Как не торопились, а к озеру приходили затемно, там, в высоком берегу была выкопана землянка в три наката, (её выкопали по всем правилам фортификации, два деда-фронтовика). В землянке были деревянные нары с сеном, и печка-буржуйка из железной 200-литровой бочки. Сил, чтобы растопить печь, уже не оставалось, и я пошуровав палкой в сене и под нарами, что бы выгнать змей, поставив в изголовьях ружье, ложился спать. Кстати о змеях, их там, на берегах этого озера, водилось во множестве. Поднявшись рано утром, я шел на берег озера искать лодку, обычно там находилось 2-3 долбленки (долбленка – это лодка, выдолбленная из целого дерева, обычно из осины). Их так же называют душегубки, вертлявые они очень, неустойчивые, чуть, что не так, и Вы как крейсер “Варяг” пуская пузыри, идете ко дну, естественно я и не собирался плыть на такой лодке, а искал коротни. Коротни – это две маленькие долбленки, соединенные между собой, своего рода катамаран, очень устойчивое плавательное средство, правда, в скорости значительно уступает долбленке. Погрузив на эти коротни весь свой скарб, прикрикнув на собаку чтобы не вертелась, я отправлялся в путь, можно было конечно идти и по берегу, но пришлось бы тягать на себе рюкзак, да и берега местами были болотистые.
Озеро называлось - Тещин язык. Было оно длинным и извилистым, а в конце раздваивалось,как язык змеи. Мне надо было в правое ответвление, плыть было довольно далеко 1,5 километра. Лада сначала внимательно смотрела по сторонам, сидя в передней части коротней, но это ей быстро надоедало, она начинала громко лаять, крутиться, раскачивая коротни, в общем, вела себя безобразно. Но, против такого поведения у меня было действенное средство, ударив по воде веслом, окатывал её водой, после чего она сразу успокаивалась, отряхнувшись от воды, сморщив нос, оглушительно чихала, и немного потоптавшись, ложилась на носу коротней, свернувшись в клубок, и в дальнейшем наше путешествие протекало тихо и мирно. День только начинался, под коротнями журчала вода, тихо шумел лес, былой туман, разгоняемый легким ветерком, уходил прочь. Яркое солнце, отражаясь от воды, слепило глаза, и я, похлопав по карманам «афганки» найдя солнцезащитные очки, одевал их, спасая глаза от этого моря света. Проплыв примерно с километр, свернув направо и отложив весло, я раскуривал трубку, а коротни медленно кружа, замысловато дрейфовали по озеру, и в конце концов приставали к поваленной в воду бобрами осине. Берег правый был высокий, а левый низкий, расстояние между ними было небольшое, метров двадцать пять, на обоих берегах росли высоченные, темно-зеленые ели и светло-желтостволые сосны практически из воды. Выше них было только небо и немного клочковатых облаков. Накурившись и выколотив о борт коротней трубку, я подтаскивал к себе рюкзак, доставал оттуда фляжку с коньяком и, сделав хороший глоток, говорил себе: “Ну, с открытием охоты!”. Затем, достав из чехла ружьё, собирал его, заряжал и, положив на колени, плыл дальше. Наконец наступал миг, когда коротни с тихим шелестом наплывали на пологий, песчаный берег озера. В этом месте впадавший в озеро ручей намыл довольно большой песчаный пляж. Лада соскочив с коротней, с лаем бегала по мелководью поднимая фонтаны брызг, затем выскочив на берег, делала несколько кругов, и упав на песок, подняв лапы к небу, ерзала на спине громко рыча. Вскочив, отряхнувшись, “нарезала” еще пару больших кругов захватывая мелководье. Подбегала ко мне, тяжело дыша, высунув язык, тыкалась мокрым носом в руку, затем отскакивала, припадая на передние лапы, как бы приглашая побегать вместе с ней. И я, забыв о своих годах, скинув сапоги, патронташ, куртку, гонял вместе с ней, пока они (года) не напоминали о себе, одышкой и болью за грудиной. Немного посидев, я шел к коротням, вытаскивал их подальше на берег и отряхнувшись от песка, навьючивал на себя всю амуницию, и мы с Ладой топали дальше вверх по ручью, благо идти оставалось не так уж и много, километра три. Когда приходили на место, Лада тут же, с деловым видом бежала проверять свои старые заначки, естественно там ничего не было, так как за прошедший год звери все съедали.
Я начинал собирать дрова, что бы растопить печь в избушке, а она, устав скакать, дрыхла под ближайшей елкой. Потом, наломав пихтовых веток, я начинал выметать накопившийся за прошедший год мусор, топить печь, чистить картошку, короче, готовить так, сказать, праздничный ужин. Лада же, выклянчив взятую специально из дома косточку, устроившись на топчане, быстренько расправлялась с нею, ну а потом наблюдала за мной своими черными глазами, иногда тихо порыкивая, как будто давая советы. Затем, уже поздно вечером, при свете свечей мы садились с ней ужинать, ей доставалась печеная картошка, которую она очень любила. А я, сварив котелок картошки, делал пюре, добавлял туда тушенки, и пропустив стопочку коньяка, начинал ужинать, глядя в темный квадрат окна, на котором стояли две горящие свечи. Лада шарилась под топчаном, что-то царапая лапой.
Покончив с ужином, мы с ней выходили из избушки на свежий воздух, я закуривал трубку садился на валежину и смотрел в ночную тайгу. Ночная тайга штука особая, она, кстати, тихой никогда не бывает, то ветерок шелестит, то деревья скрипят, то ночная птица, что-то кричит. Лада крутилась неподалеку, часто поглядывая в мою сторону, потом, освоившись, убегала в ночной лес к ручью, набродившись по нему, прибегала на мой зов мокрая, и всегда старалась отряхнуться рядом со мной, так, чтобы брызги летели на меня. За все те годы, что я там был, я понял одну вещь, звездное небо в тайге особое, завораживающее, оно притягивает к себе, в него можно смотреть бесконечно, оно разное. Потом я шел в избушку, ложился спиной к горячей печке и засыпал мгновенно, спал крепко, без сновидений. Иногда меня правда будила Лада, из-за того, что тихонько забиралась ко мне на топчан, топталась по моим ногам как слон, устраиваясь поудобнее и засыпала, грея при этом мои ноги не хуже печки. Просыпался я довольно поздно, когда день был уже в разгаре, наверное, из-за того, что перед этим в городе, я изрядно нервничал и уставал. Но просыпался я всегда полный сил и хорошего настроения. Такого состояния сейчас у меня почти и не бывает.
Потом шел к ручью умываться, там к дереву был прибит медный рукомойник, старинный, на нем надписи были с ятями. Я наливал в него воды из ручья и, звякая тяжелым соском ловил на руки тонкую струйку воды. Вода в ручье была удивительно чистая и прозрачная, на дне были видны песок и мелкие камушки, мелкие рыбешки сновали туда-сюда.
Продолжение следует...