Про дачу...У моих родителей есть дача. На даче есть грядки и недостроенный дом. Еще есть кусты и деревья. Грядок много, очень-очень много. Клубничные, зеленые, и о Боже, картофельные.
Весенний ритуал похорон картошки торжественно проводится в нашей семье каждую весну. С семейным сбором, облачением в рваные кеды и сапоги, с вызовом зятьев на сельхозработы. Славу Богу, семейное картофелевозделывание уже утратило практический смысл, но были годы во времена моей школьной юности, когда грядки с картошкой имели стратегическое значение для выживания семьи.
Сельхозработы я всегда от души ненавидела. Не открылась мне пока истина, чтоб вот сжать в горсти чернозем и умилиться. Заодно умилиться полчищам комаров-убийц, ломоте в спине, обломанным ногтям и мозолям на ладонях.
В дни юности я была девушкой исключительно романтической. Мне нравилось читать поэтические сборники, свернувшись в кресле и... пожалуй, это главное, что мне тогда нравилось. А, вот... еще мне нравилось выпендриваться в историческом клубе "Форум", в котором я была президентом, играть роль Зинаиды Волконской в школьном спектакле и читать свои стихи в "литературных гостиных". Я имела определенный успех.
И вот каждые весенне-летне-осенние выходные в нашем доме разгоралась очередная "мортал комбат". Родители ярились, называли меня квартиранткой, разъяснили насущную необходимость картофельного труда, применяли физические методы воздействия. Ну дополнительно я проходила по обвинению в неполноценности душевного устройства, потому как мне бы "все сидеть в пыльном углу. А ты хоть на зелень посмотри, на небо...Не-е-ет" - протяжно восклицала мама. Смотреть на зелень и небо с лопатой в руках или на корточках из смородиновых кустов, которые царапаются и в них тонко жужжит комариное облако,мне не хотелось.
Конечно, бой я проигрывала. Тут сказывался голос совести и принуждение. Сцепив зубы, я ехала на дачу. Внутри кипела яростная решимость. Я хватала лопату, шла на участок, отведенный под картошку, и на нерве спрашивала:
- Я вскапываю половину, могу я после этого уехать?
Родители переглядывались и неохотно и невсерьез давали согласие. Померив поле шагами, я лопатой проводила границу. После этого я начинала яростно копать. Родители, не торопясь и скайфом разгружали машину, подносили к носу яблоневые веточки, устраивали совещания над листочками клубники, что-то там делали, потом перекусывали. А я копала, копала, будто это мой последний и решительный бой. Сопела, ярилась и копала, копала. Родители усмехались, но в усмешках проскальзывала какая-то стыдливая неуверенность.
- Лена, иди передохни, вот огурчик съешь, бутерброд с колбасой?
- Нет - отрезала я.
- Вы тут до вечера проторчите, а я домой хочу.

И я все копала и копала. Как говорится, от забора и до обеда... Заветная черта приближалась Никаких попыток перемирия и поблажек я не принимала. Родители несколько раз подходили и с досадой выкрикивали, что если так, то я могу все бросить убираться, что им такого не надо. Тогда, не отрываясь от трудов, я отвечала, что они хотели картошку, они ее получат. Мы же без нее не выживем, так? Так что это мой долг. Все, получастка стали темными и бугристо-мохнатыми.
Последние минут 15 я прикидывала, как побегу через поле на остановку, только вот куда ближе? На шоссе? Или за поселок? Бросив лопату на границе, я стаскивала сельхозрванину, бросив ее неаккуратной кучей, натягивала городскую одежду и не попрощавшись неслась на остановку. Соседи спрашивали:
- Что случилось? Мы сейчас Лену видели, она так к остановке бежала...
Родители мрачно пожимали плечами и предавались горьким мыслям о том, что на дачу годы горбатились, а неблагодарным детям она не нужна. А потом все уладилось, сейчас то есть. И дачу я полюбила, но не в смысле грядок конечно. А вот тогда была борьба, без торжества и примиренья... Школа жизни. Я почему это написала, потому что весна скоро. Солнце уже по-другому светит, по-дачному. Скоро комары прилетят.