[показать]В парке работал Сторож. Он был невысок и сед, по утрам мёл мусор и опавшие листья с дорожек парка, сдувал звёздную пыль со скамеек, налипшую за ночь, подстригал кусты, а вечером обходил весь парк, важно позвякивая связкой ключей на боку, смотрел, чтобы никого в парке не осталось, потому что, рассказывают, творились там странные вещи, а местной ребятне дай только волю - перелезут через забор ночью, спрячутся в кустах, описаются от страха, а потом спать не могут, увидев такое. Такое? Какое такое - никто знать не знал, но все чуяли, что в парк ночью лучше не ходить, вот и сидели себе спокойно по домам, пили чай с кизиловым и крыжововым вареньем да кутались в пледы поздней осенью, засыпая в тёплых уютных креслах, не успев погасить абажуры, затушить свечи или выключить телевизор, с кошками на коленях или книжкам, со съехавшими на нос и чуть в бок очками и вовсе без подушки.
А ещё Сторож каждый вечер закрывал ворота парка. Это было, в общем-то, совершенно бессмысленно - ночью все спали, даже самые непоседливые; и лишь те, чьи души светились ночью нежным голубоватым светом, бодрствовали, да и то предпочитали не выходить на улицы, а сидеть на подоконниках, почти что бессмысленно глядя куда-то в свою даль. Сторож называл таких "трубочистами". По его личному убеждению, трубочист - далеко не профессия, а состояние души, как раз такое, какое излучает этот волшебный свет. Без него, говорил он, перестанет всходить луна, да и утро не будет спешить освещать улицы солнечным светом, пропадут стихи и музыка. А ещё он иногда шёпотом добавлял, что такие люди никогда не стареют, а если и стареют, то исключительно по собственной рассеянности. Так и живут. Вечно, стало быть.
А рядом с парком, окнами прямо на главную аллею парка, жила забавная старушка - тоненькая, низенькая, седовласая, всегда собирала волосы в пучок, из которого выбивались длинные пряди. На её лице практически не было морщин, и она часто улыбалась. Улыбка её, надо сказать, - нечто невообразимое и замечательное! Казалось, от неё исходит такое же сказочное голубоватое сияние, как от душ тех трубочистов. Но когда ей это говорили, она только закрывала глаза, махала рукой - легко, словно гладя невидимые облачка слов, - и смеялась. Смех у неё был очень мягкий и щекотный: казалось, он задевал чувствительные стенки гортани и живота и заставлял смеяться вместе с её хозяйкой. Ручной такой смех был у неё, очень добрый.
Она слыла сказочницей и умела так лихо сплетать нити повествования, связывая одну сказку с другой, переплывая в третью, что казалось, будто рассказывает она уже вечность и сказка её никогда не закончится - всё длится, и длится, и длится...
Поздно вечером, когда все уже сидели по домам, заваривали чай, зашторивали окна и зажигали лампы, Сторож не спеша обходил все дорожки парка, вслух еле слышно разговаривал не то с быстро темнеющим небом, не то сам с собой, позвякивал связкой ключей и запирал ворота на замок старинным тяжёлым бронзовым ключом. А затем отходил на пару шагов, окидывая взглядом громадные ворота и притихший парк за ними.
В полночь большое окно под самой крышей в том доме, где жила старушка-сказочница, открывалось нараспашку: два человека, чьи души сияли невероятно красивыми цветами - золотистым и голубым - садились на подоконник по обе стороны широкого подоконника, и женский голос начинал напевать сначала едва уловимую лунную мелодию. Чуть позже к мелодии песни присоединялась тихая ненавязчивая скрипка: силуэт справа приобретал очертания музыканта, играющего на скрипке.
Голос Сказочницы и музыка Сторожа приобретали очертания шёлковых лент или дыма, а может быть и утреннего тумана; сплетались, проникали друг в друга, становились одним целым, танцевали при лунном свете, отбрасывая причудливые тени на дорожки парка, залетая обрывками лёгких хлопьев в окна тех, чьи души тоже сияли, тех, кто сидел на подоконниках, раскрыв окна, тех, кто не спал и прислушивался; и каждый из них слышал что-то своё, но вместе они слышали одно - невероятную, завораживающую музыку и песню, которые пробуждали странную магию старого парка, никому не известную и оттого немного страшную и таинственную.
А в старом парке всего лишь позабытые тени танцевали при свете фонарей под скрипичную музыку и сказочный голос.

Настроение сейчас - тоже всяко
В колонках играет - столько всякого разного, что я уже не помню (%