На самом деле написанная приветствием northwind. Мне показалось, что Вам она понравится, леди.

В ожидании близкого конца и прочих грядущих событий я отправился на запад, к холодному (пока) и бескрайнему (на вид) океану. Уж если довелось в империи родится... Ану впадает в него без особенных выкрутасов, не разливаясь по всем горизонтальным поверхностям и не образуя многочисленных рукавов. Правда, если сидеть на одном берегу рано утром, то другой берег послушно тонет в розоватом тумане и создается впечатление, что море окружает вас со всех сторон, и часть его вод соленая, а часть нет, а третья часть и вовсе шумит листьями.

Мы приехали "отдыхать и забывать" дивной компанией - я и Мари. И более никого. Впрочем, мы оба были столь полиантропичны, что создавалось впечатление огромной компании, выехавшей на пикник - и в то же время интимность обстановки не нарушалась. Мечта идиота. Идиотов.

Именно что идиотов. Потому что палатка у нас была летняя. Вы можете твердить мне сколь угодно долго о том, что человеку предписано смиренно сносить все неприятности и благодушно улыбаться при виде собственной задницы, минуту назад вылепленной из подручных материалов, но в таком случае я посоветую вам сходить в гости в ближаюшую психиатрическую лечебницу и сам возьмусь вас проводить, чтобы вы ненароком не заблудились.

Второй нашей большой ошибкой было то, что мы решили разбивать лагерь уже тогда, когда ноги отказывались ходить, ссылаясь на нормированный рабочий день и эксплуатацию женского и детского труда (хм...). Потому что ничего более умного, чем пойти погулять по заповеднику мы с Мари не придумали. А там, как известно, нельзя ничего рубить, ломать и (в идеале) жечь.

Следующие два часа были посвящены поиску сухого и горящего. Мари решила, что это не женское дело и принялась ставить палатку, распаковывать вещи и заниматься прочей подобной важнейшей ерундой, я же, воспрянув духом и расправив плечи, рванул в лес за дровами...

Когда я наконец насобирал столько веточек, что их должно было бы хватить хоть на час, Мари уже вскрыла сгущенку, набрала воды и что-то пела, шурша спичками в спичечном коробке. С моря пришел холодный ветер. Солнце село, последние розовые штрихи гасли на облаках. Серело.

Мы разожгли костер, поставили греться воду. Закутались в спальник, прижались друг к дружке, жевали хлеб. Я молчал. Мари расскахывала о своем прошлом. Рассказ был интересным, увлекательным, но местами жутким. Я слушал, и периодически мне вдруг становилось жутко оттого, что вот эта тоненькая и хрупкая девушка с острым носом и быстрыми темными глазами, которая сейчас пытается разломить булку на две равные части, угрохала такое количество народу и успела попасть в такие жуткие места... Также я начинал люто ненавидеть Инквизицию всех возможных стран и религий, все время порывавшуюся сжечь мою собеседницу на ближайшем костре, а также королей, пытавшихся затащить ее в свою королевскую постель (надо признать, порой весьма успешно), инженеров, занимавшихся тем же самым и много кого еще. Истории Мари были красивы в качестве художественного произведения, но приводили в ужас своей реальностью, в правдивости которой я не сомневался.

Какао подоспело как раз к тому моменту, когда Мари, наткнувшись на очередное "больное место" своей биографии, растерянно умолкла, а я никак не мог собраться с мыслями, чтобы рассказать о себе в обмен. Чашек мы, разумеется, тоже не взяли, поэтому пили прямо из котелка, ехидно посмеиваясь друг над другом и перебрасываясь когда-то едкими, а теперь уже дежурными (но все еще приятными) шутками.

В самый разгар веселья, когда меня обозвали Чеширским Котом, а Мари - Яги (в честь Бабы-Яги), пошел снег. Ветер как-то незаметно стих, и белые хлопья беззвучно и мягко падали на зеленую траву, растворялись в котелке с чаем. Дым костра протаял себе дорогу в небо и вливался в тучу серой рекой...

- Наш костер делает снег, - прошептала Мари, - Он становится серой снежной тучей, а она падает снегом нам на головы.
- Круговорот, - ответил я.