- Я не вижу...
Реальность вязкими тёмными каплями текла куда-то не то под ноги, не то наоборот вверх, а, впрочем, был ли верх, если ни черта не видно в этой сумятице? Гнетущее впечатление производили эти капли, медленно стекая, перемешиваясь в её глазах.
- Я ни черта не вижу, слышишь?!
Её шатало из стороны в сторону, глаза опухли, и сквозь узкие щёлки она видела ещё меньше, а густая каша реальности силком пыталась проникнуть под вспухшие красные веки. Постепенно из какого-то туманного, мокрого, вертящегося сумрака выплыла маленькая фигура; она попыталась сощуриться, поморгала, хотела поднести руки к глазам, но не смогла. Фигура спокойно стояла на месте, ей наконец удалось разглядеть или скорее понять, что это мальчишка стоит и смотрит на неё. Она повернулась в его сторону и медленно побрела к нему, то ускоряя шаг, то испуганно отшатываясь от того места, где он стоял.
- Слышишь же... слышишь же... я ничего не вижу... - бубнила она неведомо кому, приближаясь к мальчику.
Мальчишка так и стоял, с немым любопытством глядя, как она вся в слезах, с трясущимися руками, полуоткрытым ртом, что-то шепча, приближается к нему, будто в горячке; он стоял и спокойно за ней наблюдал.
Она подошла к нему, подняла было руки, чтобы коснуться его плеч, но тут же отдёрнула. А он так и стоял с лицом, не выражающим ни сочувствия, ни даже любопытства - простое детское лицо. В полубреду она побрела дальше, вроде бы по дороге, а может, под ногами действительно ничего не было, а только эти раскрошившиеся фрагменты мозаики асфальта, не то бордюра, из-под которого выглядывала трава.
- Я ничего не вижу! - она взвыла и, царапая голую кожу в районе ключиц, вскинула голову к небу, где не было ни солнца, ни луны, да и вообще не разберёшь - день или ночь или на самом деле вечные сумерки.
Всё что она когда-то видела, это воспоминания - её, чужие, ещё какие-то, даже ничейные. Девушка припала к стене, из которой торчал какой-то невнятный предмет; с трудом разлепив веки, она разглядела наконец, что это дверь, дёрнула её на себя, с гудящей головой перешагнула порог и остановилась у лестницы, ведущей в тьму подъезда, всего четыре ступеньки, но они казались неимоверно недосягаемыми. Она рухнула у подножья лестницы, и всё её существо залили слёзы, в солнечном сплетении творился сущий ад - будто бы сухой дикий огонь сжигал всё, словно бумагу, но бумага плохо поддавалась, оставляя на изнанке страшные ожоги, которые вряд ли когда-нибудь зарастут. Руки тряслись, а голова безвольно лежала на первой ступени, глаза-щёлки чуть прикрыты, сочится вода; из горла вырываются непонятные звуки, изо рта обильными потоками стекает слюна, которую нет сил выплёвывать. Да ей бы корчиться от боли, от невыносимости того, что она есть, от невыносимости бытия, но не может, потому что никаких уже сил не осталось, а воспоминания - они все куда-то ушли, покинули, они больше не с ней. Чужие, её, родные, ничейные - она только ими и жила, брала те, которые никому были не нужны, и по ночам урчала, словно кошка, нежилась, купаясь в них, найденных нечаянно. Последнее, что её держало - его больше нет, оно куда-то делось.
"Куда-то делось", - повторяла она вчера, сидя перед зеркалом и смотря будто сквозь него. В желудке тогда начиналась изжога, а глаза были сухими и широко раскрытыми, будто бы от удивления. Медуза Горгона бушевала в голове, и мысли от её взглядов каменели и переставали двигаться.
Суставы выворачивало, колени подгибались, руки не держали, а пальцы не сгибались. Её вывернуло наизнанку на второй ступени, после чего буря в голове и пульсирующая боль по всему телу, словно цепь брякающих друг об друга при малейшем соприкосновении бубенчиков, немного отступила в глубь сознания, ровно настолько, чтобы она смогла продрать глаза и подняться по лестнице. А потом подняться ещё раз и ещё, цепляясь за перила, открыть ещё одну дверь, свернуть и оказаться у железной двери, распахнуть её и войти внутрь. Казалось - высосали. Казалось, что все чувства, все ощущения в её теле насильно выдрали и оставили только сухую, жёсткую, как металлическая щётка, боль, страдание, да нервы на пределе. На какой струне она держалась?
Ещё раз подняться, опереться о косяк и скинуть туфли, неожиданно вспомнив об их существовании. Окружающий мир так и расплывался некрасивыми мрачными каплями под её взглядом, тёк, менялся и всё же оставался неизменным - смешение чёрных, иссиня-чёрных и багровых тонов, и глухие светлые проблески между ними - отражение серого неба в окнах.
Упала, в забытье; разделась и упала на кровать, уткнулась в подушку и нервно вздохнув, закрыла глаза, спугнув последние потоки слёз; дыша ртом, пальцы судорожно сжимались и разжимались. Заснула, упала, в забытье.
И между тем вокруг неё, в тёмной жидкости мира, в глухих цветов эфире, в астрале, в мрачном мире подсознания - чёрт разберёт - роились воспоминания, кружили, сплетались, соединялись, проникали друг в друга, связываясь в узлы, образовывая сосуды, пульсируя кровью в голове, обнажая кожу... слепилось Воспоминание.
Крепко обняло её и коснулось горячими губами лба.