я разглядел его сразу, так как глаза уже привыкли к вечернему сумраку. Он был невысокого роста, в обветшалой одежде. По старой выцветшей кэсе я понял, что старик монах. Он приблизился ко мне и тогда я смог разглядеть его лицо. Оно было изрезано вдоль и поперек морщинами, обрамлявшими старческое лицо, потрескавшиеся губы прятались за седой бородой и маленькие глазки доброжелательно смотрели на меня. Он нес в руках деревянную миску с вкусно пахнущим отваром.


- Кто вы? – я совсем не узнал своего голоса.
- Можешь звать меня Аваи, свое настоящее имя я уже давно забыл.
- Старик, я Ронин, - устало проговорил я. – Ты зря осквернил свое жилище.
- А я монах, Ронин, - улыбнулся в ответ он. – Выпей этот отвар, он поможет восстановить твои силы.
- Зачем я тебе, старик? Зачем ты подобрал меня, а не оставил подыхать на дороге, как бездомного пса?
- Ты слишком много задаешь вопросов, сын мой, пей отвар и отдыхай, поговорим, когда ты окрепнешь.

Я привстал на локте и по глоточку стал пить чуть горьковатый отвар. Старик поддерживал мою голову и осторожно вливал меня содержимое чашки. Закончив, он помог мне снова лечь на подстилку, поправил повязку и сидел рядом, что-то бормоча себе под нос. Усы его смешно двигались в такт губам. Я улыбнулся и почувствовал, что сон вновь стал брать надо мной верх…