[показать]По вечерам она сидела на широких качелях во внутреннем дворе дома, откуда в маленькую и неприметную арку была видна улица и кусок вечно туманной набережной. Во дворе на жёлтые листья часто падали лучи солнца, пронизывая плотные серо-сизые дождевые тучи, как бы вздыхающие, подобно океану, проплывая над крышами города, туманом, кронами высоких деревьев, трубами и людскими головами. Качели были беззвучными и эхо во дворе не шепталось с листьями, но это всех устраивало: в соседнем доме, окнами всё в тот же внутренний парк, жил пианист, любивший играть на фортепьяно на чердаке, открыв окна нараспашку, так что мелодия выливалась и смешивалась с водой на набережной, вплеталась в косые полосы тумана и спускалась вниз по редким солнечным лучам, выбивая из разноцветных листьев тихие шепотливые мелодии или сбрасывая в пожухшую траву прозрачные и звонкие капли дождя. В траве, собирая росу, по утрам ползали смешные ежи, прячась в листьях и шевеля опавшие листья, фыркали, шуршали и пили молоко, оставленное в блюдце ровно в полночь одной из жительниц дома.
За час до полуночи у набережной слышался на удивление тихий, почти урчащий шум мотора, затем шаги и тихое насвистывание. Она вставала с качелей или спускалась из своей квартиры почти под самой крышей, выбегала в арку и, чуть пританцовывая, подметая юбкой пыль на дороге, туман да осенние листья с желудями, шла к мотоциклу. И его обладателю, который ждал её у перил набережной, смутно улыбаясь в окутывавшей его полутьме, в слабом-слабом свете фонарей. Она обнимала его и вместе они седлали железного коня, надев сверкающие шлемы, будто туманные рыцари, собравшиеся в неведомое путешествие, и мчались вдоль набережной в город, в порт, в парк, на площадь - куда пожелает сердце, подскажет случайное сиюминутное желание или нечаянная прихоть. Всю ночь они колесили по городу, иногда останавливались и заходили в кофейни, выпивали по чашке горячего шоколада, кофе или чая, съедали что-нибудь сладкое, он любил разглядывать город из окон ночных кафе, чем и занимался, пока она писала письма на чуть желтоватых листах бумаги, складывала их в конверты и подписывала именами тех, кому они адресованы - старому часовщику с окраины города, улыбчивой и молчаливой скрипачке, что любит играть на центральной площади в первые две пятницы каждого месяца, пианисту с чердака, полосатой кошке из бакалеи на крохотном перекрёстке у причала...
Под утро они вновь неслись по тихим сумрачным и уже едва светлым пустынным улицам, иногда весело смеясь, иногда таинственно и заговорщически улыбаясь друг другу и окнам проносящихся мимо домов, в которых трепетали занавески и обитали уж очень любопытные сны их обитателей, а чаще всего просто смотря прямо вперёд, рассекая булыжные улицы, кирпичные дома, осенние желтолистные парки, позеленевшие памятники, выхватывая мелодии отдельной жизни в отражениях чужих окон, прислушиваясь к скрипу дверей в домах и шороху листьев да паутины на чердаках, к скрипу половиц и черепиц на крышах. На своём мотоцикле они мчались к городской стене, минуя ворота, выезжали на немощёную дорогу, поднимая клубы прохладной пыли да мелких камешков, и наконец, оставив мотоцикл у одного высокого холма, они взбирались на него и некоторое время любовались высоким пышным деревом с рыже-зелёными листьями и плодами, похожими одновременно на большие жёлуди и переспелые абрикосы. Корни дерева были густо усыпаны такого же цвета листьями, будто ковёр лежал на остывшей за ночь земле. Прозрачное серо-голубое небо, казалось, наблюдало за тем, что происходит сейчас в городе и его окрестностях, а воздух в этот предрассветный час звенел он чистоты, но в то же время создавалось впечатление, что вот-вот должна опуститься ночь и на небе засияют необычными созвездиями звёзды, а ниже, в городе, зажгутся фонари, освещая неровные переплетения улиц и переулков, площадей и набережных.
А потом она подходила к дереву, доставала из маленькой кожаной сумки кипу конвертов и тонкой, но прочной бечёвкой привязывала каждый к ветке Конвертового Дерева. Закончив эту нехитрую работу, она подходила к ночному водителю и ещё пару минут они глядели на город, плотную стену тумана, встававшую сразу за набережной, бросали последний, чуть хитрый взгляд на Дерево и, в который раз оседлав мотоцикл, с еле различимым шумом мотора, мурлычущим словно кошка, уносились к городским воротам. И растворялись в городе.

Письма на Почтовом дереве висели свой срок. Каждое, скрытое от глаз густой листвой, на время будто бы превращалось в лист, рыжий, тёмно-коричневый или зелёный, а через некоторое время конверт с "дозревшим" письмом высовывался из густой кроны дерева. Ранним утром к Дереву приходил почтальон, и всё что ему надо было сделать - собрать готовые письма. Письма, готовые быть полученными.