Привет, дневник. Сегодня мне снился мой город, пыльные улицы, разбитая гусеница в парке, неработающее колесо обозрения. Мне снилось, как перед единственным когда-то кинотеатром выросли желтые герберы, как девочки из моего класса не разговаривали со мною, как однажды ровно первого марта началась весна. Как однажды мы вышли из дома так рано, что всюду было тихо. Мне снилось, как мама покупает в кондитерской горячую лепешку, как мне четыре, как я впервые почувствовала, что началось лето. Как я увидела в саду ужа, как мы с Кристиной заблудились в лесу и готовы были умолять первых встречных, чтоб они нас удочерили, потому что нет ничего страшнее леса ночью. Вообще нет ничего страшнее леса. Как я наступила на гвоздь, как мы забирались на сруб, как в городе я спала на подоконнике, не думая о высоте, как умерла моя кошка, как я испекла пирог с яблоками и надела голубое платье, как я бежала из музыкалки домой и как однажды, меняя трубы во дворе школы, откопали труп, как в саду позади нее цвела сирень.  Как мои семилетние ноги обули в красные, расшитые цветными узорами туфли, и как в парке мы ели мороженое. Как вместе с Машей ходили на ипподром и как однажды в манеже чья-то лошади понесла. Как воробьи прыгали по грунту, между копыт, а мы рысили друг за другом, смотрели на снег за окном и воображали, что это у нас военный поход. Как потом я лежала на Злате и смотрела в потолок, и к восьми часам никто не пришел и нам разрешили поездить еще немного, и развести лошадей по конюшням. Как вместо физики мы пошли через парк, через лес, к железной дороге над рекой и долго сидели у каких-то заброшенных домов.

Сегодня Маша написала, что умер Грант. И мы столько всего сегодня заперли в сундук. И закрыли.

И сегодня же все эти фоторграфии Алисы Лидделл. И других детей. И самого мистера Доджсона. Которому, как и всем, пришлось стать взрослым.