[показать]Идёшь, бывало, по улице, а тебя преследует такой ненавязчивый-ненавязчивый смех. Лёгкий-лёгкий как перина, мягкий-мягкий, как пушок утёнка, тихий-тихий  как гулкий смех детей издалека, весёлый-весёлый, как весенний ранний ветер, волшебный-преволшебный, сказочный-пресказочный, солнечный-пресолнечный.
А то смеётся Бабушка-Пальто-В-Клетку. Её, правда, чаще называют Старушка-хохотушка, потому что она, в общем-то, никогда и ничего не говорит - только и делает, что смеётся. Зато под её неугомонный осенний, тёплый-претёплый смех такие сказки рассказываются, что дрожь в коленях, что голова кругом, что звёзды с неба в глаза прыгают, что...
Маленькая девочка с кленовыми листиками по улице шагает - раз-два-раз-два, смотрит под ноги и в восхищении разглядывает разбросанные на дороге, вмятые в асфальт, спрессованные тяжёлыми ботинками и тонюсенькими шпильками жёлтые-красные-оранжевые листья - кленовые, липовые, осенние. И бывало, не смотрит впереди - только под ноги, даже небо рассматривать нет желания. А мама её, скажем, идёт рядом и постоянно отдёргивает от восхитительного созерцания: "Настя, пойдём!" или "Настя, давай живее!" или "Настя! Ну сколько можно!" И маленькой Насте приходится идти, шагать, вышагивать длинную дорогу - раз-два-раз-два, а до трёх она считать пока не умеет. И всё равно - листья так чуднО лежат на дороге, как мозаику ветер их разбросал, расшевелил густую крону деревьев, посмеялся, поломал ветки, наигрался да и ушёл. А листья - остались. И Настасья через каждые два шага - раз-два - останавливается, разглядывает влажный асфальт и выбирает самый-красивый-лист. И опять - через каждые Настиных два шага (раз-два, раз-два) - слышится: "Настя, поторапливайся! В детский сад опоздаешь!" И маленькая головка с шоколадными, чуть вьющимися волосами, приподнимается ненадолго, разглядывая маму, и снова опускается - снова искать самый-красивый-лист.
И вдруг слышится Насте больше не мамин голос, не мамины шаги рядом раздаются, не ветер из-под маминых рук, которыми она так быстро машет, и даже не гул проезжающей машины. Слышится Насте мягкий, мелодичный такой и тёплый-тёплый, как гагачий пух, смех - добрый смех, смех из шороха, смех из осенний листьев, из самых-красивых-осенних-листьев. И Настя, заслушавшись, встанет посреди дороги и тоже начнёт смеяться, подражая, да ничего-то у неё не выйдет! Зато смех её - тоже особенный будет: звонкий, яркий, резной, как красный кленовый лист, быстрый и гулкий, как осенний ветер, маленький и просторный, как серо-голубое небо осеннее у неё над головой.
И привидится, быть может, Насте в круговороте пылинок, в маленьком смерче из внезапно поднявшегося ветра и листьев, покажется ей маленькая полненькая старушка в клетчатом пальто под цвет листьев, с тугим пучком седых волос на затылке, с зонтиком-тростью в руки и перчатках. И будет она смеяться - мелодично, тихо и тепло, так волшебно и пронзительно чисто, по-вечернему осенне. И скажет Настя: "Старушка-хохотушка", и улыбнётся, и побежит прямо в круговерть листьев, пылинок и прошлогодней жухлой травы. Да рассыплется Старушка-хохотушка на тысячи звонких пылинок, смехом рассыплется над улицей, городом, небом, над маленькой звонко смеющейся Настей с букетом самых-красивых-листьев...