У меня есть отличное переносное солнце, купленное на распродаже. И если его включить, станет видно, что, в сущности, мы очень счастливы. Черты станут ярче, ногти застынут нугой из разломленного напопалам шоколада, а на губах проступит винный отпечаток винстона, фильтром искупанного в бокале, как ты меня научил. Станет как то очень заметно, что тебя здесь нет и я, кажется, никогда больше тебя не увижу, потому что давно две тысячи киллометров умножились на два. Станет светлее, стоит включить солнце: маленькое - можно поставить рядом, чтобы тепло, можно закрыть ладонью, чтобы пальцы были кровавыми, словно искусанными - до локтей далеко, не достать. Можно закрепить над зеркалом, подойти - и тогда сразу видно, что год получился зимний и цирковой; холодно, правда, холодно под куполом; красный нос, трико, гаснущие факелы в руках, в ступни врезается тонкий трос, на щеке нарисованная слеза. Маленькое солнце можно носить на ладони, светить, выжигая на эпителии слова радости и любви, освещая дорогу - даже и не себе, если хватит запала. И, забыв, о судьбе крокодила, можно даже проглотить это солнце , когда станет совсем небольшим, растраченным более чем две трети, чтобы там, внутри, тоже было светло и как то сразу понятно, что мы, в принципе,очень счатсливы. Сны станут ярче, страхи застынут и растворятся белой таблеткой в красном бокале, который я непременно выпью, потому что всем известно: от себя не уйти, а царапины ужно обрабатывать спиртом, закусывать шоколадом, не урнить бы факел, не уронить.
Твое здоровье , солнце мое, от неба и до самого дна.